Сказание о флотоводце

Миновав гору, они проехали степью мимо казачьего поста и линейного телеграфа. Четырехугольный редут с земляным бруствером и рвом стоял в отдалении от дороги. Над камышовой кровлей высился деревянный шпиль, на нем поперечная, в форме коромысла, перекладина, на концах которой висят два шара, сплетенных из ивовых прутьев. Далее видна "веха" - высокий шест, обмотанный пенькой. Телеграф назывался "маяком". Поглядывая на нехитрое это сооружение, Нахимов представил себе, как в тревогу "замаячит" шар, высоко поднявшись в воздухе, и тут же казак из пикета подожжет "веху".

Опередив спутников, Нахимов подъехал к редуту, где за котлом сидело несколько казаков, и, различив в полусумраке фигуру бородача с пикой, осведомился:

- Не скучаешь?

- Никак нет, ваше превосходительство, - бодро ответил казак, выпрямляясь и незаметно смахивая хлебные крошки с бороды.

И, осмелев, спросил в свою очередь:

- Ваше превосходительство, а вы Нахимова видели?

- Видел. Здесь он сегодня, на Бельбеке.

- Каков он из себя, ваше превосходительство? Может, проедет, так чтобы знать!

- Неказистый собой, похуже вашего есаула. А что, слышал, говорят о нем что-нибудь другое?

- Разное судачат, ваше превосходительство, да только мы, казаки, не знаем...

- Что же судачат о нем, старинушка?

- В наших донских станицах чего не услышишь!- помявшись, ответил казак. - Сказывают, будто он вроде казачьего атамана, выборного, а матросы его вроде казаков с одного куреня, и коли не прав кто, так он, Нахимов, над всеми свой суд вершит, но никого не обидит. И будто обратился он к своим матросам: "Не сдадим, братцы, город, и все тут!"

- А на корабле ты бывал, старинушка?

- Казаку что делать на корабле, ваше превосходительство? Казаку конь по реестру да...

- А ныне, казак, матрос с казаком не раз на берегу встретятся, оборвал адмирал.

- Вот, и так говорят, ваше превосходительство, о Нахимове. Всем ныне воевать вместе под его начальством.

До Корнилова долетали отдельные слова, произнесенные казаком.

- Ну, прощай, старинушка, - застеснялся вдруг, заспешил Нахимов и, нагнав спутников, сказал Корнилову:

- Любит наш народ, когда к нему обращаются за помощью. Любит верящих в него и платит тем же, а пуще всего- свободу свою.

- Кажется, вы чуть ли не за матросского атамана сошли, Павел Степанович, - усмехнулся Корнилов.

- А вы не смейтесь... Грешно над тем стариком смеяться. Он свою любовь да надежду на нас, моряков, перенес... Не кажется ли вам, что люди живут чем-то глубоко своим, заветным, ну и о нас своим чередом говорят, думая, повторяю, о своем... И лучше они о нас с вами думают в своих чаяньях, чем стоим того. Очень мы многодолжные перед людьми, Владимир Алексеевич. Войну окончим и еще больше должны останемся... И права помещиков на мужиков отменит государь император, увидите!

- Реформ не миновать, не только, пожалуй, крестьянских, но темно будущее, Павел Степанович, неясно и в Европе...

- Темно, говорите? - Нахимов легко подогнал коня,

прислушался: с моря доносились одиночные залпы. - А не потому ли, что мы с вами "люди темные"? Вот и темно. Многодолжные мы, говорю вам, не так ученые, а придется переучиваться, верят нам - значит заставят. Я - и о себе и об офицерстве, о дворянстве нашем, - к слову пришлось.

Дальше ехали молча. Горный ветер с шумом пригибал ветви деревьев, и казалось, гонялся за ланью, мелькнувшей в кустах. В небе искрились звезды, особенно яркие здесь, на горах. Завидя обгорелый пень, шарахнулся вдруг конь Нахимова и движением этим вывел из раздумья седока, Корнилов давно уже с улыбкой наблюдал за Павлом Степановичем, он в забывчивости что-то шептал губами.

Нахимов думал о совершенном за сегодняшний день, возвращался к разговору с ополченцами. Как лучше ввести ополченцев в бой? У людей этих большой опыт. Вся Россия за их спиной, с муками и помыслами простых людей. Матросские унтера многому их обучат и сами от них наберутся ума. А победим - многие из ополченцев, из лучших русских людей, поселятся здесь, на Крымской земле.

