Московские дуры и дураки

Федор

В пригородной слободе при даче проживал фабричный крестьянин Федор, имевший двух малолетних сыновей. Из желания сколотить себе и детям легкими средствами капиталец, он начал лжеюродствовать, чем и промышлял до самой смерти. Дети его выросли, начали торговать, имели уже достаточные средства к жизни; и, видя всю нелепость шарлатанства отца своего, употребляли все зависящие от них меры — усадить его дома, или заставить взяться за дело; но мнимо-блаженное состояние так глубоко пустило свои корни, вошло в плоть и кровь Федора, что даже влияние полиции оказалось над ним безуспешным, и она махнула на него рукой. Юродствовавший отнюдь не притворялся дурачком, но корчил из себя облагодатствованного человека. Он ходил в черном, засаленном полукафтанье, с длинными волосами, без шапки и босой во всякое время года. На голове у него был какой-то обруч, обернутый черною сальною тряпицею, с нашитым на ней позументным крестиком; носил он длинную палку, с железным на нижнем конце острием, на верхнем же сделан был крест, обшитый шелковыми тряпочками, на которых развешаны были металлические и стеклянные образки. В таком виде ходил он свободно по улицам, площадям, церквам и монастырям города, громко распевая духовные псалмы. Нередко случалось, что пением своим нарушал он порядок церковной службы и с желавшими воздержать его вступал в громогласный спор. Обыкновенным местом пребывания его была монастырская галерея, в известные времена года битком набитая богомольцами из сел и деревень. Иногда он громко пел, а иногда молча молился Богу, делая размашистые кресты с сильными ударами по голове, груди и плечам; земные поклоны его сопровождались сильным стуканьем лбом об пол. Около него группировались толпы любопытных богомольцев и наделяли его милостынею, приговаривая: помяни за упокой или за здравие такого-то; Федор молча брал деньги и громко творил поминовение. По окончании церковной службы, когда весь народ скоплялся около монастыря, он становился среди монастырской площади, оставлял одну руку с жезлом для целования креста в тряпицах, где по словам его зашиты были частицы мощей, а другую протягивал для сбора денег. Каждый богомолец подходил, прикладывался к образам на палке и давал грош. Беспрерывный перечень душ, которых он обязывался помнить, надоедал ему; и вот, едва крестьянин или крестьянка откроет рот и успеет вымолвить: «помяни…», святоша прерывает начатую фразу лаконическими возгласами, с киваньем головой: знаю!., знаю, кого!., знаю!.. Удивленные богомольцы благоговейно крестятся и шепчутся между собой: «вот уж подлинно-то святая душенька! ты только рот разинешь, а уже он и знает кого нужно помянуть…» Этот потаскушка слыл за предсказателя только у одних приезжих господ, которые нередко посылывали за ним экипажи; в глазах же коренных жителей Воронежа он не имел ровно никакого значения.

Отец Серафим

Последнее нашествие блаженного фокусника на Воронеж было в 1859 году. Государственный крестьянин Нижнедевицкого уезда, села Везноватки, Ермил Сидоров, бросив жену и семейство, преобразовался в какого-то отца Серафима и пошел таскаться сначала по деревням и уездным городам, а потом пожаловал на вакантное место в Воронеж. Хорошо обутый, одетый в суконное полукафтанье, с монашеской скуфейкой на голове, скоро втерся он в несколько купеческих домов, где и пророчествовал, как только доставало уменья. Одна почтенная старушка, купеческая вдова В-ва, имея собственный каменный дом, приютила у себя отца Серафима. При доме ее был сад, в котором находился флигелек в одну комнату; в нем-то и поселился Серафим. С В-вою жил ее сын холостой человек, да приказчик, племянничек ее Григорий К-н. Каждую ночь сын В-вой, после ужина, прощаясь на сон грядущий с матерью, обращался к ней с вопросом: «Маменька, позвольте мне пойти к отцу Серафиму помолиться Богу?» Ну что ж! ступай, Христос с тобою! было обычным ответом. В один вечер сын ранее обыкновенного обратился к матери с подобною просьбою. Мать, хотя и благословила его, но подушка, которую он держал в своих руках и которую никогда не брал с собою прежде, поселила в ней какое-то безотчетное подозрение. Спустя часа два, мучимая разными предположениями и сомнениями (сын любил немножко покутить), старушка позвала к себе прикащика. «Гриша, а Гриша! поди, матушка, посмотри — что мой Ваня делает у отца Серафима». Гриша, мужчина лет сорока семи, тотчас же отправился по поручению в сад, где подойдя к дверям кельи, по обычаю монастырскому пренаивно проговорил нараспев входную фразу: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!..». Аминь! отвечал голос за дверью. Гриша взошел и остолбенел от удивления: на столе был штоф водки и осетрина, а за столом сидела мертвецки пьяная женщина; Ваня был не в лучшем положении; Серафим однако ж не был пьян. Все виденное Гришей было передано старушке В-вой, и Серафима прогнали вон.

