Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Капитан дал команду готовить шлюпки, задержать пароход. Исполняя последнее, Матвеев перелез на «Колумбию», схватившись за бушприт; там была страшная суета; навстречу попался какой-то старик в одном белье и без шапки, как оказалось впоследствии — капитан Пеше; затем прибежал матрос и, насколько можно было понять, сообщил, что воды нет и, следовательно, «Колумбия» в безопасности. Матвеев стал объяснять сначала жестами, потом через знавшего по-итальянски матроса, перескочившего вместе с ним, что встречный пароход, пассажирский, наполняется водой, нуждается в помощи; но капитан отказался что-либо предпринять и оттолкнул его, когда он подошел к телеграфу и хотел дать знать в машину, чтобы дали ход вперед. С большими усилиями спустили шлюпку, в которую он со своими матросами и двумя итальянскими сели и направились к «Владимиру», но вскоре итальянские матросы, очевидно, не желая идти дальше, стали мешать грести, хватали за весла и требовали вернуться. На это ушло довольно много времени; высадив итальянцев, они снова пошли к «Владимиру», держась на ракеты фальшфейера, так как самого парохода с «Колумбии» не было видно. Когда подъехали к «Владимиру», то пристать к нему оказалось невозможным вследствие волн, отбрасывавших шлюпку, но в нее все-таки село человек 10 пассажиров и ресторатор Мойсеенко, с которыми и возвратились на «Колумбию». Там старший помощник Сурков позвал Матвеева на пароход и поручил ему принимать пассажиров, шлюпка же с двумя матросами была отправлена обратно. На «Колумбии» Матвеев подчинялся команде Суркова, приказания которого ослушаться не мог; здесь он со своими людьми отыскал фонари и стал спускать шлюпки и трап, хотя итальянские матросы сначала сопротивлялись и даже вступили в драку. После того как «Владимир» затонул, они ловили трупы баграми и вытащили несколько лиц в обморочном состоянии; в таком же состоянии находился и капитан Криун после доставления его на «Колумбию». Из дальнейшего допроса обнаружилось, что Матвеев, получивший образование в херсонских мореходных классах, по части технических знаний не особенно тверд и на большую часть вопросов, касавшихся его специальности, должен был отвечать незнанием.

Свидетель Хамарит еще в 12 часов гулял на палубе и видел Криуна. Когда спустился в каюту и разделся, то вскоре услышал гудок чужого парохода и два свистка с «Владимира»; сейчас же раздался треск и удар. Когда он выбежал на палубу, схвативши свое платье и спасательный пояс, то увидел «Колумбию», находившуюся борт о борт с «Владимиром», на которую перепрыгивало несколько человек и в том числе Матвеев, находившийся уже на мостике «Колумбии», когда раздалось приказание капитана задержать пароход. Немедленно «Колумбия» стала отходить и удалилась далеко. Минут через 20 от «Владимира» отошла двойка с помощником Сурковым, несколькими матросами и бухгалтером Русского общества пароходства и торговли Ветчинкиным. Свидетель отдал свой пояс г-же Терентьевой, а сам спустился вниз за другим поясом. Когда возвратился на палубу, то увидел, что «Колумбия» приближается, от «Владимира» отходили шлюпки, среди которых были и итальянские. Во время отчаливания одной шлюпки матрос кричал, чтобы пассажиры не прыгали, и грозил ослушников рубить топором. Самого свидетеля смыло волной и потянуло вниз, но затем он выпрыгнул и встретил плавающего с кругом и доской капитана Криуна; сам он плавал с помощью доски около часа и был взят на итальянскую шлюпку, где уже находился и Криун. Доставленные на «Колумбию», они были приняты хорошо и, наравне с прочими спасенными, встретили там заботливость и предупредительность.

