У Понта Эвксинского (Том 2)

- Прости, великий царь! И дочь мою глупую - тоже! Знаю, ничто тайное не укроется от тебя. Но Пситира по доброте своей приютила беглянку с того берега, хотя ты и запретил давать приют случайным людям.

- Какую беглянку? - насторожился царь.- Где она?

- В доме, милостивый государь, не будь строг!

Савмак, не обращая внимания на испуг хозяина, направился к двери вслед за Пситирой. Пропустив царя в дом, девушка решительно стала на пути Атамаза и Бунака, приложив палец к губам. Оба поняли этот жест и остановились. Вынув мечи, как и полагалось царским телохранителям, они стали на страже у дверей. К ним присоединился Иафаг, готовый по одному знаку рубить, кого укажут, во славу нового царя.

Толпа при виде обнаженных клинков почуяла недоброе и стала быстро редеть.

С непонятным волнением царь вошел в полутемную комнатушку, освещенную полураскрытым оконцем. Здесь никого не было. Стоял стол с остатками праздничной трапезы. Ему показалось, что занавеска в углу шевельнулась. Он подошел и откинул легкий полог.

Перед ним стояла Гликерия.

Девушка прислонилась спиной к деревянной подпорке, поддерживающей низкий потолок. Одной рукой она держала ворот холщовой рубахи, залатанной у подола, другой как бы хотела защититься от того, кто стоял перед нею. Ее босые ноги носили следы ссадин, волосы растрепались после сна. Исхудалое лицо выражало душевную боль и смятение. От внутреннего напряжения и неожиданности глаза были широко открыты, на щеках алел румянец.

Гликерия безмолвно смотрела на высокого мужчину, пригнувшего шею под низким потолком. Ее губы чуть шевелились, словно пытаясь задать мучительный вопрос: как он узнал, что она здесь, зачем пришел?

Она не ожидала, что Савмак так скоро узнает об ее прибытии, да еще сам явится в этот дом. У стены виднелось смятое ложе из соломы. На маленьком столике стояла глиняная чашка с кусочками мяса, перемешанного с просовой кашей и луком.

- Гликерия,- в изумлении прошептал Савмак,- ты здесь?! Я нашел тебя совсем не там, где искал. А искал я тебя в царском дворце, в имении Саклея... Почему ты скрывалась от меня?

Глаза его стали привыкать к слабому освещению. Он разглядел, что она изменилась, поблекла. Молочная кожа на лбу стала более обтянутой, истонченной, черты лица выступили резче. Но в серых глазах чувствовалась все та же твердость. Она не проявила стыда за свою бедную одежду, старалась держаться так, словно продолжала оставаться свободной и гордой боспорянкой, уверенной в себе. Возможно, это была лишь маска, под которой таились душевная боль и оскорбленное самолюбие.

- Я прибыла сюда ночью вместе с фанагорийсними рабами-повстанцами под твою защиту,- произнесла она с усилием, каким-то чужим голосок,- вернулась из позорного рабства!

- Из рабства? - изумился Савмак.- Кто же поработил тебя?

- Да, из рабства, с одним желанием оказать тебе, что твоя жизнь и дело твое в опасности. Но хотела сделать это не сама, а через людей. Видимо, Пситира выдала меня.

- Спасибо! Ты вторично предупреждаешь меня и моих друзей в час опасности и опять рискуешь ради этого. Как благодарить тебя - не знаю!.. Но чьей же рабой стала ты? Если Саклея, то его нет в живых.

- Они, враги твои, собираются высадиться в Парфении. Мне стая известен разговор Карзоаза с хозяином моим... Олтаком...- тихо, опустив голову, продолжала девушка.- У них все готово для переправы на этот берег. Раб, что подслушал их, погиб, мне же передала это одна рабыня...

- Еще раз спасибо! Вести важные. Но пусть попытаются высадиться мы перебьем их, а тела бросим рыбам!.. И твоего хозяина... этого дандария туда же!

Лицо Савмака изобразило с трудом сдерживаемую ярость. Он поднял руку, желая произнести клятву мести, но Гликерия остановила его.

- Послушай же до конца! Что ты герой, подобный Гераклу, я уже знала и раньше! И верю - ты победишь Карзоаза! Но разве против тебя один Карзоаз?.. Уже идет по волнам Понта флот Диофанта, корабли херсонесские. Сильное и большое войско будет высажено в Нимфее. Так они говорили, не зная, что раб подслушивает их. И если потребуется, Митридат направит сюда вдвое, втрое большее войско, только чтобы задавать тебя!.. Говорю тебе - думай о спасении!

- Ты не веришь в нашу победу?

- Я верю, что ты сможешь одержать еще немало побед. Но все равно враги одолеют тебя, ибо их много! И все против тебя!.. О Савмак! - Ее голос то становился резким, то мягким, умоляющим.- Если бы я верила, что ты, став царем, им останешься, я не приехала бы сюда. Предупредить тебя могли бы и другие. Но я уверена, что они разгромят твое царство!

- А если я их разгромлю?

- Савмак, ты мог бы иначе стать царем! Для этого следовало договориться с друзьями, как это сделал легендарный Спарток, убить Перисада, а потом обуздать рабов, умиротворить крестьян... И тебя признали бы все города, цари и сам Митридат! Понтийский царь, узнав, что ты хочешь быть его другом, сам прислал бы тебе золотую диадему. Но вожаков рабских - никогда царями не признают. Я пришла предупредить тебя! Убедить тебя!

Савмак не мог не рассмеяться в ответ на эти слова.

- Восставшие рабы выбрали меня царем своим! Их судьба - моя судьба! Ибо повстанцы - братья мои, друзья мои! А сатавки - мой народ!

- Тогда мне делать в Пантикапее нечего! Служить царю Савмаку я не хочу! Довольно, что я была рабыней и наложницей одного царя, и не хочу жить милостями другого! Меня жизнь растоптала, теперь я - ничто! Оставь меня, царь Савмак!

Она гордо отвернулась. Савмак нахмурился, его лицо стало жестоким.

- Все понимаю теперь!.. Он похитил тебя,- прошептал Савмак,- Олтак враг мой, и я еще посчитаюсь с ним! Тебя же еще раз благодарю, гордая в прекрасная Гликерия! Ты предупредила меня, и я приму меры!..

Он запнулся, замолчал. Луч солнца, проникнув через окно, упал на ее голову, и золотистые волосы стали светящимися. И вдруг ему пришло на ум, что за ее холодностью и гордым достоинством скрываются иные переживания, иные чувства. Эта догадка никогда ранее не возникала у него с такой определенностью. Гликерия пугает его врагами, спешит заверить, что бежала из рабства лишь с одной целые- предупредить его об опасности. Она хочет доказать, что ее появление здесь - всего лишь дружеское стремление помочь в беде. Не так ли было и тогда, в склепе?.. Истина ослепительно глянула ему в лицо, и сразу все опасности и вражеские происки, о которых Гликерия так выспренне говорила, потеряли свою остроту. Он передохнул глубоко, не зная, о чем дальше говорить.