Тяжело ковалась Победа

– Алиментщик несчастный! Все скрытничал, таил! И Зинка, видать, из-за этого бросила. А я, дурочка, с инвалидом связалась.

– Какой я инвалид? – опешил Николай Иванович. – Тридцать лет после войны отработал.

– Вон Петька однорукий – все годы пенсию получал.

– Так я же работал.

– И он не без дела сидел, – распалялась Наталья. – Вот сейчас бы и пригодилась, – она прикидывала в уме, сколько денег могла бы скопить.

В первый же день после выписки Николай Иванович понял, что он больше не работник, и отказался от совместительства: всех денег не заработаешь.

Через несколько дней отдал жене деньги, что получил при расчете:

– Все. Будем теперь жить на зарплату из мясного.

Наталья раскраснелась, обозвала мужа лодырем и в довершение заявила:

– Сама пойду работать! Кто, по-твоему, дочь будет кормить?

– У дочери муж, – не задумываясь ответил Николай Иванович.

– Да? Он еще студент!

– Зачем он тогда женился, если жену прокормить не может? А я не могу больше надрываться, – Николай Иванович посмотрел на дочь.

Оля выскочила, как оскорбленная.

– Он еще жалится! – зло прищурилась Наталья. – Оставил семью без денег и прикидывается больным? Где твоя пенсия за осколок? Будешь на нашей шее сидеть?!

– Сними деньги с Олиной книжки, – посоветовал Николай Иванович.

– Сними у своей Машеньки!

– Как я сниму? – удивился Николай Иванович. – У нее их нет.

– А здесь откуда? Много ты положил? Ты своей фронтовой потаскушке больше передавал! Ты на три дома жил!

– Прикуси язык.

Осенью Николай Иванович вышел на пенсию. Денег стало еще меньше. И сразу семья почувствовала безденежье. Жизнь стала грустной. Все считали Николая Ивановича виновником бедственного положения.

Наталья устроилась уборщицей в гастроном, но мужу покоя не давала:

– Не работаешь, так хоть пенсию военную хлопочи! С этой только по миру идти!

– Кто мне ее даст?

– А как жить? – стояла на своем Наталья.

– Ты же работаешь, – примирительно сказал Николай Иванович.

– Как-нибудь проживем.

– Ах вот оно что! На моей шее сидеть собрался?

– Да-а-а… Уж ты изработалась, – не выдержал Николай Иванович – и пожалел, что сказал.

Глаза у Натальи сверкнули злорадным блеском. Лицо раскраснелось, как это с ней бывало, когда она делала дорогие покупки.

Она свернула внутрь губы, помолчала и как отрезала:

– Развод! Пусть тебя государство и кормит, если ты инвалид, – разошлась Наталья…

После раздела площади Николай Иванович переехал в другой район, в маленькую комнатку на первом этаже, с одним окном.

Живя один, он много думал о своей жизни, часто вспоминал сказку, что до войны слышал от тети Шуры – хозяйки дома, где жила Клава.

Давно это было…

Шел солдат домой со службы, устал в пути и сел отдохнуть в тени большого дуба. Откуда ни возьмись – сгорбленная старушка:

– Куда путь держишь, солдатик?

– Домой со службы, бабушка.

– Нет ли у тебя хлебушка кусочка, больно я проголодалась?

– Как не быть. Садись, перекусим чем Бог послал.

Поели, отдохнули, перекинулись словцом, старушка и спрашивает:

– Счастье, поди, в дом-то несешь?

– Какое счастье? Столько лет отслужил – хоть бы родителей живыми застать!

– Не горюй, солдатик. Я сейчас в лес пойду, счастье твое поищу, а ты смотри тут в оба – не упусти. За дуплом приглядывай.

Старушка скрылась – нет ее и нет. Солдат снял сапоги, размотал на просушку портянки, завернул цигарку и чадит махоркой.

Смотрит, из большого темного дупла стрекоза вылетела и прямо на сапог опустилась. Села, крылышками машет-машет, а не взлетает – словно приклеилась к голенищу. Сорвал солдат травинку и еле столкнул легкокрылую.

– Чем это сапог мой тебе приглянулся, красавица? – промолвил солдат.

А тут и старушка приблизилась:

– Ну, – глядит она на солдата, – поймал свое счастье?

– Никого же не было, – открещивается служивый.

– Так уж и никого? – не унимается старушка.

