Генералиссимус князь Суворов

В силу ли этих соображений или еще каких-нибудь добавочных причин, но Император Павел не придал большой цены объяснению Франца. В словесных высочайших повелениях, записанных Ростопчиным, мы встречаем под 7 сентября такое: "приготовить ответ Римскому императору на его жалобы на Суворова, что поведение Суворова и приказания, ему данные его Государем, говорят за него". Неприятности тем временем продолжались, и одна из них оказалась особенно оскорбительной. При отпуске французских пленных на обмен, Мелас прислал к ним письмо, советуя не идти на Геную, во избежание грабительства и притеснений от русских войск. Вероятно этот же самый случай имел в виду и Фукс, донося около того времени (в конце августа) генерал-прокурору, что "Мелас причиняет всевозможные подлые шиканства, ибо управляется майором гр. Радецким, адъютантом кн. Суховским и майором Червенко, которые все находятся под покровительством любовницы Тутутова секретаря". Такой обиды Павел I не мог перенести и потребовал от Венского двора удовлетворения "за дерзость и неподчиненность господина Меласа". Из Вены спросили объяснения у Меласа, он отвечал молчанием ¹².

Кроме того Венский кабинет совершил поступок, близко граничивший с предательством, и имевший роковые для русских войск последствия в осеннюю Швейцарскую кампанию. Для объяснения этого необходимо обратиться несколько назад.

Когда русские войска Римского-Корсакова стали подходить к Швейцарии, сам Корсаков приехал в главную квартиру эрц-герцога Карла и узнал от него с изумлением, что все австрийские войска, до последнего солдата, перейдут в Германию и оставят в Швейцарии одних Русских. Корсаков возражал, что это противоречит условленному плану кампании, что австрийские войска должны были очистить Швейцарию от Французов до прихода Русских, но этого не сделали; что русская армия в Швейцарии со вспомогательными баварскими и швейцарскими войсками предполагалась в 70,000 человек, а у него, Корсакова, имеется меньше 30,000, с которыми он конечно не в состоянии держаться на протяжении 200 верст против 70-80-тысячного неприятеля. Эрц-герцог соглашался, что следовало бы повременить выступлением, но отговаривался положительными и безусловными приказаниями Венского кабинета. Однако он имел совесть и, обладая крупным военным талантом, понимал, что представляется превосходный случай, усилясь войсками Корсакова, нанести Французам решительное поражение. Он решился замедлить выступлением из Швейцарии и, перейдя реку Аар, двинуться в тыл неприятельской армии. Предприятие это, не представляя большого риска, обещало последствия самые решительные, но кончилось жалким, почти комическим образом. К переправе сосредоточился главный корпус в 37,000 Австрийцев и Русских; в ночь с 5 на 6 августа стали наводить понтоны, но дно реки оказалось каменистым, а течение быстрым, и к полудню на противном берегу сосредоточилось до 10,000 французских войск. Попытка была брошена, хотя один офицер английской службы и брался навести понтоны, заменив якоря камнями.

В русских войсках приняли эту слабую, нерешительную попытку за недостойную проделку, за пустую комедию, сыгранную только для виду, так как Австрийцы стояли на этом месте несколько месяцев и должны были знать раньше препятствия к переправе. Суворов жестоко издевался. В одном письме он писал: "Бештимтзагер разумеет, что нельзя перейти Аар в мокрых шинелях.... далее унтеркунфт потребен". В другом говорилось: "генерал-штабной поручик эрц-герцогу доносит, что по каменистому грунту сей реки, понтонов утвердить не можно; тотчас - гальт и назад. Князь Алексей Горчаков (находившийся в корпусе Римского-Корсакова) как слышал: "перед батальею при Ваприо или Кассано, Адда была несравненно в берегах стремительнее и грунт каменистее"; ответ - так доносит поручик. Принц и все - под унтеркунфт, вкупе и поручик: был сильный дождь".

Вслед затем, по усиленным убеждениям английского посланника Викгама, графа Толстого и Римского-Корсакова, эрц-герцог решился сделать еще одну, уже последнюю попытку к изгнанию Французов из Швейцарии. Но это предположение хоть и стало приводиться в исполнение, однако было прервано в самом почти начале новым решением эрц-герцога - немедленно выступить на Рейн, вследствие полученных оттуда свежих известий, причем он предоставлял Корсакову действовать по своему усмотрению. Корсаков пошел к Цюриху и с 18 августа начал смену австрийских войск русскими. Но безнадежность будущего положения Корсакова до того была ясна, что эрц-герцог оставил в Швейцарии еще генерала Готце с 20-25,000 человек для специально - австрийской надобности - прикрытия Граубиндена и Тироля. Таким образом он все-таки не исполнил в точности то повеление Венского двора, на основании которого уходил, и, рискуя ответственностью, принял полумеру, не решившись принять целой меры.

