Пакт, изменивший ход истории

Перспектива такого развития ситуации самоочевидна. Ограничив себя в известной мере договоренностями на Западе: мюнхенским соглашением между Германией, Великобританией, Францией и Италией от 29 сентября 1938 г. (об отторжении Судетской области от Чехословакии и присоединения ее к Германии), англо-германской декларацией от 30 сентября 1938 г. (с обязательством сторон «никогда более не воевать друг с другом») и франко-германской декларацией от 6 декабря 1938 г. (за «мирные и добрососедские отношения») ^{228}, великие капиталистические державы Европы отнюдь не сняли причин напряженности между ними. Дело в том, пишет Л.И. Гинцберг, один из отечественных специалистов по проблеме немецкого фашизма, что «конечные цели германской политики не могли быть достигнуты в рамках договоренностей с Западом» ^{229}. Поэтому как демократические Англия и Франция, так и нацистская Германия в поисках новых возможностей для укрепления своих позиций неизбежно должны были, рано или поздно, обратить свои взоры в сторону СССР — последней не ангажированной крупнейшей европейской державы, способной склонить баланс сил в ту или иную сторону.

Прогнозируя развитие событий после Мюнхена, М.М. Литвинов писал советскому полпреду во Франции, что не ожидает разрыва с Англией и Францией, которым это невыгодно — «ибо они тогда лишатся козыря в переговорах с Берлином». Западные страны обратятся к СССР за помощью, если не смогут договориться с немцами или если последние выдвинут неприемлемые для них требования ^{230}. В эти же дни советский полпред в Лондоне И.М. Майский говорил китайскому послу, что советское правительство изучает создавшуюся ситуацию «и пока не торопится с выводами», которые оно сделает «в свое время» ^{231}.

В Москве явно не спешили с окончательным подведением итогов Мюнхена. Понимая, что время играло на руку Сталину, получившему долгожданный шанс выбрать момент, чтобы с шумом ворваться в европейскую политику. А через нее и в политику мировую. И связано это было с приближающимися переменами в советско-германских отношениях, которое предвидело немало аналитиков, а не только Л.Д. Троцкий из своего мексиканского далёка. В. Роговин, изучивший широкий круг источников, в том числе архивных, писал: «С 1933 года Троцкий не раз указывал, что Сталин более всего стремится к сговору с Гитлером» ^{232}.

Спустя месяц после Мюнхена советник посольства СССР в Германии Г.А. Астахов выслушивал предположения корреспондента американской газеты New York Standard о том, что Гитлер, желая запугать Англию и Францию, изменит антисоветский курс, пойдя на сближение с СССР. Подобный маневр, говорил корреспондент, произвел бы исключительно сильное впечатление на Лондон и Париж. Любопытна реакция Астахова: «Отвечаю ссылкой на отсутствие у меня сведений о намерениях Гитлера… [Мы] никогда не уклонялись и от возможности нормализации отношений с Германией, если последняя проявит к этому готовность» ^{233}. Астахов давно пришел к заключению, что долговременная цель советской внешней политики заключалась в достижении политического урегулирования с Германией ^{234}.

В начале января 1939 г. полпредство СССР в Германии посетил статс-секретарь турецкого МИДа Н. Менемеджиоглу. Темой его беседы с полпредом А.Ф. Мерекаловым и советником полпредства Г.А. Астаховым были условия, при которых могла возникнуть общеевропейская война. Менемеджиоглу (одна из ведущих фигур турецкой дипломатии и будущий министр иностранных дел Турции) говорил, что «война немыслима, если СССР останется в стороне». Ибо, по его мнению, европейские страны не решатся воевать друг с другом, чтобы этим не воспользовался СССР. Отверг Менемеджиоглу и возможность создания широкой капиталистической военной коалиции против Советского Союза ^{235}. Чтобы масштабная война в Европе состоялась, нужно было прежде выяснить, какова будет в этом случае советская позиция. Но не раньше.

