Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

«Известен случай, — читаем в книге. — Просматривая архив Департамента полиции, Столыпин наткнулся на записку „Тайна еврейства“ (предшественница „Протоколов“), о мировом еврейском заговоре. И поставил резолюцию: „Быть может и логично, но предвзято… Способ противодействия для правительства совершенно недопустимый“. В результате „Протоколы“ „никогда не были признаны царским правительством в качестве основы официальной идеологии“» (стр. 445).

Во-первых, тут что-то напутано, ибо «Тайна еврейства» и «Протоколы сионских мудрецов» — это все-таки две разные фальшивки, и резолюция Столыпина, касающаяся одной из них, не могла относиться к другой. А во-вторых, весь этот пассаж появился в книге Солженицына с очевидной целью — еще раз облагородить столь высоко им чтимого П. А. Столыпина; не будь его резолюции, о «главной лжи столетия» (как ее определили западные исследователи) в книге вообще не было бы упомянуто! [115]

Несколько больше внимание Солженицын уделяет подложному воззванию председателя Всемирного Еврейского Альянса Адольфа Кремье, [116] видного политического и общественного деятеля Франции. Приведя отрывок из подлинного воззвания Альянса, Солженицын продолжает:

«А позже возник и побочный документ, напечатанный во Франции, — якобы воззвание самого Адольфа Кремье „К евреям вселенной“. Очень вероятно, что это подделка. Не исключено, что это был один из проектов обращения, не принятый организаторами Альянса (однако он попадал в тон обвинениям Брафмана, [117] что у Альянса — скрытые цели): „Мы обитаем в чужих землях и мы не можем интересоваться переменчивыми интересами этих стран, пока наши собственные нравственные и материальные интересы будут в опасности… еврейское учение должно наполнить весь мир…“» (стр. 180, курсив мой — С.Р.)

То, что этот злонамеренный бред является фальшивкой, говорит сам процитированный Солженицыным текст, ибо иудеи — в отличие от христиан и мусульман — никогда не стремились навязать или распространить свою религию (учение) на неевреев, тем более, «наполнить им весь мир». Впервые этот апокриф был напечатан во французском журнале под выразительным названием «Антисемит». Редакция уверяла, что ею раздобыт секретный доклад Кремье. Фальшивка почти немедленно была разоблачена и опровергнута Альянсом, но она до сих пор используется наиболее беспардонными антисемитскими идеологами для «разоблачения» еврейского заговора. [118] Однако ни гнева, ни негодования, ни хотя бы укоризны в адрес создателей этой фальшивки в книге Солженицына нет. Более того, для него это только вероятная подделка, да и то, относительная. Он допускает, что текст ее был рожден в недрах Альянса, только вот при окончательном обсуждении доклада Кремье его решили заменить другим. Солженицын идет и дальше: «И. С. Аксаков, — читаем в книге, — в своей газете „Русь“ заключил, что „вопрос о подложности … воззвания не имеет в настоящем случае особого значения ввиду неподложности высказанных в оном еврейских воззрений и чаяний“» (стр. 180, курсив Аксакова).

Приведя эту цитату, Солженицын не считает нужным ее прокомментировать. А нелишне было бы сообщить читателям, что вождь славянофилов широко использовал этот подлог для громокипящих «разоблачений» еврейских козней. Когда же отрицать подложность документа стало невозможно, он и заявил, что это-де ничего не меняет, так как выраженные в нем «чаяния» евреев — подлинные. [119] О том, что об этих чаяниях Аксаков судил по тем же писаниям Якова Брафмана, из книги Солженицына тоже не узнать, да и самому Брафману он дает хотя и обширную, но невнятную характеристику. Уделенные ему страницы (стр. 166–168) пестрят выписками из нескольких еврейских энциклопедий, из двухтомного труда Ю. Гессена и вообще наполнены всякой всячиной — вплоть до того, что «поэт Ходасевич — внучатный племянник Брафмана». Но, что «Книга кагала» Брафмана имела такое же отношение к реальной истории кагалов, как, например, сталинский «Краткий курс» — к подлинной истории большевистской партии, понять невозможно. В общем же вырисовывается четкая тенденция. К антисемитским подлогам Солженицын терпим и снисходителен, да и не вполне уверен, что все они — фальшивки. Потому и не возражает он против мысли Аксакова, что если цитируемое воззвание Кремье и не совсем подлинное, то высказанные в нем мысли все же весьма близки к тому, чего добиваются евреи. Ну, а если бы кто-то высказал аналогичное соображение о письме Плеве: даже если оно не подлинное, в нем-де выражены подлинные намерения и действия Плеве — мог же он передать свои пожелания Раабену устно, при личной встрече, через того же Левендаля или какого-то нарочного! Понятно, как отреагировал бы на это Солженицын: с громокипящим негодованием. Он и без того убежден, что «лжеистория кишиневского погрома стала громче его подлинной истории» (стр. 335). «И — осмыслится ли хоть еще через сто лет?» — спрашивает Солженицын, сильно обиженный на историю (стр. 335).