Он уходил с 36,000 человек на Рейн, где Французы вторгнулись в Германию именно для того, чтобы отвлечь Австрийцев от Швейцарии. Двинувшись к Филипсбургу, эрц-герцог принудил Французов отказаться от блокады этой крепости; потом, следя за отступавшим неприятелем, приблизился к Мангейму и здесь, при громадном перевесе в силах, уничтожил слабый французский отряд. Республиканская армия опять расположилась по левому берегу Рейна, а австрийская осталась в спокойствии охранять Германию от возможности нового вторжения. Здесь получил эрц-герцог новое повеление - вывести из Швейцарии и войска Готце, тотчас по прибытии туда Суворова.

Что же однако могло заставить Австрийцев поступить таким образом вместо того, чтобы соединившись с Корсаковым, вытеснить из Швейцарии единственную остававшуюся у Французской директории нерасстроенную армию и затем угрожать Франции, положение которой сделалось бы тогда критическим? Наступательная демонстрация Французов на Рейне не представлялась достаточной тому причиной; их действующая армия не превосходила тут 12,000, следовательно ничего серьезного сделать не могла. Эрц-герцог оправдывается тем, что и характер действий Французов, и их силы определились лишь впоследствии, а в то время оставались неизвестными; но с таким объяснением нельзя согласиться. Дутые планы директории не могли создавать больших армий из ничего в продолжение немногих недель, наглядным чему доказательством служил главный до осени театр войны в Италии. "Напуганный кабинет", после Суворовской кампании приободрившийся, не мог считать на Рейне действующий неприятельский корпус в 40-50 тысяч вместо 15-20. Наконец, если и допустить возможность такой ошибки, то все-таки самый короткий и выгодный путь эрц-герцогу на Рейн лежал через армию Массены, против которой он мог действовать с превосходными силами. Русские того времени видели в поступке Австрийцев, кроме грубой военной ошибки, спасшей неприятельскую армию, - злоумышление, зависть, коварство, предательство. Не так резко и положительно, но в том же приблизительно направлении высказались также некоторые иностранные писатели, из которых не все были панегиристами Суворова. Один из наиболее авторитетных военных историков говорит, что выказанная гофкригсратом поспешность не может быть оправдана никакими политическими и военными соображениями и что она противоречит не только правилам войны, но и простому здравому смыслу ¹³.

Приговор этот совершенно справедлив; надо его только пояснить мотивами в дополнение к сказанному раньше. Главным побуждением Венского двора к такому неприглядному поступку было желание распорядиться без помехи в Италии и принять участие в добыче, которую обещала англо-русская экспедиция в Голландию. Как всегда бывает у политиков ограниченных, ближайшие выгоды заслонили собою соображение о дальнейших последствиях. Австрия не думала отказываться от коалиции, это было еще слишком рано; поход Русских в Швейцарию хотя и мог кончиться неудачей, но мысль о Суворове не вязалась с понятием о неуспехе; да и прибыть на новый театр войны он должен был скоро, раньше, чем вышло в действительности. Что касается Русского Государя, то предпринятое им служение любимой идее обещало, что прочность союза Австрии с Россией в состоянии выдержать много испытаний, ибо переменчивый характер Павла I отличался в подобных случаях стойкостью и упрямством. Кроме того, неподатливость и неуступчивость Суворова, верность его основам петербургской политики, наконец тайная зависть, которая чувствовалась к нему и к русским войскам, - все это, не заметно для руководителей Венского кабинета, подбавляло в их и без того недальновидные соображения новые мотивы для известного способа действий. Традиционная привычка - получать военные успехи преимущественно с помощью союзников или чужих генералов в австрийской службе, расширять свою территорию не оружием, а политикой и союзами, - придавала Венскому кабинету уверенность на искони изведанном пути. Наконец, в поспешности Австрийского правительства очистить Швейцарию, могла действовать и неумышленная ошибка, так как гофкригсрату, составленному из бездарностей и руководимому невеждою в военном деле - Тугутом, не трудно было впасть в комбинацию совершенно фальшивую.