Люди с чистой совестью

Мудрый подружился с нами и все свободное время проводил у нас. Как только мы останавливались на дневку и, раскинув палатки, ложились отдыхать после ночного марша, в расположение нашей тринадцатой роты обязательно приходил Мудрый. Он был как бы офицером связи третьей роты Карпенко с нами.

Прозвище Мудрый дал этому молодому парню Карпенко, очевидно, за его смекалку и за умение схватывать основное, а может быть, и за пристрастие анализировать все, что происходило вокруг. Мудрый не мог пройти мимо фактов и явлений жизни, чтобы не попытаться своим гибким и острым умом обобщить их и сделать из них какие-то свои выводы, часто очень оригинальные и стройные, иногда гиперболичные и ошибочные, но всегда остроумные и меткие. Истории его жизни я не знаю, фамилии тоже не помню, и только после его смерти в бою под Кодрой я узнал о том, что самый лихой автоматчик третьей роты, с которым мы просиживали часами на привалах во время рейда Ковпака к Днепру, Колька Мудрый был еврей.

Мудрый до самозабвения любил комиссара Руднева. Если комиссару нужно было что-нибудь, Мудрый стремительно бросался исполнять его просьбу или поручение. Вначале я не понимал причины этого, но однажды он рассказал мне, что был в Красной Армии в одной из дивизий Юго-Западного фронта. С дивизией, после неудачных боев в первые дни войны, он попал в окружение. Много скитался по немецким тылам, несколько раз попадал в лагерь военнопленных, бежал, снова попадал в плен, рискуя быть расстрелянным. Словом, немало хлебнул он горя в немецком тылу, прежде чем прибиться к Ковпаку.

Как-то, вспоминая первые дни войны, горькие дни поражений и отступлений, Мудрый, задумчиво пожевывая опавший багровый березовый лист, говорил, как бы не замечая меня. Казалось, что он разговаривает сам с собой.

- Вот, думаю, как это могло быть, что эти же самые люди, которые с Ковпаком воюют - да как воюют! - тогда задавали драпа? Дед Ковпак - он понимает, что жизнь моя, может, в Госплане на счетах запланирована и во все входящие-исходящие записана, занумерована, запечатана... Это же не шутка! Это ж не пальто отдать, а все-таки жизнь! А жизнь, товарищ подполковник, всего-навсего одна...

И он, опираясь на ствол березы, задумчиво смотрел вдоль просеки, по которой сновали партизаны.

- Вот тут дело какое, - продолжал он. - Иду я, скажем, в бой, убьют меня там или не убьют, но я знаю, что сзади меня сидят дед Ковпак и комиссар, сидят и маракуют о моей жизни. О всех нас. Второй год мы партизаним, и ни разу не было, чтобы Ковпак с комиссаром промах в своих мыслях дали. Вот оно и понятно теперь, откуда у меня, у Кольки Мудрого, смелость берется...

Сухая осенняя погода сменилась дождями, и в один из таких дней, когда на стоянке в лесу мы мокли под проливным дождем, радисты, работавшие в любую погоду, приняли приветственную телеграмму маршала Ворошилова.

У меня хранится фотография митинга, необычайного по своей обстановке. Где-то недалеко от Днепра, в лесу, под деревьями с размокшей от дождя корой, стоят сотни людей, закутавшихся в разнообразные плащ-палатки - мадьярские, румынские, немецкие, бережно спрятав под палатки пулеметы и винтовки.

Ковпак произносит речь:

- Товарищи партизаны и партизанки! Маршал Ворошилов прислал мне радиограмму. Ось я вам зараз прочитаю.

Ковпак вынул очки, и, пока он надевал их, застыла в ожидании толпа партизан. Лил дождь, по усам стекала вода. Никто не замечал этого. Ковпак прочел приветствие маршала и начальника Центрального штаба партизанского движения.

Люди стояли не шелохнувшись.

"...Внимательно следим вашим продвижением. Связь работает

хорошо. Донесения получаем регулярно. Уверены в успешном

выполнении задачи. Шлем привет вам, вашим ближайшим

помощникам и всем бойцам вашего отряда. Крепко жмем руку

всему личному составу отряда.

Ворошилов. Пономаренко".

Еще в начале рейда на Правобережную Украину в Брянском партизанском крае, который стал базой для многих отрядов, мы были свидетелями кипучей деятельности Центрального штаба партизанского движения. На одном из первых самолетов полка Гризодубовой прилетел представитель штаба. Офицеры связи были почти во всех отрядах, в том числе и у Ковпака. С одним из них, капитаном Шевардиным, я отправил в штаб фотонегативы, которые успел "отщелкать" в Брянских лесах и в первые дни пребывания, у Ковпака. Уже после войны я нашел их в целости и сохранности.

Самолеты доставляли грузы: оружие и боеприпасы, листовки и литературу, портативные типографии и мины замедленного действия. По своему служебному положению я не мог тогда знать во всех деталях приказ Главкома партизанским движением, но в общих чертах его знали многие командиры. Приказ этот (как и многие другие директивы, направляющие деятельность партизан Белоруссии и Украины, Брянщины и Крыма, Смоленщины и Ленинградской области) ставил конкретную политическую и военную цель и определял задачи рейда.

Главнокомандующий партизанским движением Маршал Советского Союза товарищ Ворошилов в боевом приказе отрядам Ковпака и Сабурова давал программу действий. Приказ был о выходе объединенных отрядов в новый район.

Противник в те месяцы из далекого тыла перебрасывал свои резервы, боевую технику, горючее и боеприпасы на фронт и вывозил из нашей страны в Германию награбленное имущество и хлеб.

Районы Житомирской и Киевской областей, расположенные на правобережной части Украины, с наиболее развитой сетью железных и шоссейных дорог, с многочисленными переправами через реки, являлись стратегически важными путями, идущими с запада на восток.

Важность этого района определялась еще и теми факторами, что в Киеве фашистские оккупационные власти сосредоточили административные, карательные и другие учреждения, осуществлявшие политику угнетения советского народа на Украине.

Кроме того, противник, используя западный, господствующий берег Днепра, возводил там усиленные укрепления, в связи с этим следовало ожидать, что Правобережье в ходе войны будет представлять собой плацдарм ожесточенных боев.

Именно здесь широко поставленная народно-партизанская борьба позволяла наносить врагу серьезные удары с тыла и тем самым оказать неоценимую услугу Красной Армии.