Власть и наука

"И вот эти "сытые", не разумея "голодных", давали свои великолепные рекомендации...", --

с горечью замечал Аграновский (90).

Но он подметил и другое -- уверенность лысенковцев в том, что и на этот раз им все сойдет с рук, управа на критиков найдется. Тот же главный зоотехник не убоялся сказать ему:

"Откуда это поветрие? Все шло хорошо, всюду нас хвалили, и вдруг ни с того, ни с сего: "Крой, Ванька, бога нет!". Ну, ничего. Их поправят, писак. Вызовут, сделают внушение. И все. До того, понимаешь, предвзяточно пишут!" (91).

И ведь во многом он оказался прав. Когда самому Лысенко не удалось подавить критику в свой адрес, и когда -- в ответ на эту критику -- ему пришлось потесниться (не со всех!) постов, и Москаленко, и Иоаннисян, и другие лысенкоисты в подавляющем большинстве случаев остались при исполнении прежних обязанностей. А через год и "писаки" поутихли.

Последние раскаты критики в печати

До конца 1964 и в начале 1965 года в газетах появилось много статей на тему о вреде монополизма в науке, написанных генетиками (92), селекционерами (93), биологами других специальностей (94), журналистами (95) и даже сотрудником лысенковского Института генетики В.Н.Вороновым, отвергшим хвалебные достоинства лысенковских жирных коров (96). Но в целом гром критики стихал.

Прекрасный образчик лавирования при смене направления партийных веяний в который раз показал академик А.Л.Курсанов. Вместе с А.А.Имшенецким, А.И.Опариным, Н.М.Сисакяном он много лет благосклонно внимал Лысенко, голосовал за его кандидатур, выступал с липовыми доказательствами правоты лепешинковщины. Но в это горячее время не к лицу было оставаться в стороне. В большой статье в "Правде" Курсанов очень гладко пропел хвалу успехам генетики, восславил Рапопорта, также как погибшего в тюрьме Г.А.Надсона, "смело" сказал об успехах селекционеров П.П.Лукьяненко, В.С.Пустовойта, В.Н.Кузьмина, следующих по пути Мичурина (97). Осуждения лысенкоизма из его уст не прозвучало, но вполне благопристойное, обтекаемо гладкое нечто о чем-то ниспоследовало:

"На фоне всеобщего прогресса биологии, который создает теперь атмосферу оптимизма и уверенности в дальнейших крупных успехах, необъяснимым кажется настойчивое стремление некоторых исследователей игнорировать прогресс в биологии и искусственно ограничивать круг допустимых для нее подходов полукустарными опытами и рассуждениями, не имеющими доказательной силы" (98).

Особняком от этих писаний стояли две по-настоящему обличительных статьи, в которых называли имя Лысенко. В статье академика Н.Н.Семенова в журнале "Наука и жизнь" (подготовленной для академика Л.М.Чайлахяном, М.Б.Беркинблитом, С.А.Ковалевым и другими /99/) и в статье кандидата биологических наук М.Д.Голубовского16 в журнале "Биология в школе" (100) речь шла не вообще о лысенкоизме, а непосредственно о Лысенко. Семенов прямо сказал о неграмотности Лысенко, о его постоянном вранье, о постыдном приспособленчестве представителей его "школы" и о тех, кто просто подпевал Лысенко, не понимая смысла дела, и о тех, кто был вполне образован и всё хорошо понимал, но предпочитал творить неправду, о тех, кто, вроде Презента, переводил

"борьбу с инакомыслием из плоскости научной дискуссии в плоскость демагогии и политических обвинений" (101).

Статья Н.Н.Семенова была им сначала озаглавлена "О науке подлинной и мнимой" и отправлена в "Правду". Семенов тогда пользовался огромным влиянием и как ученый (в 1956 году он был удостоен Нобелевской премии по химии), и как администратор (был членом ЦК КПСС и вице-президентом АН СССР). Казалось бы орган ЦК компартии не мог отвергнуть материал, написанный таким автором. Сначала статью пустили в набор, верстку прислали автору на утверждение, затем было предложено слегка подсократить текст. Все требования были выполнены, но в обещанный день статья из номера "выпала", а затем сотрудник редакции В.В.Смирнов позвонил и сообщил, что статья в "Правде" вообще не пойдет. Лысенко уводили из под огня критики. С большими трудностями член ЦК и Нобелевский лауреат сумел пристроить её в журнале "Наука и жизнь", в котором он был членом редколлегии и где главный редактор В.Н.Болховитинов и его заместитель -- дочь Хрущева Рада Никитична Аджубей были антилысенковцами. Журнал выходил огромным тиражом, поэтому резонанс от статьи оказался особенно сильным.

