Черный огонь

Это-то я назвал "ланкастерским способом обучения". Как бывший учитель, я сразу оценил всю пассивность слушателей и развивающуюся на этой почве огромную и поневоле смелую уверенную активность, т. е. ту активность, которая поражает "залпом", как шампанское, и не столько научает, сколько одуревает слушателей. Офицер, бывший незадолго до войны во Франции, знавший лично Жореса, знающий еще каких-то бельгийских эс-эров (судя по ходу его спора), едва выстаивал перед студентом, едва имел силу возражать ему. Я совсем молчал: куда тут говорить!! Но ведь это - пассивное обучение, это обучение "на ура!" - без какой-нибудь осторожности, и с очень небольшим запасом знания и понимания. Договорю о маленьких митингах. Когда назавтра я пришел рано в Г. Думу, я встретил то же самое: ласковым, вкрадчивым голосом, чрезвычайно симпатичным и с даром быть симпатичным, темный брюнет уговаривал большую толпу солдат и рабочих:

"Так все понимаете, кто любит народ? Любят его под-лин-но одни только социалисты"...

- "Понимаем! Понимаем!"

"Ну, какой же вопрос, за кого вы должны подавать голос в Учредительном Собрании? Вы должны разобраться, кто социалист, а кто не социалист. Ведь вы должны поступать разумно. Всякий человек должен быть разумен. Ну, и вот, вам будут предлагать выбрать разных людей в члены будущего Учредительного Собрания. Но вы узнайте только одно: кто же из них социалист? И как только узнали, кто социалист, - и подавайте за него голос: потому что он один любит народ, бедных, рабочих и солдат. И подаст голос в

Учредительном Собрании за ту форму правления, которая одна только отстаивает народные интересы: за социал-демократическую республику. Это будет ваш голос, ваш интерес, ваша нужда".

- Вестимо. Мы все подадим за социал-демократов. А скажите, пожалуйста, какая это газета "Русское Слово"...

Брюнет махнул рукой, с явно отрицательным жестом.

- Как будто она не очень стоит за интересы народные, а больше тянет к буржуазным классам.

Брюнет опять махнул рукой:

- Я уже вам сказал: выбирайте од-но-го толь-ко социал-демократа. Ну, какая газета "Русское Слово"? Конечно, буржуазная. Вам дела нет до других классов. И до газет других нет дела. Вы знайте социал-демократические газеты, народные газеты, рабочие газеты, будет разъяснено. Это - ваши газеты, народные газеты, рабочие газеты, солдатские газеты".

Такой симпатичный влекущий голос, "на голосок" я всегда сам иду. Только у меня смута стала в голове:

- А Россия?

- А война?

- А русская история?

- Самая деревня? Народная песенка? Наконец, извините, святые русские угодники?

- Я очень соглашаюсь, что ошибался всю жизнь, не обращая особенного внимания на социалистов и социализм. Но не впадает ли он тоже в мой грех, не обращая внимания, с другой стороны, - на вековой быт народа, тысячелетнюю историю его и, например, на Нестеровских угодников, с прозрачными руками и прозрачными лицами? Не большая беда, если будет стоять дурак с одной стороны, например, но что будет, если будут с обеих сторон стоять два дурака, один не понимая другого, каждый отрицая каждого? Тут получается "тьма, умноженная на тьму", т. е. полная тьма. Получится разрыв истории, ее уничтожение. Что такое "форма правления, соответствующая нуждам народа"? Конечно, это - так, это вполне правильно. Но - полно ли это? "Полнота" есть совсем другое дело, нежели "так" или "не так". Обворожительным голосом он вводит людей, глубоко неопытных в истории и неопытных в методах суждения, в социал-демократическую нужду: а ведь есть нужда еще в том, чтобы помолиться, есть нужда в том, чтобы праздник отпраздновать, да и просто, например, гигиеническая нужда, требующая у мужика, чтобы он в субботу в баньку сходил. У Маркса о бане ничего нет, и о праздниках - нет же, и нет вообще о быте, об узоре жизни, до некоторой степени - о кружеве жизни. У него есть только о том, "сколько получает" или, вернее, сколько недополучает рабочий, а о том, куда и как деньги истратил - ничего нет. Между тем с "куда деньги истратить" - начинается культура, цивилизация. Тайным образом и незаметно для слушателей, оратор страшно оскорбил их всех, приняв за "первичный этнографический народ" вроде папуасов Австралии, тогда как слушали его представители великого исторического народа, "вспыхнувшие через революцию в новую эпоху существования". В "эпоху" дел никак не более дикую, чем в какую ранее, а в более развитую. Но какое же это "развитие", если тут не будет ни бани, ни молитвы, ни праздника. Я соглашаюсь, что я глуп "без социал-демократии": но не будет ли глуп и социал-демократ "без всего прочего"?

Явно, для того, чтобы образовать хоть что-нибудь умное, нам нужно "согласиться", "помириться". Я должен принять его социал-демократию, и охотно принимаю: но с условием, чтобы и он принял "мое", принял Нестерова, принял "угодничков", принял "коньков" на крышу избы. А тo

- Еда.

- Еда.

- Еще еда.

Стошнит, просто стошнит. И я остался неудовлетворен.

"Мы"-то их примем. Это бесспорно. Совершенно бесспорно, что великие экономические нужды народные - рабочих и деревни - преступно обходились, забывались, пренебрегались. Правда революции совершенно бесспорна. Но она совершилась. И вышла "как по маслу". Просто нельзя удержать языка, чтобы не выговорить естественного и необходимого слова: "Бог помочь".

Наступает великое "завтра".

- Эй, кто мудр - думай о "завтра"! Марксизм? Социализм?

- Какая галиматья, - отвечаю я, как новый гражданин, прямо, твердо и отчетливо. - Ибо "новый гражданин", мне кажется, прежде всего должен взять мужество на слово и мысль:

- "Завтра" мы должны позаботиться о всесторонней нужде народной, т.е. о нужде его как исторического существа, как исторического лица. И хлеб - это, конечно, первое; работа - это еще почти первее. Работа не истощающая, не морящая. Плата - дюжая. Согласен - о, трижды согласен: ведь сам работник, хотя и пером. Мне хочется огурчика раннего, парникового, хочу, чтобы он был и у мужика, и без лести хочу, без угодничества мужику. "По-братски".

- Но зачем, "куда" же девать дюжую плату еще? Вон оратор читал в подлиннике Карла Маркса, пусть же мужик читает подлинного Ключевского, читает, понимает, разумеет.