Не надо цветов Татьяне

противоречила многим его благотворительным начинаниям. Масоном был и полководец М.И.Кутузов (орденское имя - "Зеленеющий лавр", девиз: "Победами себя прославить"). В траурной речи на масонском собрании, посвященном памяти Кутузова, сказано было, что этот "знаменитый брат" был религиозным блюстителем масонских идей, "примерным ревнителем, неизменно готовым на благотворительные жертвы во имя страждущего человека и особенно на пользу своих братьев по совершенствованию..." Кутузов связал свое имя с братством более чем на 30 лет. "Есть даже некоторые основания думать, - пишет Татьяна Бакунина, что именно масонское общество способствовало назначению его предводителем сил в борьбе с Наполеоном, который представлялся масонам начала XIX столетия демоном властолюбия и насилия. Мир и спокойствие - цель Ордена вольных каменщиков - были попраны; зло, одетое в броню завоевателя, предстало перед русскими масонами. Борьбу против этого зла они почитали своим долгом. Вот почему не только Кутузов, но и ряд других Вольных Каменщиков оказались героями войны двенадцатого года. Те же основания защиты войны выдвигали масоны союзных стран во время мировой войны 1914 года. Война, в их представлении, была единственным средством защиты от посягательства на европейский мир и культуру". "Не страшась войны, Кутузов тем не менее видел в ней лишь крайнее средство для достижения мира..." - пишет Татьяна Бакунина и снова цитирует одну из масонских траурных речей, посвященных Кутузову: "Ты руководил бестрепетными русскими солдатами не для завоеваний и разорений, во имя защиты человечества, освобождения Европы, установления ее мирного процветания... ....именно в этой ограде, недоступной для профанов и для мирского тщеславия, в этом убежище мудрецов, предназначенном для святейших таинств, - твои братья, более взысканные и более внимательные, лучше созерцают это отделение духа от бренного праха, лучше славят смерть, этот первый шаг величественного пути..." Понятно, что все живое в русском обществе влеклось к ложам Вольных Каменщиков, но пережив это увлечение пылкой юности, отходили от него люди власть имущие, вроде неуравновешенного императора Павла Первого, Александра Первого или графа Бенкендорфа. В русских ложах было много аристократов, военных, священников, в том числе и православных. Ну а евреи? Были и евреи. По одному на тысячу масонов - всего три-четыре человека на страну, незаметные лавочники, аптекарь, масоны невысокого ранга... Об огромной цивилизующей, нравственной роли русского масонства, конечно, не раз писали и до Татьяны Бакуниной, но кто ж нынче полезет на пыльные полки искать предисловие Герцена к лондонскому (1860 года) изданию "Записок" масона ("мартиниста") сенатора И.В.Лопухина, где Герцен (Искандер) пишет:

