История людей

19. Пир каннибалов

Из всего, что сказано в предыдущих восемнадцати главах, вырисовывается довольно-таки неприглядный образ человека. Выводить свою родословную от такого Предка — свирепого хищника с навязчивой манией убийства, еще более неприятно, чем от какой-то абстрактной обезьяны.

Однако следующая деталь сделает этот образ еще более неприглядным. Ведь Предок, судя по всему, был заядлым каннибалом и передал эту традицию по наследству человеку разумному.

Чтобы доказать это, можно применить все тот же безотказный метод сравнения. Шимпанзе порой поедают детенышей других шимпанзе — обычно при столкновениях двух противоборствующих групп. И примитивные человеческие племена — даже сейчас в джунглях Новой Гвинеи — тоже едят мясо убитых врагов.

Однако людоедство у людей связано не только с войной. Охотники за головами в джунглях Новой Гвинеи, охотятся на людей почти так же, как на животных, то есть смотрят на них прежде всего как на пищу.

Есть в этом своеобразном явлении и третий аспект. Поедание мяса убитого врага в примитивных племенах рассматривается, как магическое действо. Любители творчества Владимира Высоцкого наверняка знают песню «Почему аборигены съели Кука» и полушутливый комментарий к ней насчет того, что каннибал, поедая сердце убитого врага, полагает, что к нему перейдет храбрость убитого, а если полакомиться глазом, то это придаст людоеду зоркости.

Так вот, в каждой шутке есть доля истины. Воззрения примитивных племен, связанные с каннибализмом, действительно таковы. Поедая мясо убитого врага или покойного родственника, каннибал полагает, что к нему вместе с этим мясом перейдут и лучшие качества покойного.

Кстати о покойных родственниках. Стоит задуматься о том, откуда взялся обычай поминок — то есть застолья после похорон и в дни поминовения.

У славян этот обычай выводят обычно из древней традиции «править тризну» — то есть пировать на свежезасыпанной могиле умершего. Однако это отнюдь не объясняет, откуда взялась сама такая традиция.

Зато известно, что папуасы все той же Новой Гвинеи практикуют такой странный с нашей точки зрения обряд. Когда в семье умирает отец, старший сын пробивает череп покойника и съедает его мозг.

Похоже, происхождение тризны и поминок кроется именно здесь. Пир у свежей могилы ведет свое происхождение от тех пиров, на которых друзья и родственники покойного съедали его самого.

У значительной части населения земли бытует еще один странный обычай — сжигать покойников. Почему странный? А потому что это весьма трудоемкий процесс. Погребальный костер должен быть очень большим, для него надо много дров, гораздо больше, чем для обычного пещерного очага.

Куда как легче просто отнести труп подальше от стойбища (что также имеет свои аналоги в более поздней истории), закопать его в землю или бросить в реку на съедение крокодилам.

Но если вспомнить о каннибализме, то все сразу становится на свои места. Достаточно представить, что первоначально покойника не сжигали, а жарили — и тайна возникновения обряда рассеивается.

Между тем, у людей есть и еще более интересные обычаи, происхождение которых так же загадочно, но может быть объяснено, если привлечь на помощь каннибализм.

Взять, например, обычай умерщвления вдов, который, судя по всему, в древности был распространен повсеместно. Обычно предполагают, что он возник, когда люди, уже достигшие высокого уровня абстрактного мышления, стали считать, что человеку на том свете будет тяжко без жены — и соответственно, жену надо переправить к нему туда.

Но в этом случае надо одновременно найти объяснение тому, откуда взялась сама идея загробного мира.

Вообще говоря, все сложные философские идеи рождаются обычно в качестве ответа на простой вопрос «почему?»

Казалось бы, с загробным миром все просто. Кто-то из первых людей однажды задался вопросом — почему люди умирают? И либо он сам, либо некто более мудрый, отыскал ответ на этот вопрос.

