Портрет механика Кулибина

В ожидании Суворова Иван Петрович жался в уголок, чувствовал себя чужим среди расфранченной толпы. Вокруг него изъяснялись только по-французски, чуть ли не пальцами на него показывали: вот, мол, мужик, по ошибке в высшее общество затесался! Тонкого обращения не понимает, в своем долгополом кафтане и бороде глядится чучелом на огороде.

И вдруг, как по команде, зал затих. В дверях появился маленький сухонький военный. В отличие от большинства гостей, он был одет просто, по-походному. Однако гордая посадка головы, живой блеск глаз, быстрота движений выдавали в нем человека незаурядного.

- Суворов, Суворов, - пробежал по зале громкий шепоток.

Задержавшись на миг у порога, фельдмаршал оглядел зал и четким военным шагом направился прямо к Кулибину. Все так и замерли от неожиданности. Кулибин - тоже.

А Суворов остановился в нескольких шагах от Ивана Петровича и отвесил ему низкий поклон.

- Вашей милости!

"Неужели это мне?" - засомневался Кулибин.

Фельдмаршал еще на шаг приблизился к Кулибину, поклонился еще ниже:

- Вашей чести!

Сомнения рассеялись. Суворов обращался именно к нему. Но, может быть, просто спутал с кем-то?

- Вашей премудрости мое почтение!

Маленький сухонький фельдмаршал стоял уже совсем рядом и кланялся ему в пояс.

Затем взял Кулибина за руку, осведомился о его здоровье и, обратясь ко всему собранию, воскликнул:

- Помилуй бог, сколько ума в сем простом человеке! Попомните мои слова: он еще изобретет нам ковер-самолет!

Только тут к Ивану Петровичу вернулся дар речи:

- Зачем, - пошутил он, - Александр Васильевич, вам ковер-самолет? Вы и так, как на крыльях, летите от победы к победе!

Сразу же после разговора с Суворовым Иван Петрович покинул дворец. Делать ему здесь было больше нечего...

- Да, - закончил свой рассказ Пятериков-старший, - высоко вознесся мой учитель в Петербурге! В самый дворец был вхож, со знатными вельможами разговаривал! Однако не загордился, не забыл старых товарищей. Переписывались мы с ним постоянно, заботился обо мне Иван Петрович, такие инструменты и детали к часам посылал, которые у нас в Нижнем днем с огнем не сыщешь! А как вернулся к нам на постоянное жительство, обнялись мы с ним, как будто и не было долгих лет разлуки!..

3

Дом Кулибина находился на самом верху Успенского съезда, соединявшего купеческую Ильинку с Нижним базаром, набережной и пристанью. Он стоял в глубине двора, и шесть окон по фасаду в нарядных голубых наличниках были едва различимы из-за пышной зелени палисадника. Кроны черемухи и яблонь, кусты смородины и сирени скрывали их от любопытных взоров с улицы. Во дворе, напротив дома, росли три раскидистые липы, а рядом с ними стояла остекленная беседка, сделанная руками самого Ивана Петровича.

Чтобы не привлекать внимания соседей, мы с Пятериковым проникли во двор со стороны оврага, убедившись перед тем, что в прилегающих к нему огородах никого нет.

- Откуда ты вчера наблюдал? - спросил я.

- Из беседки, - показал Петр. - Обзор отсюда хороший во все стороны и не так холодно ночью, а особенно под утро.

- В твоем тулупе я не замерзну и на свежем воздухе. А в беседку незваные гости могут и случайно зайти.

- Спрячешься за скамью.

- Тоже рискованно. Ночь светлая будет, да и с фонарями они могут явиться. Нет, я лучше устроюсь на дереве. Там уж ни за что не обнаружат!

- А может, все-таки тебе сегодня не дежурить? - предложил мой спутник. - Как бы горе тебя не выбило из колеи! Я днем выспался, могу и вторую ночь здесь провести.

- Вторую ночь подряд ты не выдюжишь. А я, напротив, злее буду. И глаз ни на минуту не сомкну!

- Только помни: не вмешивайся ни во что! А в случае чего, постарайся запомнить, что злоумышленники делать станут, и сразу ко мне! Ну, счастливо тебе оставаться!

