Генералиссимус князь Суворов

Но Французы были уже сломлены и, лишь обладая большою нравственною упругостью, обманывали себя и других. Отразив последнюю попытку союзников к переходу чрез Треббию, они сделали все, что могли; внушительная оболочка сохранилась, но внутри её скрывалось полное разрушение. Когда настала ночь, Макдональд собрал в Пиаченце военный совет, дабы на мнениях генералов основать свои дальнейшие действия. Здесь он получил очень неутешительные сведения: многие полки пришли в совершенное расстройство; убыль людей громадная, кавалерия истреблена почти на половину, Поляков осталось из 2,000 всего 300; некоторые полубригады потеряли по 40 офицеров; много ранено генералов; артиллерийские заряды на исходе; войска упали духом ⁷. Вообще положение французской армии было поистине ужасное, и генералы заявили Макдональду в один голос, что продолжать бой считают невозможным. Между тем об армии Моро, который должен был действовать одновременно с Макдональдом, не было никаких известий, также как и об условленном появлении Лапойпа на правом фланге у Суворова. Взамен того, по сделанному Суворовым распоряжению, австрийские отряды, усиленные частями войск Края, уже находились у Французов в тылу и захватили Модену, Реджио, Парму.

Действительно, Макдональду трудно было избрать что-либо другое, кроме ретирады; при таких обстоятельствах принять новый бой мог разве только Суворов. Приказано было тотчас же начать отступление тремя колоннами по направлению на разные пункты, а на берегу Треббии оставить небольшую часть кавалерии, чтобы поддерживать бивачные огни и тем как можно дольше оставить союзников в заблуждении. Так и было исполнено.

Когда забрезжил свет, союзные аванпосты заметили, что неприятеля нет. Послали донесение Суворову; он уже оделся и собирался ехать к войскам, назначив наступление ранним утром. Суворов сильно обрадовался и велел разослать трубачей в окрестные деревни с объявлением о победе. Затем он тотчас же приказал начать преследование неприятеля, для чего и направил Меласа на Понте-Нуру, а Розенберга с русскими войсками на С-Джорджио, послав в авангарде их три батальона Чубарова, только вчера вечером прибывшие. Приказано: "сильно бить, гнать и истреблять неприятеля холодным ружьем, но покоряющимся давать пардон". Отданы в приказе еще кое-какие распоряжения на случай появления Французов на фланге или в тылу. Суворов полагал, что неприятель очень не далеко или что он прибегнет к каким-нибудь военным хитростям, но ошибался, так как не знал еще всей истины о бедственном состоянии Французов.

Союзники тронулись в 4 часа утра; часа через три Мелас занял Пиаченцу и нашел там больше 7,500 больных и раненых, в том числе 4 генералов. Здесь он вновь ослушался Суворова, ибо под влиянием требований гофкригсрата и вообще венских инструкций, счел своею настоятельнейшею обязанностью — заняться разными распоряжениями, касающимися внутренней службы. Таким образом преследование неприятеля было приостановлено, а потом хоть и возобновилось, но только одною дивизиею Отта, который дал спокойно отступить неприятельскому арьергарду.

Не так действовала русская колонна, при которой находился Суворов. Верстах в 20 за Треббией Французы были настигнуты и отброшены за Нуру. Тут, у С-Джорджио, Виктор занял позицию; Суворов велел атаковать ее с фронта и обоих флангов. Видя приближающегося неприятеля отовсюду, Виктор не упорствовал и перешёл в отступление, но несколько запоздал. Русские успели охватить его ариергард с флангов; большая часть французских войск рассеялась, а славная 17 полубригада, известная всей французской армии, положила оружие. Русская колонна продолжала движение еще несколько верст, а передовые войска преследовали неприятеля почти всю ночь. Он отступал поспешно, почти бежал. Суворов как бы удвоил свою деятельность и энергию, весь день был на коне и только с наступлением ночи остановился вместе с великим князем.