Из дома одного чиновника, где было нашел пристанище отец Серафим, выгнали его за то, что он, несмотря на тяжесть носимых им вериг, слишком уже наглядно начал ухаживать за хозяйкою в отсутствие ее мужа. Молоденькая купеческая жена О. Е. Ф-ва, кончившая курс в одном из частных пансионов, но сильно зараженная пустосвятством, очень ласково принимала Серафима и благоговейно выслушивала всю чушь, которую он говорил ей. Вот что рассказывала о пророчестве Серафима молодая дама А-ва, хорошая знакомая Ф-вой. У мужа А-ой пропали из комнаты деньги; пока производился розыск их полициею, А-ва с своей сестрою-девушкою, зная, что у Ф-вой будет Серафим, отправились туда из любопытства испытать его пророчество. При входе А-вой с сестрою, Серафима поили чаем, и он, обращаясь к хозяйке, говорил: «Ты мне посла-же, послаже налей; положи побольше сахару, да варенья; не жалей! Не жалей…» Потом, не обращая внимания на вошедших, он сказал: «Вот пришли! Они думают, что я цыган, буду им ворожить о деньгах. Деньги украла рыжая девка!» Но эта меткая фраза не одурачила г-жи А-вой: она сейчас же догадалась, что плут Серафим уже слышал о пропаже денег из разговоров сестры ее, часто бывающей у Ф-вой, и потому не обратила особенного внимания ни на лжепророка, ни на пророчество. Серафим показывал приехавшим свою скуфейку и говорил, что она не обыкновенная, а железная; показывал также вериги; называл сестру А-вой своею невестою, становился с нею перед образами и, снявши с ее пальца золотой перстень, надел его себе, и сказал, что теперь уже они обручены друг другу. Перстень он унес с собою и не отдал назад. Удивительно, откуда мог достать полную одежду схимника. Особенность покроя и все малейшие подробности ее не могли быть известны обыкновенному портному, тем более, что, сколько мы знаем Воронеж и его монастыри, никто из монашествующих не принимал на себя схимнического сана. Схимну надевал на себя Серафим только лишь в кельи, во время богомолья. Недолго, однако ж, пошатался по Воронежу этот обманщик; вероятно, он увидел, что проделки его с каждым годом будут все более и более терять свою цену, а потому покинул Воронеж и, как говорят, отправился в Москву.

Бородатый мужик

Одно время в Воронеже мрак суеверия до такой степени распространился, что даже сама полиция прибегала к его помощи. В 18.. году, у полковника Л-го была украдена шкатулка с драгоценными вещами. Л-й на другой же день обратился с просьбою о розыске вещей прямо к губернатору, который тотчас же приказал полиции принять все меры к отысканию. Должность полицмейстера временно исправлял в то время состоявший при губернаторе для особых поручений подполковник В. А. П-в. Ревностное желание угодить начальнику, блеснуть перед обществом своими юридическими знаниями и полицейским соображением, подвинули П-ва принять живейшее участие в розыске. Он сбил с ног всю полицию, измучился и сам, но вещи, как в воду канули, даже следа не открыли. П-в стал в тупик. Думал, думал он и наконец попал на счастливую мысль: пригородные слободы Воронежа богаты знаменитыми ворожеями и знахарями, которые многим угадывают о пропажах; будем и мы гадать; идет! воскликнул П-в, и лицо его просияло надеждою. Выписан был известнейший по этой части знахарь, бородатый мужик в смуром армяке. Привезли его прямо в одну из городских частей и поместили в канцелярии; мужик объявил, что гаданье должно быть на тощее сердце. Наутро подполковник П-в, ратман полиции, купец А., частный пристав, квартальные и канцелярские служители собрались в канцелярии части и с покорностью ожидали вещих слов мага. Бородатый плут потребовал миску чистой воды, поставил ее на стол под образами и начал что-то нашептывать. Окончив свои заклинания, он отступил шага на три от стола с мискою, обратился к присутствующим и с суровою таинственностью сказал: «Молитесь все до единого в землю!» — Чудная была картина: здоровый мужичище делал размашистые кресты и стукал лбом об пол; за ним с благоговейным смирением, усердно клали земные поклоны подполковник П-в, частный пристав, ратман и все предстоящие. Когда окончилась молитва, знахарь взял миску и стал смотреть в воду. П-в, наострив уши, весь превратился во внимание. Знахарь описал приметы вора, объявил признаки места его жительства и сказав о том, где спрятаны вещи, — распустил честную компанию. П-в раскинувшись умом-разумом и посоветовавшись с кем нужно, приискал вора по приметам и сейчас же нагрянул на какой-то домишко. Всполошивши всех соседей, перепугали хозяев дома, перевернули все вверх дном, но не только вещей, даже и следов подозрения не отыскали. Поехал П-в, понуривши голову и чуть не плача; но знахаря, говорят, маленько посекли, да и отпустили восвояси.