Петр легонько стиснул мне плечи, повернулся было, чтобы уйти, но в последнюю минуту задержался.

- Хочешь почитать, что стало с Кулибиным после того, как он в Петербурге оказался?

- А можно?

- В доме тетрадка есть, вроде дневника. Там Иван Петрович самые важные события своей жизни отмечал.

- Сейчас ты мое самое заветное желание угадал, Петя. Я ведь хочу как можно больше узнать о Кулибине!

Петр открыл дом и через несколько минут вернулся с толстой тетрадью в руке.

- Тут довольно понятно все изложено, - сказал он, вручая мне ее. - А что не разберешь - спросишь.

Ушел он тем же путем, каким мы и вошли сюда. А я устроился в беседке и открыл тетрадь. Я был уверен, что до наступления темноты злоумышленники сюда не явятся, но на всякий случай, читая, время от времени посматривал по сторонам...

* * *

Первая запись была сделана от руки и гласила:

"Копия с журнала Комиссии Академии наук. Декабря 23 дня 1769 года. Для лучшего успеха находящихся в Волновом доме от Академии наук зависящих художеств и мастерств принять в академическую службу на приложенных при сем кондициях нижегородского посадского Ивана Кулибина, который искусства своего уже показал опыты, и привести его к присяге".

Чуть ниже:

"Кондиции, на которых нижегородский посадский Иван Кулибин вступает в академическую службу, а именно:

Будучи ему при Академии,

1-е. Иметь главное смотрение над инструментальною, токарною, столярною и над тою палатой, где делаются оптические инструменты, термометры и барометры, чтобы все работы с успехом и порядочно производимы были.

2-е. Делать нескрытое показание академическим художникам во всем том, в чем он сам искусен.

3-е. Чистить и починиватъ астрономические и другие, при Академии находящиеся часы, телескопы, зрительные трубы и другие, особливо физические инструменты, от Комиссии к нему присылаемые".

Далее было оговорено, что в академических мастерских Кулибин должен непрерывно находиться до полудня, а в послеполуденное время приходить туда хотя бы изредка, чтобы удостовериться, "все ли художники и мастеровые должность свою и порядочно ли исправляют". Опыты по своим изобретениям он мог производить лишь на собственные средства, а не на казенный счет. Нанимать в помощь "вольных работных людей" в таких случаях приходилось также за свои деньги.

Этот документ Иван Петрович скрепил следующей подписью:

"Предписанные мне в сих кондициях должности со всяким моим усердием и ревностию и как того присяга моя требует исполнять обязуюсь и буду. Января 2 дня 1770 года. Нижегородский купец Иван Кулибин".

Следом шли две записи с пометкой "Для памяти".

Первая. "Начал делать и исправлять при Академии наук и присылаемых из императорского дворца разных оптических инструментов, как-то: грегорианских и ахроматических телескопов, каковых академические мастера раньше не исправляли".

И вторая. "Придумал телескоп с металлическим зеркалом, которое точить и полировать особливым образом, никогда раньше не применяемым, чему есть чертежи и начатые машины".

Тут же помещались отзывы ученика Ломоносова академика Степана Яковлевича Румовского на изготовленные Кулибиным телескопы для астрономической экспедиции:

"Рассматривая сделанный академическим механиком грегорианский телескоп, я нашел еще некоторые в оном недостатки. Но, в рассуждении многих великих трудностей, бываемых при делании таких телескопов, за благо решено мастера Кулибина поощрить, чтобы он и впредь делал таковые инструменты, ибо не можно сомневаться в том, что он в скором времени доведет оные до совершенства. Академик Румовский. 17 августа 1770 года".

Через месяц он же писал:

"Иван Кулибин, посадский Нижнего Новгорода, в рассуждении разных машин, им сделанных, был принят в Академию наук по контракту, и препоручено ему смотреть за механической лабораторией. С того времени находится он при сей должности и не только исправлением оной, но и наставлением, художникам преподаваемым, заслуживает от Академии особую похвалу".

Отзыв другого академика, В.-Л. Крафта, о сделанной Кулибиным электрической машине был взят из "Актов Петербургской Академии наук":