Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

ленточек у меня не было, это была моя мечта. Многие дети вообще почти не

имели теплой одежды. Моя мама была председателем родительского комитета и

вместе с другими родителями ходила по домам и собирала одежду для таких

детей. Мальчики одевались в самодельные курточки, суконные. Если у кого была

вельветовая курточка, считалось, что он богач, франт. Учителя тоже одевались

очень просто, незамысловато. Хотя, как я теперь понимаю, подавляющее

большинство наших учителей были молодые женщины и женщины среднего

возраста, тем не менее они никогда не щеголяли нарядами. Скорее всего, их

просто не имелось. Что касается обуви, то это были простые, на низком каблуке

туфли и ботинки в осенне-зимнее время, для лета и теплой весны — матерчатые

босоножки, которые мы мазали зубным порошком, так они лучше выглядели.

Никто из наших учителей не делал каких-то замысловатых причесок: либо гладко

зачесанные волосы и сзади пучок, либо, как тогда считалось модным,

шестимесячная завивка. Школьницы ходили все с длинными волосами,

заплетали их и косы; а мальчиков стригли под нулевку, оставляя только

крохотный чубчик.

Свадьбы — и те справлялись скромно.

— Наряды на свадьбу были из вышитых самотканок. Самотканое полотно,

юбка с оборочками, кофта, жилетка. На выход имели хромовые сапоги. А в

рабочие дни ходили в лаптях. У меня на свадьбу было платье штапельное,

голубенькое, красные туфли и фата из марли, — вспоминает Софья Дмитриевна

Гущина из поселка Желудево.

Судя по многочисленным воспоминаниям, к всевозможным нехваткам и к

отсутствию красивой одежды переселенцы относились терпимо. Об этом говорил

Юрий Михайлович Ф е д е н е в:

— Люди не гонялись за роскошью. Об этом как-то не думали. Было больше

работы, а достатка у людей было меньше. Зарплата была не такая высокая,

покупали только по своим возможностям, не гнались за дорогими вещами. Если

замечали, что человек приобретал много вещей — это у всех вызывало

негативное отношение. Не случайно именно в тот период появился термин

«вещизм». Люди старались жить одинаково, одинаково бедно.

«Одинаковая бедность»

«Улица Кутузова, там, где кинотеатр “Победа”, была перегорожена. Туда не

пускали: там жили военные. Хорошие особняки только им и были» (Нина

Моисеевна Вавилова). «Район улиц Кутузова, Нахимова, Чапаева, Энгельса был

весь целый. Там жили военные. В районе, что примыкал к вагонзаводу —

рабочие. В поселке Воздушном — военные

и обкомовские, на Офицерской и Коммунальной — тоже обкомовские. Там

была чистота, улицы в полном порядке. Жилье распределялось несправедливо.

Старшие офицеры располагались в шикарных квартирах или особняках, где были

целы обстановка, мебель, даже хрусталь. С жильем в городе было плохо, но

уплотнения этой категории жильцов не проводилось» (Нина Андреевна Маркова).

50

Мария Ивановна Самойлюк во время выборов 1947 года была агитатором,

приходилось много ходить по домам. У всех было примерно одно и то же:

скромный, даже убогий послевоенный быт. И вот однажды, где-то в районе улицы

Тельмана, она зашла в дом, который поразил своим богатством:

— Не могу даже сказать, что именно меня поразило. Наверное, мебель,

ковры... Но особенно запали в память статуи, которые стояли в углах. Такой

роскоши я никогда не видела. Это, наверное, была квартира военного.

Гражданские не могли так богато жить. И, наверное, такая квартира была не одна.

Говорили, что на улице Тельмана раньше жили одни эсэсовцы. Одним словом, я

растерялась и только сказала девочке, которая меня встретила, чтобы она не

открывала дверь чужим.

