Исследование по истории феодального государства в Германии (IX – первая половина XII века)

Если в заключение охарактеризовать отдельные области государственной организации Германии X – XII вв. с точки зрения ленных отношений, то необходимо сказать следующее: военная организация была уже в X в. построена почти исключительно на ленных началах. Судебное устройство сохраняло в IX – X вв. еще должностные черты, но к концу изучаемого периода оно повсюду приобрело ленный характер. Территориальная организация государства преобразовалась в систему ленов. Королевская власть превратилась в верховный сюзеренитет, но продолжала еще сохранять черты общегосударственного верховенства [206].

Следует иметь в виду, что между ленными и должностными государственными началами противоречий не было. Они вполне совмещались. Это особенно ярко заметно на положении государства при Фридрихе I. Расцвет вассально-ленных отношений совпал с возрождением римского права и усилением должностных принципов в государственном устройстве.

В Германии вассально-ленные отношения и созданная на их основе государственная военно-феодальная иерархия имели свои существенные особенности. Внешне эти особенности проявлялись: 1) в замедленности процесса складывания ленных отношений; 2) в неравномерном течении этого процесса по отдельным герцогствам; 3) в сохранности прежних до-ленных начал в государственном, в частности в областном, устройстве; 4) в сравнительной централизованности системы ленных отношений.

В основе этих особенностей лежали следующие факторы: а) относительно медленный и неравномерный процесс складывания феодальных производственных отношений; б) устойчивость аллодиальной формы крестьянского и феодального землевладения [207]; в) внешняя агрессивность немецких феодалов и успехи агрессивной политики.

Эти особенности и характер дальнейшего экономического развития страны определили собой и формы изживания вассально-ленных отношений в последующий период.

При изучении королевской власти в Германии нельзя пройти мимо вопроса о наследственной и выборной монархии [208]. Но этот вопрос не следует ставить во главу угла и превращать в причину тех явлений в истории феодального государства, с которыми он имеет только внешнюю связь. Наследственность или выборность монархов следует рассматривать не столько как причину, сколько как следствие. Принципы выборной монархии торжествовали обычно в тех государствах, где за власть соперничали многие могущественные феодальные династы; королем при этих условиях мог стать только первый из среды династов по их общему согласию. Строгая наследственность монархической власти укреплялась там, где это соперничество магнатов подавлялось могущественными монархами, обладавшими крупной феодальной собственностью – государственной или фамильной. Правда, в истории известны случаи, когда и слабая монархическая власть была наследственной. Такое положение существовало, например, во Франции в X – XII вв.

Отсутствие соперничества за власть здесь, пожалуй, можно объяснить незначительностью этой власти. У магнатов даже не возникало зависти и притязаний на монарший престол. Существующий порядок, при котором они сами господствовали по-королевски, вполне их устраивал.

В Германии в качестве королей могли упрочиться только первые среди равных – феодальные князья: в первое время – кто-либо из герцогов, позже – кто-либо из владетелей территориальных княжеств. Царствовать и управлять монарх мог только по общему согласию магнатов. Дальше мы увидим, в какой форме выражалось это согласие.

Немецкие буржуазные историки, пожалуй, все без исключения придают огромное значение фактам отсутствия строгой наследственности королевской власти в Германии и недолговечности царствующих династий.

Отстранение от престола ничтожного Карла III и избрание Арнульфа (887 г.) квалифицируется как «немецкая революция, положившая начало истории Германского государства» [209]. Ранняя смерть Генриха VI рассматривается как катастрофа Германского государства, изменившая ход истории Германии [210]. Каждая смена династии оценивается как революция, хотя и не в «современных, а в средневековых масштабах» [211].

Не приходится доказывать, что подобный подход к оценке роли королей и королевской власти имеет мало общего с наукой. Это чистейшей воды субъективный идеализм; он присущ тем, кто считает творцами истории королей и прочих сильных мира сего.

Наш интерес к вопросу о выборности и наследственности королевской власти определяется не стремлением найти в этом факте ответ на вопрос о судьбе немецкого государства, а только стремлением дать свое объяснение самому этому факту. После этого могут быть понятными его политические последствия.

Итак, как же обстояло на самом деле с наследственностью монархической власти в Германии?

Общеизвестно, что со времени Каролингов, называемых немецкими историками «настоящими Каролингами» (echte Karolingen), монархическая власть потеряла строго наследственный характер и сочетала в себе принцип наследственности с принципом избрания.

Последним фактом, демонстрирующим абсолютную наследственность королевской власти, был раздел государства на уделы между сыновьями Людовика Немецкого. Еще при жизни этого короля государство было поделено между тремя наследниками – Людовиком, Карлом и Карломаном. Этот раздел был подтвержден в 876 г., о чем, по словам фульдского анналиста, три брата составили договор на немецком языке [212]. С 897 г. королей, как правило, избирали, хотя избранниками обычно являлись представители царствующих династий. Переход от наследственной к выборно-наследственной монархии явился следствием усиления феодальной знати. Это был период оформления герцогской власти, время борьбы и соперничества магнатских фамилий. Королевская власть с 911 г закрепляется за могущественными герцогскими династиями – на короткое время за Конрадинерами, затем на столетний период за Людольфингами и после них на столетие за франконской династией, которую, в свою очередь, сменила династия швабских герцогов Штауфенов.

Наличие династий и их почти непрерывное царствование свидетельствуют о том, что в формальном смысле трон был наследственным; в пользу этого говорят также факты избрания на смену вымерших династий их боковых родственников. Так было в 1002 г. с избранием Генриха II [213] и в 1024 г. с избранием Конрада II. Родственные связи существовали и у Штауфенов с Салийцами. Но для вступления в управление государством необходимо было избрание. Оно было обязательным не только для королей новых, но и для королей царствующих уже династий. Избрание являлось актом признания со стороны тех, в чьих интересах должен был управлять получающий корону монарх. Династическое право на престол рассматривалось официальной доктриной как право быть избранным. Принцип выборности признавался в качестве правила и самими королями. Оттон I в одной из своих грамот писал: «Если кто-либо из нашей династии будет занимать королевский престол, пусть владеет этим монастырем (Кведлинбург); если же будет избран в короли кто-либо другой, пусть за ним тоже остается это право» [214].

Сочетание наследственности и выборности проявлялось в наличии двух различных актов – акта назначения царствующим королем преемника (designatio) и акта избрания его князьями в короли. Король предназначал с ведома и согласия знати своего преемника [215], чтобы передать ему престол как фамильное достояние, князья выбирали себе в короли предназначенного к царствованию отпрыска династии и вручали ему тем самым власть над собой [216]. По словам хрониста Регино, «магнаты и оптиматы избирают и ставят над собой королей» [217].