Нахимов спохватывается и, показывая рукой на одинокий пароходик, пересекающий бухту, шутит:

- С вашей стороны, Владимир Алексеевич...

- На вашу, Павел Степанович...

Оба смеются, помня недавний разговор, не желая возвращаться к нему, но не отказываясь от убеждений, что командование в городе должно быть единым. Только лишь столь редкое взаимопонимание обезвреживает пока создавшееся двувластие, вернее разделение города между двумя начальниками.

Ранняя осень серебрит на горах чешуйчатую листву буков. В горном лесу по-осеннему звучно бежит полноводный глубокий родник. Кони пьют воду. Рассвет нежно касается хрустально чистой поверхности родника, окрашивая желтизной и как бы согревая воду. Та же теплая желтизна лежит пятнами на листьях уже увядающих кленов. Титов незаметно всовывает в подсумки седла букет горных цветов.

Всадники трогают коней и часом позже отсюда, так кажется им, приносят в осажденный город, к землисто-серым стенам бастионов, бодрую прохладу утра, таящую в себе крепость горного воздуха и устойчивость осеннего цветения.

9

Рассвет застал Нахимова в командирской землянке Малахова кургана. Окна не было, свет проникал дымчатыми струйками через щели недавно сложенной из камня бугристой стены. За ночь откуда-то из глубины земли натекла в землянку лужа, и казалось, что небольшой стол в углу и койка, застланная черным суконным одеялом, стоят глубоко в воде. Нахимов поискал взглядом полусапожки, быстро оделся, и, перескочив лужу, по узкому коридору прошел в конец бастиона. Из темных узких коридоров, ведущих в глубину бастиона, несло прохладой и угарным дымом. Там при копотном свете факелов всю ночь долбили ломами каменистую стену, соединяя один с другим подземные проходы

Рассвет золотил медные стволы пушек и высушивал росу, примявшую было пыль. Во дворе возле груды ядер стояла двуколка, оглоблями вверх, и на ней бочка с водой. Нахимов на минуту вытащил пробку и, набрав воды в пригоршню, освежил лицо. Кто-то быстро-быстро подал адмиралу грубое, солдатское полотенце. Нахимов поднял глаза и узнал Левашова.

- Вы!-сказал он несколько удивленно. - Бодрствуете?

- Не спится, ваше превосходительство.

- Ну, пойдемте вместе!..

Кинув полотенце на бочку, адмирал зашагал по двору. Они шли вдоль бруствера. Часто останавливаясь, Нахимов то оглядывал прикрытия над входами в бастион - хорошо ли сложен навес, то всматривался в лица спящих тут же на дворе матросов... Лейтенанту, хотевшему было будить командиров, сказал строго: "Не трудитесь, я за них - здесь!"

-Обжились ли?-спросил вдруг адмирал, как бы в лад собственным мыслям.

Левашов, думая, что вопрос относится к нему, поспешно ответил:

- Так точно, ваше превосходительство. Ко всему готов, всем доволен.

- Я не о вас, - поморщился Нахимов, - о матросах. Успели ли они пообвыкнуть к бастиону, знают ли, куда бежать, что делать, чуть начнется пальба, И как им тут... уйдя с кораблей? Палуба уж больно грязна! - кивнул он

на двор, еще не очищенный за ночь от каких-то ящиков и досок.

- Гадалка вчера была! - виновато доложил Левашов. - Вечером недоглядели караульные, у ворот нескольких матросов ворожбой своей приворожила. Лучше бы поработали лишний час...

- И что же нагадала? - скосил глаза Нахимов. И Левашову показалось, что адмирал оживился и подобрел.

- Многим исход один - смерть... Того и ждали, ваше превосходительство. Говорят, не врет цыганка!

- Вот как! А вы были при этом? - сухо, с нарастающим гневом спросил адмирал.

- Не был, ваше превосходительство.

- Хорошо-с. А то бы посадил на сутки... Скажите, а где эта цыганка?

- Не могу знать, ваше превосходительство.

- Если увидите, направьте в штаб с конвойным...

И вдруг, внимательно поглядев на Левашова, сказал:

- Духу матросскому, боевому население должно учиться у нас, и организовать оборону надо не так, как во время нашествий на Казань... Много ли, мало ли нас, а только мы защищаем город! Понятно ли это всем? И подкреплений пока не ждем, своими силами надо справиться... Мы не отвергаем помощь города, но матрос не должен о ней думать.