– Стрекозу вот тут с сапога еле столкнул, и все…

– Ах ты горюшко мое! – всплеснула немощными руками старушка. – Счастье это твое было, сынок. Я пойду еще поищу, а ты смотри не прогляди, – и скрылась.

Сидит солдат, небо разглядывает, а сам все о жизни думает. И видит, как из темного дупла какой-то птенец не то выпал, не то выпорхнул: прыгает, а улететь не может – крыло волочит.

– Эх, милый! Видать, и тебя судьба-злодейка покалечила.

Птенец махал-махал крылом и скрылся в траве.

Вернулась старушка:

– Ну как, служивый, поймал свое счастье?

– Никого не было, бабушка, – удивленно ответил солдат. – Птенец какой-то пришибленный порхал…

– Ах родимый! – горько вздохнула старушка. – Это ж и было твое счастье. Как же ты так?.. Я вновь пойду, а ты смотри не прозевай. Лови, в каком бы облике оно ни появилось.

И скрылась в гуще леса.

Солдат задумался, размечтался – смотрит, жаба противная из дупла прямо ему на портянку выпрыгнула. Схватил солдат онучи, стряхнул неприятную гостью – и опять в мечты погрузился…

Вечереть стало. Надел солдат сапоги и стал поджидать старушку.

Тут как тут и она:

– Ну как, служивый, теперь поймал свое счастье?

– Так никого не было, бабушка, – обиделся солдат.

– Так уж и никого?

– Жаба противная тут ползала… Так неужто это мое счастье? – запоздало догадался солдат.

– Эх, сынок, сынок, – огорчилась старушка, – не разглядел ты свое счастье, – и скрылась, будто ее и не было…

Зиму Николай Иванович прожил тоскливо.

В День Победы он сидел у открытого окна, слушал шум гуляющего города, вспоминал довоенное время, непоседу Зину, Машеньку, фронт… Короткую веселую жизнь с Клавой, День Победы, когда они посадили перед окном клен, радуясь будущему счастью…

В его неустроенную комнату врывались военные веселые песни, всеобщее ликование, и в то же время сердце жгли мучительная тоска и горечь за свое одиночество.

Ему было тяжело. Николай Иванович раскаивался, что не ужился с Клавой. Он долго сидел в раздумье, потом загасил сигарету и вспомнил павших товарищей стопкой водки, закусив зеленым соленым помидором…

Неожиданно к нему кто-то постучал. Он открыл дверь и увидел нарядную Верочку. Она в нерешительности постояла, а потом кинулась ему на шею: «Папочка! Поехали на свадьбу! Я замуж выхожу! Мама мне все рассказала…»

Николай Иванович засиял от неожиданной радости, крепко обнял Верочку и расплакался от нахлынувших чувств…

СВОЙ ЧЕЛОВЕК В СТОЛИЦЕ

Повесть

В конце семидесятых годов Петр Кириллович работал заместителем управляющего строительного треста в самой с толице.

Конечно, Москва – это Москва. Там таких, как наш Зубов, считать и не пересчитать, одних министров Бог знает сколько. По нашим деревенским меркам трест – это, пожалуй, несколько сельсоветов, если не половина района. Там только рабочих, говорят, две-три тысячи.

Одним словом, по Москве Петр Кириллович не ахти какой деятель, а по нашим понятиям – величина.

Я слыхал, что Зубов многое может, но не понимал, как это ему удается. Знал я его еще по школе: ничего такого особенного в нем не было, а вот в люди выбился. Рядом в землянках когда-то ютились, вместе на реку бегали, только он после эвакуации – домой, в Москву, а я в Ленинград не вернулся, остался здесь, прирос.

Да, не побывай я в Москве, никогда бы не поверил, что наш Зубов – величина. Несколько лет назад вагон шифера зверосовхозу прислал, когда детсадик сдавали, потом – полвагона стекла и двести тонн цемента, это когда уже свиноферму строили… Поэтому все в деревне и даже в райцентре зовут его уважительно, не иначе как Петр Кириллович. Да еще хвастаются, что у нас, мол, в Москве свой человек. Шишка!

Все было сделано законно: письма и бумаги от райисполкома, от краевого сельхозуправления, все как положено. Сам Петр Кириллович и научил. Уважил земляков – председателя колхоза и директора зверосовхоза. Люди попросили – он сделал. Они, конечно, потом благодарили его, когда он в отпуск приезжал с семьей или друзьями – отдыхать в «Белокурихе» или в наш районный пансионат: синее озеро, вокруг тайга…