Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

«Мы были очень утомлены,— говорит свидетель,— не могли сами грести и просили дать нам помощь, но нам ее не дали, и мы вдвоем, я и Жиганюк, отправились все-таки. Работать было очень трудно, потому что была зыбь, ветром нас сбивало, да и Жиганюк сильнее меня, так что гребли неровно... Когда мы отчаливали от «Колумбии» в последний раз, то «Владимир» был еще на воде, видели освещение, но подойти нам уже не удалось, так как на наших глазах он затонул. Не дошли сажен 10—15 до него, как раздался сильный шум воды и нашу шлюпку два раза подняло». Они начали спасать плававших людей, вытащили сначала 2—3 пассажиров, потом заметили помощника капитана Фельдмана и вытащили его. Фельдман тотчас взялся за работу, принял на себя командование, и они долго плавали, спасая утопавших, пока не увидели парохода «Синеус», который и взял их.

Против показаний Собченко с жаром возражал подсудимый Пеше, утверждая, что он говорит неправду. «Как можно,— говорит Пеше,— чтобы самая большая из моих шлюпок, на 60 человек, могла сделать два рейса под управлением двух гребцов. Это невозможно. Я категорически заявляю, что шлюпку эту было чрезвычайно трудно спускать. Я лично присутствовал при спуске и видел, когда она отошла.

Матвеев и Сурков вошли на «Колумбию» вместе. Произошло это так. Когда была спущена большая шлюпка с правого борта, то и русские, и итальянцы не знали еще о положении «Колумбии», и матросы с «Владимира» сели в шлюпку для того, чтобы спасаться. Борьба между матросами завязалась из-за того, что мои матросы, предполагая, что «Колумбия» в критическом положении, не хотели отходить от своего парохода, но матросы «Владимира» настаивали, чтобы уйти. Как только отошли немного, встретили двойку с «Владимира» и узнали, что он погружается в воду; тогда все вместе возвратились на «Колумбию» и Матвеев и Сурков вместе с остальными перешли на мой пароход. Я положительно утверждаю, что Матвеев ни разу не подходил к «Владимиру», а все время оставался на «Колумбии». Мне жаль было бедного капитана «Владимира», которого помощники оставили в такой критический момент. Все это несчастье, все эти жертвы катастрофы должны быть занесены на счет Суркова, Матвеева и команды, оставивших пароход свой в беспомощном состоянии, оставивших пассажиров на произвол судьбы».

Подсудимый Криун возразил только, что свидетель ошибается насчет свистков: каждый раз при повороте налево давалось два свистка, как и следует.

Свидетель Глушанин, пассажир, выйдя после столкновения на палубу, увидел саженях в 150 «Колумбию», с которой раздавались крики «спасите», производившие тем более удручающее впечатление, что крики раздавались и на «Колумбии», и на «Владимире», «и здесь, и там взывали о помощи. Не знали, какой пароход погибает, и думали, что оба... Толпа, в которой было много женщин и детей, бросилась к левому борту спускать шлюпку; спуском занимались пассажиры. Ни одного помощника капитана не видно было. Фельдман проходил только мимо, но участия в спуске не принимал. Матрос Ефимов распоряжался спуском, пассажиры тянули веревки, но ничего не помогало; шлюпка не подавалась с места, так как туда уже сели пассажиры, среди коих был и кочегар». Вскоре с «Колумбии» подошла шлюпка с Матвеевым и русскими матросами; в нее сошло, кроме свидетеля, несколько человек, и хотя места еще было много, но они отчалили. Когда «Владимир» затонул, возле «Колумбии» показывались трупы утонувших, между прочим, труп женщины со спасательным поясом, надетым на живот, вследствие чего верхняя часть туловища перевешивалась в воду. Про существование на пароходе спасательных поясов Глушанин не знал, ни от кого не слышал и потому не запасся им. Иллюминатор он сам с вечера открыл и уверен, что никто потом не закрывал, так как об этом на «Владимире» не заботились.

Матрос Сопоцько, 17-летний юноша, стоял часовым на баке и первый заметил огонь. Он утверждает, что при поворотах давалось два свистка. Свидетель с Фельдманом ограждали вход на трап, чтобы под массой людей он не обрушился. Возле стоял с топором в руках матрос Дейчман, который потом передавал, будто он грозил пассажирам топором, чтобы они не лезли на трап.

Прочие свидетели из команды парохода «Владимир» ничего существенного не прибавили, показав, в общем, то же, что уже известно из раньше приведенных объяснений капитана Криуна и свидетелей. Большинство подтвердило, что пластыря для заделки пробоин на пароходе не было, что капитан давал по два свистка при поворотах. Старший помощник капитана Сурков на первой же шлюпке отплыл на «Колумбию», исполняя приказание капитана (не к нему относившееся), просить встречный пароход подойти ближе, и там оставался все время, чтобы принимать прибывших пассажиров и успокаивать их. Сознавая свой долг быть на погибающем пароходе, он думал возвратиться к «Владимиру», но все не удавалось: то шлюпки нет, то приходится успокаивать кого-нибудь, а в это время шлюпка отчаливает. С кем ехал к «Колумбии», кого из пассажиров принимал, какие матросы были на «Колумбии» и что делали — не заметил, не видел благодаря темноте (в звездную ночь).

После допроса команды «Владимира» суд в полном составе, с экспертами, защитниками, гражданскими истцами и некоторыми свидетелями производил осмотр «Колумбии». Осмотром обнаружилось, что форштевень совершенно сворочен в сторону, железная подшивка его исковеркана и потрескалась; на самом носу лежит часть капитанской площадки парохода «Владимир». Бушприт треснул. Форштевень, очевидно, настолько врезался во «Владимира», что ватерлиния «Колумбии» коснулась «Владимира» и ему был нанесен вторичный удар в подводной части.

Затем были проверены заявления подсудимого Пеше, что для спуска лодки, на которой отплыли Собченко и Жиганюк, требовалось по крайней мере человек 16 команды и довольно продолжительное время, и что управлять ею два человека не в состоянии были; оказалось, что пять русских матросов спустили шлюпку в 10 минут, а Собченко и Жиганюк, севши на весла, легко и свободно отогнали ее на значительное расстояние.

Второй помощник капитана Пеше, Рицо, показал следующее: принял вахту в 12 ч. ночи. Курс «Колумбии» был ост-зюд 39º 23′; несколько времени спустя осмотрел в бинокль окрестность и по носу корабля открыл белый огонь, а минуты через 2—3 сторожевой Коланджо сообщил ему, что тоже видит белый огонь. Еще минут через пять огонь определился яснее, градуса на 2 вправо. Тогда он приказал рулевому взять на 11^о 15' вправо, а огонь встречного парохода перешел справа налево на 8—10 градусов. Прошло четверть часа, и фонарь все виден был влево. Видя белый огонь встречного парохода все влево, свидетель был спокоен, убежденный, что скоро покажется отличительный огонь. Действительно, вскоре открылся красный огонь встречного парохода, и так как на его пароходе горел тоже красный, то он оставался спокоен, помня правило: «Когда 2 фонаря одинакового цвета пересматриваются, нет опасности столкновения». Вдруг с левой стороны часовой увидел зеленый огонь и одновременно красный, но последний скоро скрылся. Рицо полагал, что это просто неправильный маневр, происшедший, может быть, вследствие рассеянности рулевого, и что ошибка будет исправлена. Потом он дал свисток и положил право на борт. В это мгновение на капитанскую площадку выскочил Пеше, а с встречного парохода раздались два свистка. Пеше приказал дать полный ход назад Встречный пароход шел вперед полным ходом и открыл «Колумбии» весь свой правый борт, освещенный электричеством. Свидетель и Пеше надеялись, что «Владимир» успеет проскочить, но, когда нос «Колумбии» дошел до зеленого огня «Владимира», раздался треск. Свидетель сделал поворот вправо, а не влево, во избежание большей опасности, так как в таком случае «Владимир» мог бы врезаться его пароходу в борт. Остановить машину и дать задний ход он не считал возможным, потому что пароход тогда не слушался бы руля, и с «Колумбией» было бы то же, что теперь с «Владимиром».

Вахтенный Коланджо, подтвердив показания Рицо, прибавил, что огни на «Колумбии» были в порядке, в чем он сам удостоверился, заступив на вахту. То же показал свидетель Эспозито, второй механик на «Колумбии».