По поводу показаний этих свидетелей и главным образом Матвеева подсудимый Криун дал свои объяснения: «Вахта расписывается на трех помощников; с первым помощником стоит боцман, со вторым старший матрос и с третьим... но тут надо знать, что такое на пароходе Русского общества пароходства и торговли боцман. Это тот же матрос, взятый с улицы, и боцман он только потому, что не пьет, аккуратен и ни в чем дурном не замечен. В 10 часов, определивши траверз Тарханкута, я дал курс на 40 градусов. Всегда я шел этим курсом, и в погоду, и в непогоду, и сомневаться в нем не было никакого основания. Около 12 часов ночи, обойдя палубу, я отправился в каюту, а около 12.30 вахтенный доложил мне, что видел справа по носу белый огонь. Я тотчас поднялся по левому трапу и спросил: “Где?” Матвеев, бывший на правой стороне, ответил: “Здесь”. Я подошел и действительно увидел слабый белый огонь. Оставался на площадке 20 минут. Я ходил, смотрел в бинокль и слышал в это время восклицания Матвеева: “Это парусное судно”... и т. п. Я наблюдал, как движется огонь, чтобы уяснить себе, идет ли пароход на пересечку или от меня. В 12 часов 50 минут я не сомневался, что вижу топовой огонь, и был уверен, что пароход идет мне навстречу параллельным курсом или немного на пересечку и пересечет курс далеко сзади...» Далее подсудимый изобразил на чертеже всю картину приближения огней и перешел к рассказу о самом столкновении. Когда он увидел красный огонь и уже ясно стало неизбежное столкновение, он скомандовал «лево на борт» и, видя, что пароход несется на них бушпритом, крикнул Матвееву: «берегитесь», а сам отскочил в сторону и тут же застопорил машину. «Колумбия» ударила бушпритом в капитанскую площадку. От этого удара «Владимир» сильно покривился на левую сторону; когда пароход стал выпрямляться, раздался другой удар с сильным треском от разлома чего-то. «Колумбия» пошла к корме и отделилась от «Владимира» около грат-ванты, не доходя до кормы 28—35 футов. Проходя по борту «Владимира», «Колумбия» разбила в щепы 2 шлюпки и повредила навес над первым классом. После удара подсудимый опасался взрыва котлов и приказал механику Ларину принять меры против этого. В это время от Суркова он узнал, что в машине и в грот-трюме уже вода. Удостоверившись, закрыты ли клапаны от непроницаемых переборок, и заметив, что «Колумбия» начала отдаляться задним ходом, он крикнул Матвееву задержать пароход, но не с целью ареста, а чтобы узнать, какой пароход, и просить помощи. Узнав затем, что вода со страшной силой заливает машину, он приказал приготовить и спустить шлюпки, и когда минут через пять спустили двойку и в нее село несколько человек, он приказал передать капитану парохода покорнейшую просьбу подойти ближе и прислать шлюпки для спасения людей. Впоследствии оказалось, что в двойку сел старший помощник Сурков, чего он не должен был делать: он обязан был послать кого-нибудь, а сам оставаться на пароходе. Две другие шлюпки были спущены минут через 17—20. «Я знал,— продолжал свои объяснения Криун,— что положение безвыходное, с минуты на минуту ожидал гибели и постоянно справлялся о прибытии воды. Я кричал, чтобы у лодок не толпились, чтобы не прыгало много людей и не набрасывали много балласта. Но надо быть свидетелем этого, чтобы понять, мыслимо ли распорядиться с объятой страхом толпой... Приказал доставить мне ракеты, жечь паруса, звонить в колокол. Вспомнив о шканечном журнале, я спросил у второго помощника Фельдмана о нем и, получив ответ, что журнал у Суркова, приказал позвать его. Когда Фельдман сказал, что Суркова нет, я испугался, думая, что он упал в воду или вообще с ним приключилось несчастье, но Фельдман сообщил, что Сурков уехал. Куда, зачем? — удивился я и приказал рубить его каюту и взять журнал. Через несколько минут журнал принесли, и я, зная, что придется спасаться, обвязал его полотенцем, чтобы спасти с собой документ парохода. Положение между тем становилось таковым, что нужно было считать минуты. Я приказал Фельдману бросать ракеты. В лице Фельдмана была единственная моя помощь... Когда я спросил у него, кто из людей остался, Фельдман ответил: “Я, вы и 2—3 матроса”. В это время я по положению в трюмах уже знал, что пароход будет погружаться кормой, и потому всеми силами старался уговорить пассажиров перейти с кормы, но кто-то крикнул, что к корме идет шлюпка и толпа хлынула туда... Публика, толпившаяся на корме, вероятно, вся погибла. Я заметил слишком быстрое погружение кормы, обернулся... и в это время меня смыло и бросило под бак; когда после больших усилий я вырвался из-под бака, я увидал доску, а немного спустя — спасательный круг, за которые и ухватился. Потом меня потянуло вниз, — очевидно, я попал в воронку; выбравшись оттуда, я еще несколько минут сохранял сознание, и последние слова я слышал: “Вот капитан”». Относительно спасательных поясов Криун заявил, что их было только 80 в первом классе и 60 во втором, для третьего же класса и для команды поясов на «Владимире» не имелось. На вопрос итальянского эксперта, какими правилами пользовался капитан Криун, подавая свистки, он ответил, что два свистка при повороте налево он дал, чтобы показать, что идет именно влево, а тревожные свистки давались для того, чтобы обратить внимание встречного судна.