Булат и злато

Чтобы спастись от грабителей, торговые люди часто прибегали к услугам военных отрядов. Киевский мещанин, торговый человек Божка Балыка рассказывал, как он вместе с группой киевских купцов добирался до Москвы. Они присоединились к отряду польских солдат, которым командовал Струсь, и под его защитой передвигались по стране. По дороге на них напали «шиши» — разбойники, промышлявшие грабежом на дорогах. Находчивый командир Струсь приказал воинам спрятаться на торговых возах и укрыться рогожами. «Шиши», полагая, что перед ними беззащитные купцы, набросились на обоз. Выскочившие из засады солдаты разбили и прогнали «шишей». В Москве в 1610–1612 годах, по свидетельству того же Божка Балыки, было около сотни приезжих купцов с товарами.

Циркуляция торговых людей по стране разносила и денежные знаки, а население, верное традиции, прятало их в клады. От времени, когда русским царем считался Владислав Жигимонтович, до нас дошли сведения о двадцати кладах. Если сравнить это количество с ничтожным числом кладов двух последних лет правления Шуйского, следует признать, что годы 1610–1612 были более благоприятны для денежного производства. Оно смогло насытить страну достаточным количеством монет. Но такое количество кладов, зарытых за сравнительно короткий срок, заставляет искать причины, объясняющие этот факт.

Объяснение следует искать в топографии кладов.

Большая часть кладов найдена на юго-западе страны, то есть в районах, захваченных польскими отрядами или расположенных по пути их следования. Встречены клады под Мозырем, на Смоленщине, под Брянском, в Латвии, на Черниговщине, два клада — близ Тулы. Ряд находок состоит не только из русских копеек, но и из польско-литовских монет.

В самой Москве и ее окрестностях обнаружены четыре клада. Один из них происходил из Серебрянического переулка, где в XVII веке в казенной слободе Старые Серебряники жили мастера денежного двора. Нашелся также клад в районе Чистых прудов, неподалеку от стен бывшего Белого города. Еще одна находка была сделана на окраинах тогдашней Москвы в районе Карачарова. Наиболее интересными оказались предметы, найденные неподалеку от Новодевичьего монастыря, где в 1610 году стояли основные воинские силы поляков. Основным «сокровищем» клада были медная полуженная ендова, сковорода и стопка. Жители монастырской слободы, на территории которой были спрятаны все эта предметы, опасаясь поляков, постарались спрятать самые ценные предметы, объекты возможного интереса интервентов. Эти более чем скромные «сокровища» выразительно характеризуют быт горожан того времени.

Особого рассказа заслуживает клад, найденный при археологических раскопках в Смоленске, неподалеку от главной святыни города — Успенского собора. Находка сделана на Соборной горе, где располагался кремль и где находился Мономахов собор, который в 1611 году мужественные защитники города взорвали вместе с собой, не желая сдаваться польским захватчикам. Клад оказался живым свидетелем трагедии. Монеты датируют время его захоронения первой половиной 1611 года. Здесь находились пять новгородских копеек с именем Владислава Жигимонтовича. Чеканка их могла иметь место только с октября 1610 по январь 1611 года. Московские копейки Владислава представлены 34 экземплярами. Смоленск с осени 1609 года осаждался войсками Сигизмунда III. В течение полутора лет город героически сопротивлялся. После признания русским царем польского королевича положение осажденного города стало весьма двусмысленным. Сигизмунд должен был снять осаду с города, поскольку военное противостояние России и Польши сменилось подготовкой династической унии, долженствующей объединить оба государства. Об этом просили короля члены «Великого посольства». Но король снимать осаду не желал, так как в случае падения обороны Смоленска город должен был бы отойти к Польше и все верхнее течение Днепра оказывалось в польском владении. Двойственное положение Смоленска в создавшейся ситуации наглядно демонстрировалось тем, что защитники города получали жалованье копейками, несущими имя Владислава Жигимонтовича, в то время как отец его осаждал городские укрепления. 3 июня Смоленск был взят поляками. Последние защитники города собрались в Мономаховом соборе и погибли под его развалинами, взорвав собор.

