Петр Великий

Правящие огромным аграрным обществом цари добивались эффективной власти в основном посредством служилого класса землевладельцев. Чиновники ли, солдаты или в отдельных случаях дипломаты, — они были выходцами из этой группы, которая давала кадры для государственной машины. Бедные, как правило, необразованные, они во многом сильно зависели от государственной службы, дававшей средства к существованию. Царь, в свою очередь, не мог управлять без их помощи. Результатом было сотрудничество, которое, хотя и не всегда легкое, доказало прочность и на века дало характерную окраску почти каждому аспекту русской жизни. Большинство землевладельцев все еще получали свои поместья в пожизненное владение только в обмен на службу. На практике, однако, традиционное разграничение между поместьем, полученным на этих условиях, и поместьем с более престижными, наследственными сроками владения (вотчина) с тех пор, как службу требовали независимо от типа владения, стало в основном формальным и недействительным. Важнее было то, что во второй половине XVII века правительство фактически гарантировало землевладельцам надежное обеспечение крестьянами путем расширения крепостного права. В 1649 году новый сборник законов (Уложение) привязывал крестьянина, арендовавшего землю у помещика, навечно к поместью, где он работал. Отныне для него стало невозможным уйти от помещика легально без справки-разрешения (отпускная). Это законодательство, кульминационная точка долгого процесса, направленного на ограничение свободы передвижения крестьян, начавшегося еще в XV веке, укрепило позицию крепостного права как наиболее фундаментального и общепринятого из всех социальных институтов России. Оставались еще и свободные крестьяне, их было немало; многие из них, находясь под действием «Уложения», сохранили важные права — они могли обращаться в суды и иметь движимую собственность. Их юридическое положение по-прежнему было предпочтительным по сравнению с рабами (холопами), которые заполняли низший слой общества. Но как бы там ни было, во второй половине века самое большое сословие России представляли несвободные крестьяне; они отрабатывали барщину на земле помещика или платили ему натуральный оброк. Ситуация, в которой оказалась Россия, — необходимость ограничить передвижение немногочисленного населения в огромной неразвитой стране и заставить его содержать служилый класс солдат и чиновников исключительно для обороны и работы пусть даже примитивной административной машины, — делало развитие в этом направлении неизбежным. Большие потери населения в конце XVI и начале XVII веков, а возможно, и территориальный рост Российского государства, начиная с 1550-х годов, были мощными стимулами этого процесса. В известном смысле, и это может быть доказано, крестьянин был прикреплен не к земле или личности помещика, а к государству, в конечном итоге он работал на государство, и в этом производстве помещик был всего лишь посредником, и политика Петра и его организационные идеи направлялись на усиление именно этого аспекта ситуации. Но крепостное право, неизбежное для этих условий, расширялось и делалось в России все более жестоким, в то время как в большинстве стран остальной Европы оно сокращалось и становилось менее важным. Больше того, оно уже способно было ославить страну в глазах иностранцев как отсталую и полуварварскую; на долгое время крепостное право стало одной из самых непреодолимых преград для осуществления конструктивных перемен.

Ничто не показывает более ясно ту социальную и экономическую пропасть, что отделяла Россию от более развитых стран Западной Европы, как слабость и незначительность ее городов. Даже если поселки с населением в 1 000 человек считать городами, то скорее всего в городах жило меньше 5 % населения. Москва была исключением. Ее население составляло 150 000–200 000 человек, и она казалась западным путешественникам одним из самых больших городов Европы (хотя часто их восхищение при рассматривании издалека превращалось в разочарование, когда они могли изучать ее в непосредственной близости); немец Адам Олеарий, видевший ее в 1630-х годах, полагал, что она насчитывает не менее 40 000 домов. Ни один другой город, за исключением Астрахани, находящейся за сотни миль отсюда на Каспийском море, не имел даже и десятой части такого населения. Но горожане очень медленно шли к увеличению своей доли в населении России. Перепись 1678 года показала увеличение их числа всего лишь на 24 % по сравнению с данными 1652 года, хотя цифры эти ненадежны и трудно интерпретируемы. И все же городское население России оставалось намного меньшим в процентном отношении, чем в Западной Европе. Оно было не только жертвой эпидемий, повсюду поражавших города в этот период (говорят, от чумы погибло почти 80 % податного населения Москвы в 1654–1655 годах), но также и больших пожаров, которые неоднократно опустошали города, построенные почти полностью из дерева. Москва, например, тяжело пострадала от пожаров в 1626 и 1648 годах; древний и по-прежнему важный провинциальный город Ярославль — в 1658,1659 и в 1680 годах.

