Черный огонь

Тягостные вопросы.

Но одни речи и материя их - еще не все. Важно - внимание, слушатели. И вот опять и здесь - явное преимущество перед былыми Государственными Думами. Слушают и реагируют на речи явно лучше, чем в действительно буржуазных собраниях прежних Дум. И тут прямо сказалась демократия в хорошем подборе. Как-то отчетливо слышалась, слушалась забота о государстве, в самом этом внимании к речам. У народа и трудовиков нет праздных слов, и это есть просто результат сурового трудового быта. "Нам некогда слушать пустых речей", и от этого они не произносятся. Нет речи, на которую нет слушателя, как не рождается книга, на которую нет читателя. И вот зал, весь огромный зал, как-то слился в одно слушанье и внимание и говор о нуждах "сейчас" с заботой о России.

Я перекрестился (внутренне): "слава Богу". А потом одумался: да чего же я дивлюсь. Ведь это - государственный народ, ведь он работает историческую работу. Как же тут ждать легкомыслия. Этого, даже и теоретически рассуждая, невозможно ждать. Прежде "правительство заботилось о народе": чего же ему было не запивать, не гулять и не забавничать. Теперь народ сам правит себя: как же ему не трезветь, как не держать всякое дело грозно, в страхе и ответственности. Думается, самый "контроль над Временным Правительством" имеет этот филологический смысл: "Мотри, не зевай. Держи ухо востро". Но не имеет никакого подлого, фискального, прокурорского оттенка. Это было бы не по-республикански, во-первых, и уже слишком отвратительно - не по-русски.

Я думаю, поэтому Совет Рабочих и Солдатских Депутатов - за возможными, конечно, единичными эксцессами в сторону (речь Стеклова) - в общем, однако, есть не возбудительная, а тоже успокаивающая волна, именно - устроительная волна. И солдаты, и рабочие, получив в руки власть, хотят строить, и, пожалуй, тем больше, чем у них больше власти. Тут какая-то тайна. Ведь "батько" всегда строже "братчиков". Это очевидно и всемирно. Так вот вы посадите в "батьки" солдата и рабочего: и моментально разрушительное у него выскочит из головы, все и всякое разрушительное. Он моментально начнет хранить, оберегать, строить, копить; станет скопидомом власти, богатства, земель, имущества. Инстинкт. Вся история. Сказывают и подсмеиваются: "Женишься - переменишься". "Батько-рабочий-солдат": это и есть "ныне женатый на власти" былой гуляка. Как же он будет не хранить Русь? - Сохранит. Он уже нынче не в прогуле, а в накоплении. И как-то это чувствовалось, реально чувствовалось в зале Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Я вышел совсем успокоенный, и, думаю, моя мысль прочна.

Обыватель

В НАШИ ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ

Провокация напрягает все усилия, чтобы вытолкнуть население из той свободы, которую завоевали ему февральские и мартовские дни, и ввергнуть его в анархию. Затемнить свободу и замутить свободу - лозунг темных личностей. Орудие - клевета, оклеветание. И эта клевета бьет в одну цель - во Временное Правительство. Забывается, что состав его рискнул головой в те страшные дни, когда еще не состоялось отрешение от престола бывшего государя, и что этот риск головою длился не минуты и не часы, а целые дни. Такие минуты и подобные дни так воспитывают и перерабатывают душу человека, что если даже он вообще и есть человек своего сословия и класса, то призванный на пост служения своему отечеству освобождается от этой классовой психологии, насколько это вообще возможно для человека. И все суть люди своего класса и все односторонни, но тут односторонность выражена минимально вследствие лично сделанного шага.

Вся Россия восторженно приветствовала совершивших могучее движение людей, и она-то, поддержка всей России, и совершила переворот, до которого все было начато, но еще не было ничего окончено. Кто это забыл? Кто это может забыть? Неужели память наших новых граждан длится только полтора месяца и не может продлиться до двух месяцев? А ведь мы введены в гражданство именно Временным Правительством.

Сделали ли они хоть один шаг, чтобы возбудить подозрение иных классов населения? Они ничего такого не сделали. Все их действия суть только действия людей с широким умственным и политическим горизонтом, т. е. людей образованных. И нужно им бросать в лицо не то, что они буржуазия, а то, зачем они образованы, для чего они изучали политику и историю, для чего размышляли? Это - другое дело. Но не погашает ли такой крик сам себя? Не покраснеет ли всякий, кто так закричит? Это будет румянец провокатора, кричащего не о том, что нужно России, а о том, что нужно ему самому и что нужно анонимам, его купившим и его пославшим.

Довольно этих криков, довольно, довольно! Теперь каждая толпа есть собрание граждан, а не прежняя темная толпа подданных, ни в чем не разбиравшихся и поддававшихся всякому возбуждению со стороны. Теперь во всем нужно требовать отчета и требовать его у всякого. Теперь не должно быть темных криков, а сознательные решения.

Россия присягнула в повиновении Временному Правительству, и присягнула сознательно ему, как составу людей, могущих по широкому своему образованию руководить государственным кораблем в столь бурные дни и в таком угрожаемом от страшного врага положении. Никому даже на ум не приходит и здравому смыслу не может придти на ум, чтобы Милюков, Гучков или Шингарев руководствовались в своих государственных соображениях какими-нибудь другими побуждениями, кроме одного: как спасти Россию и сохранить для нее то положение, какое она завоевала совершившимся переворотом. И вот этому-то вся Россия и поверила. Этому она и вверилась в судьбе своей в дни февральские и мартовские. И ничто ее доверие не поколебало.

Нельзя быть правительством без твердости в себе. Нельзя держать твердо в руках руль корабля, если сам не стоишь крепко на ногах. И хочется всеми силами души сказать Временному Правительству, что оно имеет за собою не только русское уважение, но и русскую любовь и преданность. Оно спасло в февральские дни русский корабль от потопления старою властью. Примкнули именно к нему, из доверия к его образованию и общерусскому чувству.

Обыватель

"Новое время", 27 апр. 1917, No 14762.

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