Найденные спустя триста пятьдесят лет неподалеку от развалин собора монеты, видимо, принадлежали одному из этих героически погибших людей. В кладе насчитывалась 531 копейка, что составляло 5 рублей 3 гривны 2 денги. Размеры клада дают основание думать, что владельцем его мог быть один из представителей средней командной верхушки стрелецкого войска. Не исключено, что он получил деньги после долгого перерыва в выплате жалованья. Об этом говорит одна любопытная деталь. В кладе нашлись пять копеек, свернутых в трубку и запаянных. Это были монеты времени Грозного, Бориса Годунова и Лжедмитрия. Скорее всего они использовались как украшения, находиться в обращении в запаянном и свернутом в трубочку виде они не могли. Однако в клад испорченные деньги попали. Значит, для владельца даже такие монеты представляли ценность, что могло иметь место лишь в случае нехватки денег.

Несколько находок происходили из районов, куда поляки не заходили: клады из-под Гдова, Осташкова, Лодейного Поля. Незадачливая супруга торговца, застрявшего в Новгороде, чей рассказ приводился выше, говорила именно об этих местах, по которым следовали торговые люди с товарами. Нет нужды объяснять, почему прятали деньги жители городов, лежавших на путях торговых людей и многочисленных разбойничьих шаек.

Главными обладателями денежных сумм в те годы были польские солдаты и офицеры, получавшие жалованье из русской казны. Из рук польских солдат деньги переходили в руки местных жителей, которые продавали им продовольствие, фураж для лошадей, одежду. С другой стороны, наличие кладов говорит о том, что население стремилось понадежнее спрятать полученные деньги, так как солдаты не только и не столько закупали, сколько грабили. А тот факт, что клады, зарытые местными жителями, дошли до нашего времени, говорит о насильственной смерти владельцев денег, не успевших воспользоваться спрятанными суммами. Все это — верные и печальные спутники войны, грабежа, разрухи и смертей.

Относительное благополучие денежного дела продолжалось менее года. Захват Новгорода шведскими военными силами в июле 1611 года и переход под власти шведского военного командования всего северо-запада страны, в результате чего перекрылись пути, ведущие с Кольского берега в Москву, упорные попытки шведов захватить побережье Белого моря значительно сократили возможности русской внешней торговли. Серебро опять перестало регулярно поступать в казну и на денежные дворы. Изменилась и внутриполитическая ситуация. Кратковременная стабилизация, наступившая после появления на русском престоле Владислава Жигимонтовича, позволила боярскому правительству возобновить активные военные действия против самозванца. Казаки были изгнаны из Серпухова и Тулы. Силы сторонников самозванца вновь сосредоточились в Калуге. Ведущую роль в лагере «царя» стал играть казачий атаман Иван Заруцкий, который все более оттеснял на задний план бесцветного и нерешительного Лжедмитрия II.

Заруцкий развернул энергичную войну с интервентами. Казаки захватывали польских дворян и солдат, везли их в Калугу и там казнили. Активные действия калужского лагеря обеспокоили короля. К тому же после избрания Владислава Жигимонтовича русским царем Лжедмитрий II стал для поляков помехой. Авторитет самозванца падал, бояре бросали «царя» и спешили в Москву с повинной. Недавний сторонник самозванца Ян Сапега, подошел к Калуге.

11 декабря 1610 года самозванец был убит. Выглядело это как последствие ссоры «царя» со служилыми татарскими ханами.

Фигура Лжедмитрия II, пожалуй, ни у кого не вызывала симпатий. Вот как писал о нем один из шведских наемников Видекинд: «Издеваясь надо всей Московией и опираясь на мнимое право, он хотел наделить государственной властью угасший род великого тирана, Иоанна Васильевича. Происхождение его неведомо; некоторые по каким-то неясным догадкам утверждали, что он был учителем Сокольской школы, другие считали его евреем. Безродный и бездомный, он никому из смертных не был известен, пока не стал изображать мнимого государя. При его посредничестве поляки долго разоряли Московию, проливая кровь многих тысяч людей, пока оружием короля шведского он не был оттеснен от Москвы, потеряв и захваченную власть, и счастье, причем приложили усилия те же люди, которые пользовались им как маской своего господства: изъявляя притворную покорность и дружбу, они скрывали свои планы, но после избрания Владислава обнаружили, наконец, что таили в душе».