Начало опричнины

    Покровительство Старицких удельных князей, дружба с князьями Оболенскими и Ростово-Суздальскими и, наконец, широкая раздача думных чинов и земель титулованной знати доставили Сильвестру ту прочную поддержку со стороны Боярской думы, в которой и заключается секрет «всемогущества» благовещенского попа. Вновь созданная комбинация политических сил носила вполне устойчивый характер, поскольку в ней были представлены все без исключения влиятельные группировки Боярской думы.

    Наряду с поддержкой со стороны Боярской думы причиной всемогущества скромного священиика-разночинца было исключительное влияние его личности на молодого царя Ивана Васильевича.

    Первый воспитатель и «дядька» царя Иван Челяднин не оказал на ребенка никакого влияния. Великий князь, будучи мальчиком, отчаянно безобразничал. С ватагой сверстников он топтал конями народ на рыночных площадях, сбрасывал с высоких теремов «тварь бессловесную», а в 14 лет «начал человеков уроняти» [486]. В то время, когда царю исполнилось 17—18 лет, большое влияние на него стал оказывать Сильвестр, его первый духовный учитель [487]. После разрыва с наставником Иван Васильевич дал ему нелестное прозвище «попа-невежи». Прозвище было довольно удачным: в личности Сильвестра крайний фанатизм сочетался, как то часто бывает, с умственной ограниченностью. Протопопу нередко являлись божественные видения, он слышал «небесные голоса». Его рассказы и убежденность оказывали потрясающее действие на молодого царя [488]. Именно Сильвестр заронил в душу Грозного искру религиозного фанатизма.

    Иностранцев поражали многие привычки московского государя, отличавшегося в молодости могучим телосложением и высоким ростом. Царь Нуждается грубых потех, не очень любит охоту, зато находит удовольствие в богослужениях; «он, бесспорно, очень усерден в своей вере» — писал один англичанин из Москвы [489].

    За короткое время Иван приобрел обширные познания в священном писании. Впоследствии даже противники признавали его высокообразованным богословом [490]. Подчинившись авторитету Сильвестра, царь ревностно исполнял все церковные обряды [491]. Вскоре ему также стали являться божественные видения. Так, накануне решающего штурма Казани двадцатитрехлетний царь явственно слышал в ночи «как бы Симонова монастыря звон» [492]. Позже царь Иван откровенно признавался, что в свое время подчинялся своему наставнику «безо всякого рассуждения» [493].

    Годы всевластия Сильвестра были временем крайнего религиозного фанатизма. Правители использовали фанатизм черни, чтобы избавиться от неугодных им лиц. Агенты Сильвестра натравили толпу на коломенского епископа Феодосия, который лишь случайно избежал гибели [494]. Большим почетом пользовался в Москве в те годы знаменитый юродивый Василий Блаженный, смерть которого в 1556—1557 гг. была отмечена в официальных записях Разрядного приказа. Юродивого похоронили в Троицком монастыре в присутствии официальных лиц при громадном стечении народа [495].

    Дворянский кружок Адашева занимал в правительстве Сильвестра подчиненное положение. Многолетняя кровавая война с казанцами надолго отвлекла внимание Адашева от внутренних преобразований. Лишь добившись полного успеха в восточной войне и упрочив положение при дворе, он смог вернуться к осуществлению программы реформ, выдвинутой им в 1549—1551 годах. Вслед за упорядочением местнической практики правительство Адашева предпринимает попытку преобразования местной системы управления и реформирует отжившую систему «кормлений».

    Подробный отчет об этой реформе, принадлежащий, возможно, перу Адашева, включен в текст официальной летописи под заглавием «Приговор царской о кормлениах и о службе» 7064 года [496]. Летописный рассказ представляет собой многословный, чисто литературный пересказ указа, не дошедшего до нас ни в одном подлинном списке [497]. Летописный рассказ непосредственно вводит нас в круг идей и начинаний Адашева, знакомит с его проектами реформ и политическими идеями.

    «Приговор» открывается длинным панегириком благочестивому царю. С некоторыми оговорками Адашев, приписывает Ивану, наряду с прочими мудрыми мыслями, свою излюбленную идею дворянского равенства. Царь «по достоянию» всех любит и жалует «против их трудов» и «мзды им вздает по их отечеству (! — Р. С.) и службе»: «любовь его... ко всем под рукою его, к велможам и к средним и ко младым ко всем равна» [498]. Как мы видим, радикальные фразы относительно дворянского равенства сочетаются здесь с признанием жалования «по отечеству», т. е. по знатности, и лишь во вторую очередь «по службе».

    Центральное место в «приговоре» занимает вопрос о кормлениях. «Приговор» подвергает решительной критике устаревшую систему местного управления, при которой местные власти наместники и волостели, кормились за счет населения, т. е. собирали пошлины в свой карман [499]. Узнав о злоупотреблениях кормленщиков, сообщает летописец, царь велел «расчинить» по городам и волостям старост, которые бы участвовали в судебных делах, и заменил прежние поборы в пользу кормленщика специальным оброком «по промыслом и по землям», шедшим в казну [500].

    «Приговор» о кормлениях заключает в себе один существенный пробел: он умалчивает, на какие города и волости распространялась реформа местного управления. Радикальная критика системы кормлений предполагала необходимость полной ликвидации этой системы. Однако на деле «приговор» вовсе не предусматривал полной и повсеместной отмены кормлений. Согласно летописному тексту «приговора», царь Иван своим повелением «бояр... и велмож и всех воинов устроил кормлением (! — Р. С.) праведными урокы, ему же достоит по отечеству и по дородству» (курсив наш. —Р. С.) [501].

    Таким образом, «приговор» прямо предусматривал широкую раздачу кормлений, которые, по-видимому, подвергались некоторой регламентации в связи с установлением «праведных уроков» [502].

    Поводом к раздаче кормлений в 1556 г. послужило завершение семилетней казанской войны (1550—1556 гг.) и окончательное замирение Казанского края [503].

    Архаическая система кормлении не была отменена одним ударом [504]. Реформа местного управления производилась исподволь и в некоторых городах затянулась до конца 80-х гг. [505]. Главной причиной было сопротивление со стороны боярства и верхов дворянства, пользовавшихся правом замещать «кормленные» должности и цеплявшихся за свои привилегии [506].

    Анализ летописного текста «приговора» о кормлениях 1556 г. обнаруживает обычное для Адашева противоречие между радикальной фразеологией и практикой. Проект Адашева содержал решительную критику отжившей системы кормлений, но он не получил последовательного и немедленного осуществления на практике.