А вот рассказ Галины Павловны Р о м а н ь, тогда — восьмилетней девочки:

— На улице Кутузова есть особняк, который до сих пор в народе называют

дачей Баграмяна. В этом доме я была в сорок седьмом году. А произошло это

таким образом. Мы жили на улице Минина и Пожарского, окна нашего дома

выходили во двор этой дачи. Там жил генерал с молодой женой. Самого генерала

я так ни разу и не видела, а вот за его женой часто наблюдала из окна. Она

выходила из дома в очень необычном для того времени виде — в брюках — и

каждый день тренировала собак. Их было две. Большие овчарки. Так вот, их

племянница училась вместе со мной в школе, мы с ней дружили. Как-то раз она

пригласила меня и моего брата на свой день рождения. Мы были в доме

единственными гостями. Помню, как нас отмывали, одевали, прежде чем мы туда

отправились. И, наконец, мы и особняке. Было такое впечатление, что мы

оказались в сказке. Красивая лестница, ведущая наверх, окна из цветного стекла

— витражи. В гостиной, куда нас провели, стоял большой круглый массивный

стол и такие же массивные кресла с высокими спинками. Когда нас посадили за

стол, то ноги не доставали до пола, болтались где-то посередине. А под столом

сидели собаки. И только стоило нам пошевелиться, как они начинали злобно

рычать. Мы боялись даже шелохнуться. Еда, видимо, была очень вкусной, но мы

этого не почувствовали, так как провели весь вечер в большом напряжении. Было

страшно мучительно, мы не могли дождаться, когда день рождения закончится.

Больше я на этой даче не была. До сих пор тяжело

вспоминать тот день рождения. Кто же на самом деле жил в этом доме, я не

знаю. Может, Баграмян, может, кто другой.

«На улице Энергетиков в доме № 71 на 2-м этаже в комнате площадью 22 м

кв. проживает 11 человек (семьи рабочих Стовцевой, Дажиной и Вуколовой), на

этом же этаже в другой комнате площадью 25 м кв. проживает 15 человек <...>

Эти комнаты находятся в антисанитарном состоянии, а именно: стены, потолки

заплесневелые, полы грязные, жесткий и мягкий инвентарь отсутствует, все

проживающие рабочие вповалку спят на полу».

«На улице Каретная, дом 12, в помещении бывшей мертвецкой- крематорий

проживает 4 семьи рабочих <...> Помещение под жилье совершенно не пригодно,

нет окон, отопительная система отсутствует, полы цементные, в помещении

масса крыс, по заявлению Алексеевой, есть случаи укуса живущих крысами».

Из актов обследования жилья рабочих Калининградской катушечной

фабрики 4 и 24 октября 1946 года.

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1. Д. 23. Л. 30, 33.

— Немцы, бывая возле наших бараков, восклицали: «Ай-ой! Мы думали, что

вы все одинаково живете. А пан офицер не так живет». Вот тогда началась

социальная несправедливость, — замечает Агния Павловна Б у с е л ь .

51

Г лава 5. ПИТАНИЕ И ТОРГОВЛЯ

В России было хуже... Кенигсберг на пайке. Голод 46-47 годов.

Коровы в городе. В магазине и на рынке. Доходы и расходы

В России было хуже...

В первые послевоенные годы нелегко жилось всей стране, но особенно

страдали от голода северные и поволжские области — Вологда, Киров, Горький,

Новгород, Псков. И люди стремились уехать туда, где хоть немного лучше. «Я же

из Вологодской области приехал! Там голодно было, особенно в 1946 году.

Целыми семьями умирали от голода. Здесь, конечно, лучше было» (Алексей

Николаевич Соловьев).

Мало чем отличалось положение и в центральной России — в Тамбове,

Воронеже, Курске, Туле, Смоленске. Иван Иванович Потемкин выехал из

Костромской области в 1948 году: «Ветераны войны отдавали паек своим семьям,

а сами умирали от голода и холода». И через неделю он прибывает в Балтийск,

где застает совершенно другую картину: «Снабжение и питание в городе было

налажено отлично. Никто не голодал. Для нас это было удивительно». «А сюда

приехали — для нас здесь просто рай! — восклицает Екатерина Петровна