Люди умирают потому, что из их тела выходит душа, которая переселяется в лучший мир. Или в худший — по другой версии.

Однако в этом сценарии сразу заметны две натяжки. В самом деле — почему кому-то понадобилось задавать именно такой вопрос и почему кому-то понадобилось давать на него именно такой ответ?

Для примитивного человека — пусть даже такого же разумного, как мы, но не имеющего за спиной нашего многовекового опыта и наших знаний, гораздо проще прийти к мысли о переходе качеств покойного к человеку, поедающему его мясо, чем додуматься до существования души и загробного мира.

Но есть один момент, когда вполне логичным представляется именно такой вопрос и именно аткой ответ.

Например, представим себе ситуацию, когда в племени умер мужчина, и его вдове предстоит умереть вслед за ним.

Очень возможно, что какая-то из вдов, когда дело коснется е, задаст этот сакраментальный вопрос: «Почему?»

Понятно, что все люди смертны — но почему она должна умереть именно сейчас?

И вполне логичным будет в этом случае утешительный ответ: «Потому что муж твой теперь в другой стране и он ждет тебя там».

Понятно, что такой ответ придет на ум не сразу — но если вопрос возникает постоянно, то до него не так уж трудно додуматься.

Конечно, можно предположить и другое — например, что подобный вопрос задает воин, который может умереть в бою. Но смерть в бою не является неизбежной, и настоящий воин стремится в бою выжить и победить. А смерть вдовы на похоронах мужа уже в историческое время была распространена настолько широко, что есть все основания предполагать ее повсеместное распространение во времена доисторические.

Но откуда же взялся этот обычай, если объясняющая его философская идея является не причиной, а следствием?

Здесь надо вспомнить другой обычай, который до самого последнего времени сохранялся у некоторых северных народов. У них было принято убивать стариков, которые уже не могли участвовать в добыче пищи.

Интересно, что этот обычай антропологи всегда объясняли без привлечения сложных философских идей. Все просто — в тундре мало еды, и племени не нужны нахлебники. Стариков убивают, чтобы больше пищи досталось молодым.

А теперь представим себе приледниковую тундру пятьдесят или тридцать тысяч лет назад. В ней тоже мало еды и трудна ее добыча — особенно в эпоху резкой смены климата, когда старая дичь исчезает, а к новой люди еще не приспособились.

Представим себе племя, которое всегда охотилось на оленей — и вдруг олени от холодов вымерли или ушли. Правда, есть мамонты, но люди не знают, как к ним подступиться.

С другой стороны, по соседству обитает другое племяч, и эти два племени постоянно враждуют друг с другом. Они похищают друг у друга женщин, а мужчин при каждом удобном случае убивают и съедают.

Все это хорошо, но этого мало. В одном из племен погибает мужчина. Он убит и съеден воином из другого племени. А в первом племени осталась его жена. Она вроде бы своя — но в то же время когда то похищена из вражеского племени. То есть одновременно она — враг.

И членам племени, которое потеряло воина, приходит на ум очень выгодное решение. Надо убить его вдову. Во-первых, это месть вражескому племени, где остались ее отец и ее братья. Во-вторых, племя, потерявшее кормильца, лишится заодно и нахлебницы. а в третьих, убитая вдова послужит пищей на сегодняшний вечер.

Постепенно обычай закрепляется и становится всеобщим и обязательным. К тому времени, когда племя приобретает все навыки охоты на мамонтов, никто уже не сомневается в целесообразности этой традиции, которая освящена авторитетом предков. В первобытном обществе обычаи, однажды возникнув, сохраняются очень долго (да и в цивилизованном обществе пережитки этих обычаев сохраняются веками и тысячелетиями, никуда не исчезая и лишь трансформируясь под влиянием новых условий).

Но поскольку дела наладились и от голода не осталось даже следа, исчезает и забывается естественное объяснение жестокого обычая. И в один прекрасный день кто-то задает сакраментальный вопрос: «Почему?» — и приходится искать новый ответ.