Сталин. История и личность

Подбежали остальные, хотели бить Николаева ногами, но Росляков и Угаров их остановили.

О дальнейшем Росляков рассказывает следующее: кто-то вызвал «Скорую помощь», кто-то позвонил в НКВД, чтобы приехал Медведь. Судорожно глотая воздух, появился Борисов, чекист из личной охраны Кирова, — что-то задержало его и он сильно отстал, оказавшись далеко от Кирова в конце коридора. Росляков и еще кто-то подняли Кирова и положили его на стол в кабинете. Прибыли лучшие ленинградские врачи с необходимой аппаратурой. Доктор Василий Добротворский первым объявил, что никакой надежды нет, но врачи не прекращали попыток вернуть Кирова к жизни. Наконец хирург Юстин Джанелидзе сказал коллегам: «Нужно писать заключение о смерти». Тут наконец появился Медведь — без фуражки, в незастегнутой шинели, с выражением полного смятения на лице⁵⁹.

Здесь рассказ очевидца, т. е. Рослякова, приходится прервать и сказать следующее: у входа в Смольный Медведя остановили охранники, которых он не знал. Это были люди из Москвы, каким-то образом они очутились там раньше Медведя. Более того, в личной преданности Борисова Кирову нет сомнений. Этот человек, зная, что Николаева задерживали, освобождали и возвращали ему оружие, не мог не встревожиться и предупреждал Кирова об опасности⁶⁰. Борисов не имел права отставать от Кирова, поэтому есть все основания предполагать, что, когда они с Кировым вошли в Смольный, Борисова задержали какой-то хитрой уловкой. Конечно, те же московские чекисты обеспечили Николаеву возможность встретить Кирова в коридоре. Как иначе мог он оказаться здесь, поджидая Кирова у входа в кабинет, где должно было состояться нигде не объявленное закрытое совещание?

Услышав от врачей, что Киров мертв, Чудов позвонил по прямому проводу в ЦК. Ответил Каганович. Услышав об убийстве Кирова, Каганович обещал тут же сообщить Сталину. Через несколько минут раздался звонок — на линии был Сталин. Чудов сообщил ему о смерти Кирова — Сталин потребовал рассказать в подробностях. Чудов сказал, что в настоящий момент врачи пишут заключение, — Сталин потребовал назвать их фамилии. Услышав, что одним из врачей был доктор Джанелидзе, он приказал передать ему трубку. Джанелидзе начал говорить со Сталиным по-русски, но тут же они перешли на грузинский, которого никто из присутствующих не понимал⁶¹. Сталин явно хотел немедленно узнать все медицинские подробности, чтобы соответственно спланировать свои дальнейшие шаги.

В сопровождении верхушки ленинградского управления НКВД приехал Фомин, выяснил ситуацию и сразу же уехал к себе в управление. Как только он вернулся, из Москвы позвонил Ягода. Выслушав донесение Фомина, Ягода начал расспрашивать, как Николаев был одет и были ли при нем какие-нибудь предметы иностранного происхождения. Примерно через час после разговора с Ягодой Фомину опять позвонили из Москвы — на этот раз звонил Сталин. Выслушав Фомина, Сталин также задал ряд вопросов. Он спросил, во что был одет Николаев, был ли на нем головной убор, нашли ли при нем что-нибудь иностранное. Услышав отрицательный ответ на последний вопрос, Сталин, после довольно продолжительной паузы, положил трубку. Анализируя впоследствии происшедшее в этот день в Ленинграде, Фомин пришел к выводу, что в ленинградской операции где-то случилась промашка⁶². Нетрудно понять, почему Сталину хотелось, чтобы у Николаева нашлось что-нибудь иностранное: появилась бы отличная возможность обвинить заграницу в подстрекательстве внутренних врагов, в участии в заговоре, который стоил Кирову жизни.

Врачу потребовалось около трех часов, чтобы привести Николаева в чувство. Его неоднократно допрашивали еще до приезда Сталина, который прибыл на следующий день и сам начал допрашивать Николаева. До этого, на допросах у Фомина, Николаев отвечал уклончиво, смущался, впадал в истерику, кричал, что его выстрел услышат во всем мире, но так и не дал вразумительного объяснения мотивов, побудивших его убить Кирова⁶³. В целом это не противоречит тому, что утверждал Хрущев, опираясь на результаты работы комиссии во главе со Шверником и более поздние сведения: Николаев сначала не хотел отвечать на вопросы, требовал переправить его в Москву для встречи с представителями центрального аппарата НКВД и утверждал, что в Москве знают, что и зачем он сделал⁶⁴. Росляков, однако, ссылаясь на ответы Николаева на первых допросах, сводит все мотивы поступка Николаева к ревности и желанию отомстить за порушенную личную жизнь⁶⁵.

