Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

Потом, прочитав у Солженицына (тем "объектом" был именно он. — Ф. Р.): "Допущенный к гробу лишь по воле вдовы (а она во вред себе так поступила, зная, что выражает волю умершего)…", я вспомню слова Твардовского: "Не сват он мне, не брат, не друг, не во всем его взгляды разделяю, но я люблю его, люблю… Давно должно было прийти такое русское…"

Морозный декабрьский день. Новодевичье кладбище. Велика была толпа, множество спин заслонили от меня гроб, и я не видела, как Солженицын, прощаясь, вновь осенил покойного крестным знамением — это запечатлено на фотографии, обошедшей весь мир. Испарился из моей памяти краткий траурный митинг. Не помню и того, кто распоряжался похоронами, — позже от старшей дочери Твардовского Валентины Александровны узнаю: и тут торопились. К вдове обращаться не смели, обращались к дочери: "Пора гроб закрывать!" А все текла, все текла цепочка людей, желавших прикоснуться к покойному, поклониться ему, и дочь отвечала: "Нет еще. Подождите".

А тут — почему торопились? Худшее свершилось, лицо, появления которого опасались, присутствует, чего же еще опасаться? А того же, чего опасались, хороня Чуковского. Мероприятие, хорошо продуманное, отработанное, отрепетированное, в привычные рамки не укладывалось. Была искренна скорбь людей — помню залитое слезами лицо Кайсына Кулиева — и не один он плакал. Плакали и те, кто не был знаком с Твардовским лично. Прощались не только с любимым поэтом, автором "Василия Теркина" (это бы власти снесли!), а и с редактором "Нового мира", павшим в борьбе за этот журнал. Многие, думаю, пришедшие в тот день на кладбище понимали то, о чем скоро скажет в своем письме Солженицын: Твардовского убили, "отняв у него его детище, его страсть, его журнал". Об этом шептались, эти слова носились в воздухе, нервируя распорядителей, и как бы это не выплеснулось наружу в чьем-нибудь выкрике… "Пора закрывать гроб!" — "Нет, подождите!.."

23 декабря странный случай произошел в доме Александра Галича. Его дочь Алена, актриса, собиралась на елку в Горький (она играла Снегурочку). В руках у нее были две коробки с туфлями — черными и белыми. Однако отец сказал ей, чтобы черные она оставила дома. Мол, черное — плохая примета под Новый год. Однако дочь, видимо, являлась человеком несуеверным, поэтому поступила по-своему. Пройдет всего лишь несколько дней, и Алена воочию убедится в прозорливости слов отца.

В пятницу, 24 декабря, в Москве состоялась долгожданная премьера многострадального фильма Андрея Тарковского "Андрей Рублев". Еще в 1966 году картина была благополучно закончена, однако в прокат ее так и не выпустили. Цензура посчитала ее слишком жестокой и даже антирусской. Самое интересное, что власть, запретив показ фильма в Советском Союзе, продала "Андрея Рублева" западным прокатчикам. В 1969 году картина даже получила приз Леона Муссинака за лучший иностранный фильм в прокате Франции. В том же году "Рублев" был удостоен приза на Каннском фестивале.

Советская пресса практически обошла молчанием столь эпохальное событие, как выход "Андрея Рублева" в широкий прокат. А Госкино сделало все от него зависящее, чтобы фильм имел как можно меньший охват зрительской аудитории, разрешив отпечатать всего лишь 277 копий. Но даже несмотря на эти ухищрения, картину посмотрели около 3 миллионов зрителей. Как запишет в те декабрьские дни в своем дневнике сам Тарковский: "Первая статья (после выпуска "Рублева") написана неким Григорием Огневым (заметка была напечатана в "Комсомольской правде" 25 декабря. — Ф. Р.). Подлая статья. Но благодаря ей люди обратят внимание на фильм.

