«Повесть временных лет» как исторический источник

С успехом разрешив задачу «прививки» киевлян-полян к древу всего славянства и тем самым, определив им место в истории распространения христианства, автору ПВЛ пришлось решать не менее сложную задачу — объяснить, каким образом они стали называться «русью». Для этого в его распоряжении имелись какие-то тексты, содержащие рассказ о Рорике/Рюрике, пришедшем к «словенам» с «русью» в Новгород, воспринятый им как Новгород на Волхове. Так под пером древнерусского книжника произошла встреча двух разошедшихся за четыре-пять веков до этого из Подунавья ветвей славянства, одна из которых обосновалась в Северной Германии и на берегу Балтийского моря (венды-ободриты [196]), а другая оказалась оттеснена аварами в Поднепровье (?) и Трансильванию. На этот древний центр славянства еще в конце прошлого века обратили внимание АА.Кочубинский [197] и И. П. Филевич [198]. Именно здесь, в мадьярском массиве, как отмечено в ст. 6406/898 г. («посемъ же угре прогнаша волохы и наследиша землю ту, и седоша съ словеньми, покоривше я подъ ся; и оттоле прозвася земля Угорьска» [Ип., 18]), сохранились живыми этноним «русин», впервые зафиксированный в договоре «руси» с греками 912 (911) г. и в Руской Правде, а также компактные островки исконного русинского населения со славянской литургией и памятниками древнейшей славянской письменности.

Трудно сказать, содержало ли Сказание о грамоте словенской легенду о приходе Рорика/Рюрика к «словенам». Скорее всего, что нет, поскольку в легенде об апостоле Андрее ничего не сказано о «руси», а использование в ней, как и в ст. 6406/898 г., лексемы «варяги» и производных от неё свидетельствует о том, что современный свой вид они получили не ранее первой половины XII в. С другой стороны, отсутствие «варягов» в рассказе 6374/866 г. о походе Аскольда и Дира на греков исключительно с «русью» (и это при том, что в предшествующем тексте, попавшем в конец ст. 6370/862 г., сказано, что они «многы варягы съвокуписта»), позволяет думать, что оба эти загадочные персонажа русской истории действительно были одними из первых «росов», закрепившихся на Нижнем Дунае или в Среднем Поднепровье.

Сложность идентификации «росов/русов» с каким-либо определенным народом Европы заключается, во-первых, в том, что византийские авторы рассматривают «народ рос» в целом как некоторую данность, не требующую объяснений, о чем собственно идет речь; во-вторых, наименование этого народа и производные от этой лексемы совпадают с названием прилагательного «русский» (напр., «русский народ»), т. е. в буквальном смысле слова ‘принадлежащий росам/русам’, что подтверждается не только нарративными текстами, но и вполне официальными документами X–XI вв.; в третьих, существованием исходного написания «рос/русь», первое из которых соответствует греческим источникам и теории «росов/фризов» Н. Т. Беляева [199], тогда как второе — собственно русской (и арабской) традиции. Наконец, основным аргументом как норманистов, так и их противников оказывается известное сообщение Бертинских анналов о появлении в Ингельгейме послов «народа рос», которые были опознаны как «свевы», т. е. шведы, из чего одни делают вывод о том, что «росы/русы» — это норманны, а другие, соглашаясь с тем, что в Ингельгейме были именно норманны, считают их представителями «варяжской аристократии», подобно послам Олега, а затем и Игоря, отмеченным в преамбуле договоров с греками.

Для Н. Т. Беляева основанием отождествления «руси» с фризами послужило отсутствие последних в перечне «варяжских народов» (т. е. наемников) ст. 6370/862 г., заставив его обратиться к изучению обширного документального материала и к исследованиям своих предшественников событий VIII–IX вв. в северном регионе Европы. Как удалось выяснить историку, богатый и цветущий в то время народ фризов, — народ ремесленников, мореплавателей и купцов, — гораздо теснее, чем с англами и саксами, связанный с вендами-ободритами, с VII по IX в. держал в своих руках основные направления северной и юго-восточной торговли Европы. Эти пути вели по Балтийскому морю, его берегам и островам к Ладоге и далее по Великому Восточному пути в Каспийское море [200]; по Рейну, Эльбе и Одеру — на юг по Дунаю до Черного моря и Константинополя [201].

Торговые пути фризов хорошо известны и отмечены многочисленными находками предметов фризского экспорта, в том числе и в раскопках российских археологов [202]. История фризов в первой половине и середине IX в., в особенности фризов округа Рустринген, называвших себя «рос» или «рус» [203], оказалась тесно связана с Рориком/Ререком Ютландским, маркграфом фризским, историю которого я вкратце изложил в очерке о Рорике/Рюрике. Вместе с ним часть фризов была вынуждена покинуть свою родину из-за участившихся нападений викингов и, судя по всему, переселиться к вендам-ободритам [204], которые сами испытывали жесточайший натиск саксов и франков с одной стороны, и данов, шведов и норвежцев — с другой. Кроме этого к переселению, похоже, вынуждало фризов и затопление их земель в результате развивавшейся в эти столетия трансгрессии Северного моря и мирового океана в целом [205].

Примечательно, что сведения, собранные Н. Т. Беляевым, хорошо согласуются с рассказом одной из вводных глав ПВЛ о расселении «словен», поскольку среди поименованных в тексте поморян, ляхов, мазовшан, лютичей, заселивших северные земли нынешней Германии и Польши, отсутствуют венды-ободриты, населявшие южные районы Гольштейна и земли Мекленбурга, являвшиеся непосредственными соседями, союзниками и компаньонами в военно-торговых операциях фризов. Другими словами, венды-ободриты, первыми из славян начавшие колонизировать новгородско-псковские земли, в «Сказании о грамоте словенской» должны были «прозваться своим именем», т. е. именем «словене», которое они и принесли на берега Волхова [206]. Насколько вся история с приходом Рорика/Рюрика, который вывел своих рустрингенских фризов («русь» [207]) с побережья Северного моря и расселил их среди вендов [208], оказалась чуждой для вендов-колонистов в Приладожье, можно видеть по новгородцам, категорически противопоставлявших «Новгородскую землю» — «Русской земле», воспринимаемой на протяжении XI–XII вв. исключительно как регион Киева-Чернигова-Переяславля Южного или Руского [209], Об этом почему-то упорно забывают современные норманисты, утверждающие первоначальную «Русь Рюрика» именно в Новгородском регионе и даже измышляя никогда не существовавшую «Верхнюю Русь» [210].

Между тем, общеизвестный факт неприятия новгородцами имени «русь» сводит на нет все попытки объяснить происхождение данного этнонима из финского Ruotsi [211], поскольку он должен был бы обозначать в первую очередь новгородцев. Не случайно еще в 1878 г. А. А. Куник, один из наиболее последовательных «норманистов», признал после критики С. А. Гедеоновым, что «послужившее к заблуждениям слово Roslag было еще с 1846 г. устранено окончательно» (из аргументов норманизма) [212]. Что же касается обилия вокруг Новгорода на Волхове топонимов и гидронимов с основой «рус−» [213], то эти данные могут в лучшем случае свидетельствовать о финноязычной среде, в которой проходило освоение края славянами, но никак не о самоназвании последних, как то пытаются утверждать современные «младонорманисты» [214].