Увы, так, как хочется Александру Исаевичу, — не осмыслится. Ему бы хотелось, чтобы российское правительство выглядело в этой истории «косным стеснителем евреев, хотя неуверенным, непоследовательным» (стр. 338). Таким правительство и хотело выглядеть! Но общественность нарисовала другой портрет. Солженицын пишет, что «путем лжи оно было представлено — искуссным, еще как уверенным и бесконечно злым гонителем их [евреев]» (стр. 338). Увы, это была правда. Князь С. Д. Урусов писал по горячим следам событий:

«Нельзя, по моему мнению, снять с центрального правительства нравственной ответственности за происшедшие в Кишиневе избиения и грабежи. Я считаю наше правительство виновным в покровительстве, оказываемом им узко-националистической идее; в недальновидной и грубой по приемам политике его по отношению к окраинам и инородцам; в том, что эта политика поддерживала и возбуждала среди отдельных народностей взаимное недоверие и ненависть и в том, наконец, что власть, потакая боевому лжепатриотизму, косвенно поощряла те дикие его проявления, которые… моментально исчезают, как только правительство открыто заявит, что погром на почве национальной розни есть преступление, за допущение которого ответит местная администрация. Обвинение в попустительстве правительства погромам я считаю, таким образом, доказанным». [120]

Князь С. Д. Урусов

Но Урусов не останавливается и на этом, а, исходя из опыта последовавших погромов, сенатских расследований и разоблачений деятельности жандармских офицеров, печатавших погромные прокламации не где-нибудь, а в тайной типографии Департамента полиции, продолжает:

«То непонятное и недоказанное в кишиневском погроме, что прежде вызывало во мне недоумение, я стал относить к действию некоторых тайных пружин, управляемых высоко стоящими лицами». [121]

Нельзя обойти молчанием и еще одно положение Солженицына, которое «открыло глаза» на «правду» о погромах некоторым его восторженным комментаторам. Суть «открытия» в том, что вот-де, русских, Россию ославили на весь мир за погромы, а ведь бесчинства творились в основном на окраинах, громилами были в основном молдаване, украинцы, белорусы, а вовсе не русские! [122] Увы, современники видели другую правду:

«Местный обыватель не мог не заметить отражения благосклонных правительственных взглядов на поведении и программе тех лиц, которые облекали свою деятельность, хотя бы совершенно частную, в патриотические формы, стараясь везде проявлять свой „русский“ дух. Уродливые проявления этого духа, создавшего впоследствии знаменитые организации „истинно-русских людей“, общеизвестны, а принадлежность к составу этих патриотов многих лиц с темным прошлым, с незавидной репутацией и с испачканной совестью — замечены, вероятно, большинством непредубежденных людей. Ненависть к евреям — один из главных членов символа их веры… и эти люди открыто заявляли себя опорой русского правительства и пионерами русских интересов в инородческой стране…. в этой компании можно было встретить сколько угодно экземпляров, готовых и побить, и пограбить евреев во имя православной церкви, в защиту православного народа и во славу самодержавного русского Царя. Связь этих „русских людей“ с полицией, в особенности тайной, существовала уже в то время, которое я описываю». [123]