Утром 2 декабря на вокзале встречали специальный поезд из Москвы — приехали Сталин, Жданов, Молотов, Ворошилов, Ежов, Ягода, Вышинский и некоторые другие. Поезд остановился, первым вышел Сталин, подошел к Медведю и ударил его по лицу, не снимая перчатки. Об обстоятельствах происшедшего коротко доложил Фомин. Сталин и все его окружение поехали сначала в больницу, где ночью было произведено вскрытие, а оттуда в Смольный. Расположились в кабинете Кирова. Привели Николаева, его жену и Медведя. Сталин грубо обругал Медведя за то, что он не контролировал ситуацию и не уберег Кирова. Потрясенная Мильда Драуле твердила, что она здесь ни при чем и ничего не знает, ничего даже не подозревала. Николаев, когда его привели, был в полубессознательном состоянии и даже не сразу узнал Сталина. Всхлипывая, он невнятно повторял: «Что я наделал, что я наделал!»⁶⁶, Хрущев утверждает, что после вопроса Сталина, почему он убил Кирова, Николаев на коленях уверял, что сделал это от имени партии и по ее поручению⁶⁷ По другой версии, не обязательно противоречащей хрущевской, Николаев пытался сказать, обращаясь к Сталину: «Вы же сами... мне...», но тут же получил удар, и его поволокли прочь⁶⁸.

Оставалось допросить начальника охраны Кирова, Борисова, но с его доставкой вышла задержка. Тем временем, по некоторым данным, Сталин вышел в приемную и сказал тем, кто там находился: «Николаева надо поддержать физически. Купите курочек, фрукты, подкормите, подлечите, и он все расскажет. Для меня и так совершенно ясно, что в Ленинграде действует хорошо организованная контрреволюционная террористическая организация и убийство Кирова — дело ее рук. Надо все тщательно расследовать»⁶⁹

Тут сообщили, что на крутом повороте с улицы Воинова по дороге в Смольный Борисов, которого везли на допрос, не удержался в открытой кабине грузовика, выпал и разбился насмерть. Рослякову позже рассказали то, что Сталин, узнав о гибели Борисова, остался недоволен работой ленинградского НКВД «Даже этого не могли сделать как следует!»⁷⁰. На самом деле (и Сталин, несомненно, это знал), Борисова убили по дороге в Смольный.

Борисов не мог выпасть из кабины грузовика, потому что его везли в закрытом кузове и с ним были двое энкавэдэшников (конечно, из Москвы). Судьба распорядилась так, что шофера не убили, и он уже при Хрущеве рассказал, как все было на самом деле. Сидевший рядом с ним в кабине сотрудник НКВД вдруг вцепился в руль и вывернул его так, что грузовик вот-вот должен был врезаться в стену дома. Шофер перехватил руль и успел выправить машину, она лишь вскользь задела дом и сильно не пострадала. Потом шоферу сказали, что начальник охраны Кирова, которого они везли, погиб в этой аварии. На XXII съезде КПСС Хрущев утверждал, что это не случайность, «это продуманное преступление... Почему он погиб, а никто из сопровождавших его лиц не пострадал? Почему позднее оба эти работника НКВД, сопровождавшие начальника охраны Кирова, сами оказались расстрелянными? Значит, кому-то надо было сделать так, чтобы они были уничтожены, чтобы замести всякие следы»⁷¹.

Второго декабря в первую смену почетного караула у гроба с телом Кирова в вестибюле Таврического дворца встали Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, ленинградские партийные руководители. В Москву Сталин и прочие вернулись только вечером 3 декабря, тем же поездом привезли Кирова в гробу. В последний день в Ленинграде Сталин долго говорил с Николаевым с глазу на глаз в тюремной камере. Об этом сообщил бывший узник ГУЛАГа Лев Разгон, который в конце 30-х годов познакомился в лагере с заключенным по фамилии Кора-бельников, бывшим работником НКВД.