Малочисленность и уязвимость городов России частично объясняют их полную подчиненность центральному правительству, и это надолго стало их характерной чертой. Не менее важным фактором было и то, что многие из них (не менее трети), начинали строить или целенаправленно строили на южных и восточных границах страны как военные поселения для защиты от крымских татар или местных племен, таких как башкиры. В XVII веке половина всего городского населения страны состояла из людей, выполнявших военные или управленческие обязанности. Социальная структура всех, вплоть до самых малых городов России была сложной: но даже богатейшие торговцы, гости (которых всего-то было не более 300–400 человек), не пользовались относительной независимостью, как жители городов в Западной Европе. В отличие от любого европейского подмастерья русский горожанин не обладал налоговыми привилегиями. От него требовали уплачивать подати в местную казну, и он делал это не как член самоуправляющейся городской коммуны, а под надзором губернатора провинции, воеводы, который не утруждал себя какими-либо законами. И свободы передвижения у горожанина было ненамного больше, чем у крепостного в сельской местности. Очень негибкая структура общества Московии требовала для облегчения сбора налогов, чтобы он был прикреплен к своему городу, как крепостной к поместью, в котором он работал. В 1665 году правительством была организована новая компания по поиску сбежавших горожан; а в 1674 году Ярославлю и Вологде удовлетворили ходатайство о принудительном возвращении их бывших жителей, обитавших теперь в Москве. И в 1699 году, как результат довольно успешных усилий Петра в этот год по продвижению городской реформы, городское население в конце концов хоть на время все же получило право передвигаться свободно. Кроме того, хотя русские купцы выказали определенную предприимчивость, проявив интерес к торговле с зарубежными странами, их усилия расширить свое производство на протяжении всего XVII века были слишком нерешительны и мелкомасштабны. Не находим мы также и содействия развитию культурной жизни в России со стороны торгового класса, как это практиковалось в Западной Европе. Даже богатейшие русские купцы приобретали слишком мало книг; а те, что все же приобретались, в основном, были обычными религиозными сочинениями.

Таким образом, Россия XVII века была в высшей степени суровым и ограниченным обществом; и одновременно она испытывала необычайную потребность в институтах, с помощью которых люди могли бы реализовывать свои инициативы и управлять своей собственной жизнью. Во многом она оставалась еще неоформившимся обществом, разобщенным и внутренне конфликтным. Бок о бок с растущими усилиями чиновников закреплять на месте все больше и больше населения, покончив со свободным передвижением, происходило крупномасштабное бегство в пограничные территории юга и востока, где действенная власть Москвы была слабой или совершенно отсутствовала. Среди казаков Украины (полунезависимые сообщества, образованные первоначально беженцами из России или от Польского правления) или на огромных нерусских территориях Урала беглые крепостные, иноверцы, словом, любой беглец от деспотической власти Москвы мог надеяться на получение убежища. В то время как центральное правительство искало утверждения своего контроля в мелочных изменениях законодательства, а оппозиция жестоко преследовалась, в народе наблюдалось упрямое, несгибаемое сопротивление, которое часто выражалось в анархической жестокости. Примечательно, что разбойники, которые создавали наиболее трудные проблемы царскому правительству, были героями многих народных русских сказок; устные поэмы (былины) часто приписывали им волшебные силы, как, например, неуязвимость для пуль. И сам Петр часто вынужден был издавать указы (например, в 1699, 1714, 1716, 1719 и 1724 годах), запрещавшие предоставлять убежище разбойникам и предписывавшие жестокое наказание для тех, кто делал это. Негодование на крепостную зависимость, на требования налогов правительством, на жестокое управление ярче всего проявилось в мятеже под предводительством Стеньки Разина, заполнившем пожарами и насилием огромную территорию юго-востока России в 1667–1671 годах. Казак Разин мечтал о введении свободной казачьей формы правления в царстве; но на практике это выливалось в примитивное желание «взять Москву и побить до смерти всех вас бояр и помещиков и служилых людей». Несмотря на отсутствие конструктивных или просто четких целей, это знаменитое восстание (кстати, также с симпатией воспетое в народных песнях и сказках того времени) с угрожающей откровенностью показало, насколько потенциально опасны взрывные народные обиды и агрессивность, которые закипали, едва скрываемые под внешней благостностью России XVII века.