После этого всякая печатная критика Лысенко прекратилась. Его больше не беспокоили, и в явном виде его имя не упоминали. Каким образом достигалось единодушное молчание, я узнал на собственном примере. В конце 1965 года должна была выйти книга "Микромир жизни", для которой я написал главу об успехах генетики "Человек познает законы наследственности", и в ней был раздел о Лысенко и его ошибках (102). Перед выпуском книги во все редакции поступила команда -- публикацию подобных "выпадов" прекратить! Как только научный редактор книги Д.М.Гольдфарб и я не спорили с издательством, пробить брешь в обороне, занимаемой теперь и редакторами и цензором издательства не удалось. Весь раздел был выкинут.

На страницах еженедельника "За рубежом" был опубликован удивительный документ, созданный Джоном Холдейном -- несомненно талантливым, но столь же тщеславным человеком, перебрасывавшемся из одной области генетики в другую, одно время бывшим влиятельным членом английской компартии и входившим в ее ЦК, затем организационно отошедшим от компартии, но сохранившим верность марксизму. Холдейн знал о своей неизлечимой болезни, ждал смерти и написал в феврале 1964 года самому себе некролог. 1 декабря 1964 он скончался, и в тот же день по английскому телевидению некролог был зачитан. В нем Холдейн высказывался о Лысенко как о крупном самобытном ученом, которому предоставили слишком большую власть, столь большую, что он прямо-таки судьбой был выведен в диктаторы и тираны:

"Я считаю, что Лысенко очень хороший биолог и что некоторые его идеи правильны... И я считаю, что советскому сельскому хозяйству и советской биологии крайне не повезло, что этому человеку дали такую власть при Сталине... Я... глубоко убежден, что если бы меня сделали диктатором в области английской генетики или английской физиологии, я сыграл бы столь же катастрофическую роль..." (103).

Комиссия по проверке Горок Ленинских

Одна суровая оргмера все-таки была предпринята. 10 февраля 1965 года на общем собрании членов ВАСХНИЛ ни Лысенко, ни Ольшанский не были избраны в состав нового Президиума академии сельхознаук. Президентом ВАСХНИЛ был назначен снова П.П.Лобанов (128). Но терять руководство "Горками" Лысенко не хотел, хотя в Академии наук СССР посчитали, что надо проверить его работу и на этом посту.

Формальным поводом для проверки хозяйства "Горок" послужила публикация статьи Аграновского в "Литературной газете". Постановление о проверке было принято 29 января 1965 года через 5 дней после публикации статьи (104). Был утвержден персональный состав комиссии (по согласованию с Министром сельского хозяйства СССР и Президентом ВАСХНИЛ) и порядок ее работы (105). В комиссию подобрали людей, которые никогда не имели личных неприязненных отношений с Лысенко, никогда против него не выступали и чья профессиональная подготовка не могла ни у кого (в первую очередь, у Лысенко) вызвать подозрения. Комиссия работала в "Горках" почти полтора месяца -- с 9 февраля по 22 марта, причем, как был вынужден признать даже Лысенко, члены комиссии работали все эти дни "с утра до позднего вечера" (106).

Самой поразительной чертой и состава комиссии и её работы было то, что она не предназначалась для анализа ошибок в научной деятельности Лысенко (в комиссии не оказалось ни одного крупного ученого -- не только генетика, физиолога или почвоведа, но даже и крупного селекционера, причем не было в ней и ни одного члена Академии наук СССР, как будто Келдыш старался выполнить неприятную работу руками специалистов из других ведомств). Тем более никто не собирался касаться политиканства "колхозного академика". Все было низведено до самого примитивного уровня -- хозяйственной деятельности лысенкоистов, их ошибкам с разведением жирномолочных коров и с внедрением органо-минеральных смесей. Не было обращено никакого внимания на те посулы Лысенко, благодаря которым он "вылез в люди" и которые использовались им для политической борьбы с инакомыслящими.