Из описания предшествовавших дней можно видеть, какие маловероятные труды вынесли на себе войска. Суворов, при своей военной теории, почти не допускавшей компромиссов, пришел однако к убеждению, что больше требовать нельзя и решился дать людям отдых. Перехваченное письмо Макдональда к Моро и отбитая переписка Виктора убедили его, что вред, нанесенный Французам, слишком велик, чтобы мог быть скоро исправлен. "Макдональд более чем разбит", писал он Краю и приказал продолжать преследование одной дивизии Отта. Отта сначала задержала внезапная прибыль воды в р. Таро, а потом он сделался медлительнее и осторожнее потеряв почти целый батальон, взятый Французами в плен, остановился у Рубиера и послал за неприятелем лишь партии легкой конницы. Такова была победа на Треббии, на тех самых местах, где за 218 лет до нашей эры, Анибал разбил на голову Римлян. Суворов очень гордился этим совпадением, говорил о нем с воодушевлением и обратился к одному австрийскому генералу с вопросом, отчего Анибал не пошел с Треббии прямо к Риму. Тот отвечал, что вероятно и в Карфагене был гофкригсрат; ответ конечно должен был понравиться Суворову ⁸. Но победа стоила очень дорого союзникам, так как сражение происходило в античном роде; холодное оружие, преимущественно штык, действовало с начала до конца и решало судьбу боя. С большою точностью определить потерю нельзя, ибо хотя существуют донесения, но не совсем между собою согласные, и в них замечаются некоторые недомолвки. Недоразумения начинаются с исчисления сражавшихся, так как число их было не одинаковое во все три дня, но несомненно, что наивысшая цифра союзников не доходила до 30,000 человек. Русские и Австрийцы участвовали в сражении приблизительно в одинаковом числе, и потери их были круглым счетом тоже почти одинаковы, простираясь в общем итоге до 5,500 - 6,000 человек убитыми, ранеными и пленными. В числе раненых и контуженных находились Повало-Швейковский и Багратион; под Розенбергом ранено три лошади. Есть свидетельство, впрочем довольно сомнительное, будто Суворов выразился, что еще такая победа, и Французы будут в Вене ⁹. Если он и сказал что-нибудь подобное, то под каким-нибудь мимолетным впечатлением, в виде досадного, жесткого слова. Для верной оценки суждений Суворова, необходимо всегда принимать в расчет подвижность и впечатлительность его темперамента, иначе нельзя будет выбраться из массы противоречий, и в результате получится весьма фальшивое о нем понятие.

Суворов не мог давать такое преувеличенное значение своим потерям на Треббии уже потому, что Французам был нанесен урон гораздо больший, и это доказывалось числом одних пленных. Армия Макдональда имела в своих рядах 33-35,000 человек; из них только в пиаченцком госпитале оказалось больше 7,500, и сам Суворов в одном из своих писем, спустя несколько дней ¹⁰, определяет общее их число в 12,268 человек с 4 генералами и 8 полковниками. По соразмерности с ранеными, убитых Французов не могло быть меньше 2,500-3,000, следовательно минимум их общей потери доходил до 15,000, в 2 1/2 раза больше союзной. Трофеи состояли в 6 пушках, 7 знаменах и большом количестве обоза; из числа попавшихся в плен раненых генералов, два было дивизионных (Оливье и Руска).

Награды последовали щедрые. Суворов представил длинный список отличившимся, и Государь утвердил его целиком; нечего и говорить, что никто из генералов, главных участников дела, не был обойден; получил награду даже русский посол в Вене. Всем полкам Розенбергова корпуса пожалован гренадерский марш; нижние чины получили по рублю на человека; сверх того Суворову выслано, для раздачи по его усмотрению, 1000 знаков отличия. Никто не был забыт, даже фельдъегеря; им дано по 100 рублей. Самому Суворову пожалован портрет Государя, оправленный в бриллианты, при рескрипте: "портрет мой на груди вашей да изъявит всем и каждому признательность Государя к великим делам своего подданного, -им же прославляется царствование наше". Сверх того император Павел почтил Суворова другим рескриптом, выразившись в нем так: "поздравляю вас вашими же словами - слава Богу, слава вам". Ростопчин писал ему: "воин непобедимый, спешу уведомить вас, сколь Государь обрадован победами вашими и как мы все, честные люди, в углу церкви молим Господа о сохранении героя российского на славу отечества и жизнь бесконечную". Историк Суворова, Антинг, пожелал быть свидетелем продолжения подвигов своего героя и их летописцем, с разрешения Государя отправился в Италию и привез от Хвостова письмо. Хвостов сообщал, что Государь "неописанно доволен", что по случаю побед беспрестанные праздники, что за молебнами всегда возглашается победительному вождю многолетие, что и он, Хвостов, не обойден, а пожалован обер-прокурором синода. При этом он замечает, что Государь ожидает с нетерпением подробной реляции, ибо "сие дело здесь много гремит; в подобных случаях не надо скупиться на курьеров" ¹¹.