"Между Мартинистами была человеческая связь, опора, круговая порука, обмен сил, и как бы они мистически ни понимали и какими бы иероглифами ни заменяли ее, они стояли гораздо выше шаткой и бесцельной толпы образованных Русских. Они жили задней мыслью, у них было сознание совокупного труда. Член союза, член тайного общества, чувствует себя не одиноким сиротой, а живою частью живого организма. И вот откуда нравственная сила Лопухина". О счастье приобщения к братству Вольных Каменщиков Михаил Осоргин издал в 1937 году повесть - "Вольный Каменщик". Прелестная повесть о том, как казанский почтовый чиновник Егор Егорович Тетехин, "человек со смешной фамилией и прекрасным сердцем", живущий в Париже, открыл для себя через масонское Братство путь доброты и людской солидарности. Непременно почитайте эту повесть. Там все главные "тайны" масонства. Там объяснение не слишком легко постижимого факта, что такие утонченные интеллигенты, как сам Осоргин или Алданов, пришли к масонству. Цитировать эту добрую (ни в одной эмигрантской книжке не встретишь столько симпатичных французов, и оно понятно - люди "братья", и наш расизм от лукавого), смешную и грустную повесть можно без конца, ибо она, как и этот маленький наш очерк - вся про масонов и вся про масонство. Вот, поучая Егора Егоровича, разглагольствует старый масон брат Жакмен: "Чего мы ищем и добиваемся? Мы ищем в веках потерянное слово. Наука говорит, что человек никогда не был блажен и не был всеведущ, а что был он, скорее всего, обезьяной; и наука, конечно, права, - да что толку в ее правоте? Все равно нам невозможно и невыносимо жить без веры, что дожен быть ключ к загадке бытия - и слово должно быть найдено. И вот мы ищем его, зная, что найти его невозможно, но наслаждаясь его исканием". О, Вольный Каменщик Осоргин и герои его знают, что в Братстве немало мерзавцев, стяжателей и карьеристов, что не один Роман Гуль хотел "попользоваться": "Могут, вероятно, и в такой отборной среде оказаться не совсем хорошие или даже совсем нехорошие люди (Егор Егорович ни на кого не намекает), но в каком же обществе они не встречаются? Вольные Каменщики - обыкновенные люди и за святых себя не выдают..." Но разве это значит, что не следует объединяться людям, желающим творить добро? Ведь он активный был человек, Михаил Осоргин, человек деятельный, компанейский. Любил общественную деятельность, коллективизм, соборность, помощь людям... Одиночкам-отшельникам, вроде меня, это трудно понять. Тьфу, общество, да еще "тайное". Зато и мне понятно, что людям, обществу нужнее такие, как Осоргин, чем такие, как я... Герой повести Осоргина сбегает из Парижа в крошечный загородный садик. Но он еще полон сил. Сам Осоргин умер в войну, в своем садике в Шабри, на границе "свободной" зоны Франции - умер в отчаянье: еще одна война, еще один фашизм на окровавленной планете... Татьяна была под стать мужу. У ней еще было много сил, когда он умер в 1942 году. Она была молода и готова служить добру. Она и продолжала мужнино служение,

еще добрых полвека. Кто только к ней не обращался за помощью! Помогала она и без специальной просьбы. Читала, к примеру, все мои книжки и бесчисленные статейки и по почте присылала мне крошечные листки с поправками: что, по ее мнению, там было "не так". Иногда я злился: у них когда-то не говорили "старшеклассница", "одноклассник", а у нас говорят. Но, конечно, я все равно благодарил ее, понимал, что мне посчастливилось снискать ее дружбу. Да нередко она ведь бывала права. А когда случалось в мире (особенно в России) что-нибудь страшное, сразу звонил ей (или она звонила мне первая): как во время московского путча 1991 года. Часто я расспрашивал ее про какие-нибудь их старые эмигрантские тайны: они меня всегда больше интересовали, чем тайны сегодняшние. Она отвечала на вопросы очень серьезно и обстоятельно, и ей можно было доверять... Вспоминаю, как сразу после ее похорон, стоя в запущенном, заросшем, совсем не французском ее садике на улице Франклина в Сент-Женевьев-де-Буа, я рассказывал историку Андрею Серкову (переиздавшему в Москве ее книжечки про масонов) о том, как я спросил ее однажды о парижской версии знакомства Набокова с будущей женой, Верой Слоним. Помню, что только когда Татьяна подтвердила правдоподобие этой версии, я сел в поезд и поехал в Женеву к сестре Набокова (см. об этом подробнее в моей книге "Мир и дар Владимира Набокова. Первая русская биография писателя". - Пенаты, Москва, 1995). - Прежде чем дать вам ответ, - вдруг сказал мне Серков с печальным упреком, она ведь звонила в Москву. Татьяна Алексеевна советовалась с московскими подругами... Вы не знали об этом? Нет, я не знал... Я молчал, мысленно благодаря ее еще раз, и еще, и еще, смотрел на просвет в небе средь облаков, думал о том, где она теперь, наша Татьяна, что с ней, что знает она, что слышит? Вот где настоящая тайна... Это тебе не какие-то там "жидо-масонские" тайные "заговоры"... Впрочем, им, масонам, казалось, что они могут и это постигнуть. Сказано же в надгробной речи по Кутузову про каких-то "более взысканных" братьев, которые "созерцают это отделение духа от бренного праха" и "лучше славят смерть, этот первый шаг величественного пути". Но может, ведь снова - только слова...

[Большой Русский Биографический Словарь] [Русский Биографический Центр]