Получается, что Мюнхен, усилив позиции Германии за счет государств демократического Запада, тем самым вдохновил Гитлера на попытку продвинуться дальше в своих экспансионистских планах в Европе через договоренности с СССР. В таком начинании Гитлера могли лишь ободрить постоянные заявления о том, что Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений с Германией, при публичной демонстрации им своего растущего недовольства Западом и явными признаками его отказа от политики народного фронта против фашизма и войны и коллективной безопасности с участием Англии и Франции. Создались предпосылки для сближения с обеих сторон — как советской, так и германской.

Однако как могло произойти это сближение, в каком конкретном, прагматическом варианте?

Между обеими странами сохранялся, помимо дипломатического (на уровне послов), еще один канал связи, хотя он существенно сузился на общем неблагоприятном фоне двусторонних отношений. Этим каналом были торгово-экономические отношения, имевшие богатые традиции, но ко времени Мюнхена переживавшие период спада. Германия, еще недавно занимавшая первое место в торговле с СССР, откуда она получала критически важное для наращивания вооружений стратегическое сырье, сместилась на шестое место. По данным торгпредства СССР в Германии, в 1938 г. советский экспорт в эту страну упал с 10,5 млн. (1936 г.) до 2 млн. марок, а импорт — с 17,9 млн. (1935 г.) до 2 млн. марок ^{236}. Соответствующие германские ведомства «настойчиво требовали» активизации торговли с СССР ^{237}. В германском посольстве в Москве перемен в двусторонних отношениях ожидали, прежде всего, в торгово-экономической области ^{238}.

Ждать пришлось недолго. 6 декабря 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «разрешить» народному комиссариату внешней торговли (НКВТ) продлить на 1939 г. соглашение о торгово-платежном обороте между СССР и Германией от 1 марта 1937 г. ^{239} Соглашение было продлено

19 декабря, а 22 декабря последовало немецкое предложение возобновить прерванные в марте 1938 г. переговоры о предоставлении 200-миллионного кредита (в рейхсмарках) для оплаты германского экспорта в СССР в последующие два года в обмен на поставки советского сырья по составленному немцами списку. Предоставление кредита было обусловлено ежегодным увеличением советских сырьевых поставок на 150 млн. марок ^{240}.

Согласие на переговоры, переданное через полпреда СССР в Германии А.Ф. Мерекалова 10 января 1939 г. заведующему экономико-политическим отделом МИД Германии Э. Вилю, сопровождалось предложением возобновить их безотлагательно. При этом полпред настаивал на перенесение переговоров в Москву, заявив, что советское правительство придает этому символическое значение как проявлению подлинного стремления сторон восстановить взаимные экономические связи. По немецкой версии беседы, Мерекалов пошел еще дальше, заявив, что его личное участие как полпреда в этом деле следует рассматривать «как выражение желания Советского Союза открыть новую эру в германо-советских отношениях» ^{241}.

Отечественные документальные издания (как советского, так и постсоветского времени) никак не подтверждают эту немецкую версию беседы Э. Виля с советским полпредом. Из них мы узнаем, что визит советского полпреда в МИД Германии касался только вопроса о возобновлении переговоров о кредите ^{242}. Однако не исключено, что опубликована не вся советская документация в данной связи. Неясно, например, почему миссия сообщить о советском согласии на немецкое предложение возобновить торгово-экономические переговоры, сделанное через торговое представительство СССР в Берлине, была возложена на полпредство. Естественно предположить, что А.Ф. Мерекалов так или иначе объяснял, почему он, а не торгпред, пришел с ответом. Как естественно и то, что если потребовалось решение Политбюро на рутинное продление соглашения о торгово-платежном обороте с Германией, то оно принимало решение и по намного более важному вопросу о немецких кредитах. Но о таком решении Политбюро ничего не известно. Нет и опубликованных инструкций полпреду, которыми он должен был руководствоваться. Никаких документов, по которым можно судить о мотивах советского согласия на переговоры с переносом их в Москву, в этих изданиях мы не находим. Еще один пример — далеко не лишний — тайны, окружающей предвоенные советско-германские отношения, приведшие к пакту о ненападении 23 августа 1939 г.