В газетах ни слова о том, что "Рублев" вышел. Во всем городе ни одной афиши. И все равно все билеты раскуплены. Самые разные люди звонят мне и взволнованно благодарят…"

25 декабря Советский Союз навсегда покинул художник Михаил Шемякин. Уезжал он из Ленинграда, где прожил всю свою сознательную жизнь (хотя родился в Москве в 1943 году). Еще в начале 60-х у него появились первые трения с властями, он даже был изгнан с работы из Эрмитажа за "неправильное" творчество (написал "не те" иллюстрации к Гофману и Достоевскому). Поскольку Шемякин продолжал свою деятельность на ниве неформальной живописи, его вскоре принудительно поместили в "психушку" в Скворцово-Степаново. Короче говоря, поводов, чтобы уехать, у него к 71-му году накопилось предостаточно.

Первоначально Шемякин собирался покинуть Союз по неофициальным каналам. Причем хотел бежать морем через Турцию, как это сделал совсем недавно Олег Сохневич, который, прыгнув с корабля, оказался в нейтральных водах и плыл трое суток. Однако этим планам не суждено было сбыться. Ближе к осени в коммунальной квартире Шемякина раздался телефонный звонок, и бесстрастный мужской голос сообщил ему, что его ждут в ОВИРе на улице Желябова. Там художнику сообщили, что либо он выбирает сумасшедший дом и тюрьму, либо немедленно из России. Шемякин согласился со вторым вариантом. Ему быстренько оформили красный паспорт с правом на постоянное место жительства в любой стране, которая согласится принять эмигранта. Поскольку как раз в эти дни проходила выставка Шемякина у Дени Верни в Париже, он выбрал в качестве конечного пункта своего путешествия Францию.

Шемякину поставили условия: не сообщать об отъезде ни отцу, ни матери и без шума покинуть пределы Советского Союза. С собой запретили что-нибудь брать, даже чемодан с вещами. Шемякин эти условия выполнил и уезжал налегке. В тот день на нем были картуз из реквизита фильма "Прощание с Санкт-Петербургом", который ему подарил друг, и солдатский тулуп. Вместо чемодана он держал в руках пластиковую сумочку, где находилось всего несколько предметов: доска для нарезания мяса и лука, которую он использовал для написания натюрмортов, и кухонные ножички. Еще он увозил с собой небольшую пачку репродукций и собаку боксера.

Вспоминает М. Шемякин: "Я прилетел во Францию рейсом Москва-Париж как рождественский подарок — 25 декабря. Дина Верни со своим мужем встречала меня в аэропорту, в то время она звалась баронесса Дюпольд и была богатейшей женщиной Франции, потому что Майоль оставил ей все свое творческое наследство. Мне были предложены все условия, о которых только может мечтать человек, плюс контракт на десять лет, но с одним пунктом: я работаю только под ее контролем.

На третий день я ушел от нее со своей семьей (у Шемякина была жена-художница и 4-летняя дочь. — Ф. Р.), так как, выехав из одной)тюрьмы, я не хотел попасть в другую, даже позолоченную, даже золотую.

Жили мы два года без горячей воды, без туалета, в заброшенном бильярдном клубе. Для начала его заколотили фанерой. Все происходило зимой. Три солдатские койки. И только в 74-м нам удалось перебраться в квартиру с горячей водой. Молодой дизайнер заметил мою работу, нашел торговцев платьями, которые вложили деньги в небольшую галерею в очень хорошем месте и сделали мою первую выставку…"

Отмечу, что именно 71-й год открыл волну массовой эмиграции из Советского Союза. Это стало возможным после того, как в феврале 24 советских еврея взяли в осаду приемную Президиума Верховного Совета в Москве. После этого была дана команда "сверху" отпустить многих из тех, кто вот уже несколько лет безуспешно пытался уехать из России. А тех, кто уезжать не хотел, заставили это сделать. Так, например, поступили с кинорежиссером Михаилом Каликом. Его фильм "До свидания, мальчики" (1964) главный идеолог Михаил Суслов назвал "идеологической диверсией". Была дана команда: "За рубеж не выпускать, в стране показывать ограниченным тиражом". То же самое произошло и с другой картиной Калика — "Любить", снятой им на "Молдова-фильме". Госкино и здесь усмотрело крамолу: мол, фильм "явно перегружен абстрактным гуманизмом", содержит "формалистические выкрутасы" и т. д. и т. п. В итоге было отпечатано всего лишь 50 копий фильма, да и те крутили недолго — несколько месяцев, после чего фильм сняли с проката и положили на полку. Все это и вынудило Калика уехать из страны. Позднее он признается: