Генералиссимус князь Суворов

План был и сложен, и ошибочно рассчитан. Разобщенное движение отдельных колонн, с разных точек обширного полукружия к центру, было трудно исполнимо по условиям местности и опасно в виду более сосредоточенного и более сильного противника. Неприятель принимался в расчет как бы совершенно бездействующий и равнодушный ко всему, что вокруг него происходит, тогда как Массена был военачальник противоположных качеств. Маршруты для корпусов Дерфельдена и Розенберга рассчитаны так, как будто не существовало ни неприятеля, чрез которого надо пробиваться, ни затруднений собственно в пути. Движение по Люцернскому озеру проектировалось по береговым дорогам, вовсе не существовавшим; вообще незнакомство с топографиею края обнаруживалось в диспозиции поразительное, можно сказать непостижимое. В довершение всего и расчет по продовольствию войск сделан ошибочный. Из соображения разных документов и данных видно, что первоначально Суворов предполагал взять с собою 14-дневный иди по крайней мере 10-дневный запас провианта ¹, но потом, вероятно вследствие необоримых затруднений, ограничился 7-дневным. На подвоз из Италии рассчитывать было нельзя, а если бы и представилась возможность обеспечить сообщения, то назначенная маршрутом скорость движения войск сделала бы подвоз неисполнимым. Таким образом, по плану признано возможным ограничиться 7-дневным запасом до самого Швица, а там предположено получить продовольствие чрез посредство Корсакова и Готце. Но при дутом маршруте до Швица, и надежда на Готце и Корсакова была неосновательной, потому что они сами часто нуждались в продовольствии для своих собственных войск.

Итак, весь этот искусственный план оказывался несостоятельным, а между тем в основание его была положена характерная Суворовская мысль, которую можно оспаривать, но нельзя упрекнуть в нелепости или фальши. Суворов, предпочитавший пути к успеху самые прямые и короткие, действия самые быстрые и решительные, изложил в особой записке свои руководящие идеи таким образом. На всей неприятельской позиции, самая сильная часть есть левое крыло (от р. Аара вправо), не только по числу войск, но и по условиям местности. Там 30,000 войск занимают горный хребет, во многих местах совсем недоступный или обстреливаемый батареями: переправа чрез Лимат для атаки этой позиции также очень затруднительна, потому что атакующий может действовать только из одного пункта, Цюриха, под сильным перекрестным огнем. Гораздо доступнее правое неприятельское крыло, где местность хотя и весьма гориста, "но выгоды с обеих сторон одинаковы, а при нападении между озерами Люцернским и Цугским можно противопоставить неприятелю даже большое протяжение фронта". Выгодность подобного направления действий увеличивается еще тем, что первоначально мы будем иметь дело с неприятелем, числом ниже нас. Следовательно остается только решить - каким образом можно скорее и легче опрокинуть правое неприятельское крыло. Если для этого соединиться с Австрийцами при Дисентисе, то надо подыматься на 4 недоступных горных хребта, употребив на это столько времени, а может быть и больше, сколько нужно для достижения Люцерна. Мы имели бы с левого фланга целую неприятельскую дивизию, пришлось бы наступать вверх по долине Рейсы и, чтобы не было задержки у Чертова моста, частью сил действовать со стороны Белинцоны чрез С.-Готар, в тыл неприятеля за этим мостом. Следовательно остается единственным средством атаковать С.-Готар со стороны Белинцоны.

Суворов не хотел терять времени на кружное движение для одного предварительного соединения с Австрийцами; он предпочитал идти кратчайшей к цели дорогой, ударить на противника и выйти французской армии во фланг и в тыл. "Истинное правило военного искусства", писал он в начале сентября к Готце: "прямо напасть на противника с самой чувствительной стороны, а не сходиться, робко пробираясь окольными дорогами, чрез что самая атака делается многосложною, тогда как дело может быть решено прямым, смелым наступлением". В настоящем случае он однако ошибался, принимая длинное за короткое и сложное за простое, вследствие незнакомства с театром войны и ошибочных сведений о неприятельских силах. Одни историки обвиняют в этом его самого, другие (большинство) Австрийцев.

Австрийцы вели войну в Швейцарии давно, приспособились к тамошнему роду действий и должны были знать страну не хуже Французов. Суворов не имел о ней такого обстоятельного понятия, чтобы мог составить сам план операций и приложить его к делу, не справляясь ни с чьими взглядами. Поэтому он, как мы видели, протестовал против ведения войны в Швейцарии одними русскими войсками, без содействия австрийских, и на этом же основании потребовал себе офицеров австрийского генерального штаба. Их было 9 человек с подполковником Вейротером во главе, который и раньше, во время Итальянской кампании, находился при штабе Суворова. Тот же Вейротер был влиятельным лицом при прежних главнокомандовавших австрийскими армиями в Италии, генералах Альвинци и Вурмзере, и продолжал быть главным стратегическим проектором и воротилой в первые годы нынешнего столетия, чем и приобрел большую, но унылую известность. Он составлял во время швейцарского похода Суворова все предположения и диспозиции и вел военную переписку фельдмаршала; не может быть сомнения, что ему же главным образом принадлежит и план кампании. Хотя Вейротер принадлежал больше, чем кто-либо, к категории военных людей, которых Суворов называл "проектными унтеркунфтерами" и над которыми постоянно подсмеивался, но это нисколько не мешало русскому полководцу пользоваться и даже дорожить их услугами и содействием, так как он встречал в них то, чего в русских не было - знание, особенно когда дело шло о таком театре военных действий, как Швейцария.

Существует веское свидетельство одного из участников похода, что Русские давали предпочтение пути на Сплюген, Кур и Сарганс, но Австрийцы изъявили сомнение в достоинствах такого выбора и предложили план движения чрез С.-Готар в долину Рейсы. Русские, не зная местных условий в подробности, не могли оспаривать австрийское предложение и должны были согласиться. Римский-Корсаков говорит в своих мемуарах, что впоследствии Суворов сам признавался в ошибочности принятого плана, объясняя, что был введен в заблуждение союзниками и что вся диспозиция была составлена одним из австрийских офицеров его штаба. Кроме того, в одном из писем своих к эрц-герцогу Карлу после Швейцарской кампании, он выражается, что принял предложенный ему план "больше по доверию, чем по убеждению". Некоторые прямо указывают на Вейротера, как на автора проекта, говоря, что Суворов имел к нему большое доверие и потому одобрил сущность плана, приказав в нем сделать лишь некоторые изменения. Указывается и на эти изменения; они состояли в исключении из диспозиции мер на случай отступления, а также в отказе от учреждения коммуникационной линии с тылом, в виде цепи отрядов. Историк свидетельствует при этом, будто Суворов объяснил Вейротеру, что Русские не знают ни горной страны, ни постовой войны; что в мелких отрядах они легко могут быть обойдены, отрезаны и т. п.; что таким образом коммуникация с тылом будет уничтожена, а главный действующий корпус без всякой надобности ослаблен; что русские войска, скученные вокруг него, Суворова, представляют самую лучшую и надежную силу, с которою он может отвечать за все 2. Трудно проверить документально приводимое свидетельство, но нельзя не заметить, что приписываемые Суворову слова значительною долею подтверждаются ходом кампании. Кроме того они подкрепляются косвенно другим лицом, которое рассказывает, что когда Суворову кто-то заметил во время кампании, что тыл его совсем не обеспечен, то он отвечал: "у нас, Русских, нет тыла" ³.

Впрочем, при незнакомстве Русских с краем, при неподготовленности войск к тамошней войне, при заявленной необходимости в австрийском генеральном штабе и вообще при всей обстановке дела, излагаемой в настоящей главе и отчасти объясненной раньше, едва ли нужны более категорические доказательства, что выбор пути в Швейцарию шел не с русской, а с австрийской стороны. Вот если бы приходилось утверждать противное, тогда без подробнейшего исследования обойтись было бы нельзя. Не может противоречить нашему заключению и характер Суворова. Если бы фельдмаршал имел серьезные данные для предпочтения пути на Сплюген или Бернардину, то несомненно его бы и выбрал, несмотря ни на какие оспаривания; но он своего мнения составить не мог по отсутствию прочных оснований. Оспаривать план Вейротера ему не приходилось еще и потому, что случайно или с умыслом взгляд австрийского стратегического проектора подошел к военным принципам Суворова: кратчайший путь к конечной цели, отрицание полумер, решительность действий. Суворов этот план и одобрил, положившись в оценке всего прочего на экспертов. Вообще характерные особенности Суворова нисколько не делали его недоступным там, где он не мог положиться на одного себя, как в настоящем случае. Он не только готов был выслушать знатоков, но сам к ним обращался за советом. Так, еще из Асти он сообщил главные свои предположения о швейцарском походе Штрауху, Готце и Линкену, как людям, близко знакомым с краем, требуя их замечаний; два первые доставили свои предположения, Суворов их одобрил и поручил Вейротеру соединить в общий план, что и составило окончательную диспозицию.