Курский излом

— Что–то невероятное, товарищ командующий! Противник сегодня бросил на нашем участке до семисот танков и самоходок. Только против первой и третьей механизированных бригад наступают двести танков.

С такими цифрами нам еще не приходилось иметь дело. Впоследствии выяснилось, что в этот день гитлеровское командование бросило против 3‑го мехкорпуса весь 48‑й танковый корпус и танковую дивизию СС «Адольф Гитлер». Сосредоточив столь огромные силы на узком, 10-километровом участке, немецкое командование рассчитывало, что ему удастся мощным танковым ударом пробить нашу оборону»{595}.

Согласно данным из журнала боевых действий 48‑го тк, первой перешла в атаку 11‑я тд. Ее боевая группа смяла левый фланг 268‑го гв. сп 90‑й гв. сд и двинулась к позициям 3‑й мбр:

«Около 4.00 11‑ятд перешла в наступление и 2‑м батальоном 110‑го грп овладела выс. 245.2. Танковый полк движется строго на юг, охватывая лес, так как местность южнее дороги непроходима.

Дивизия успешно продвигается вперед. В 8.15 боевая разведгруппа 11‑й тд овладела выс. 299.4 и продолжает двигаться на север. Ее танковый полк своим клином находится восточнее Дуброва, он также намерен продвигаться восточнее шоссе на север. 111‑й грп двигается за боевой разведгруппой»{596}.

Донесение о взятии выс. 245.2 оказалось поспешным. 3/451‑го мсб бригады А. Х. Бабаджаняна удержала свои позиции. В то же время наступление боевой группы «Великой Германии» было задержано огнем нашей противотанковой артиллерии. Проведя разведку боем и получив жестокий отпор, генерал Хейерляйн не решился двинуть основные силы танковой бригады Штрахвица на Дуброва и вызвал авиацию:

«Великая Германия» в 7.00 находится перед фронтом ПТО юго–западнее выс. 254.5. В 8.00 «Штуки» (Ю-87) уже атакуют высоту. У Луханино все еще не удается перейти в наступление. На северном берегу мощная вражеская позиция. Рокот танков севернее участка был слышен всю ночь.

7.30. Обороняющийся враг ведет исключительно сильный огонь, танковые контратаки по обеим сторонам дороги у Дуброва останавливают наступление. После доклада гренадерского [638] полка мд «Великая Германия» в дивизию был образован выступ в радиусе 800 м вокруг Дуброва, который ожесточенно атакуют русские танки. Удары «Штук» в 8.00 облегчают положение и меняют ситуацию. Согласно докладу командования танковой бригады командиру корпуса, бригада перешла в атаку в 9.00 на все еще занятую врагом выс. 254.5.

В 8.05 167‑я пд получила задачу: быть в готовности одним полком выдвинуться из района Ольховка через село Солонец на северо–восток до развилки дорог северо–восточнее Дуброво, чтобы помочь танкам проложить путь на север по шоссе и закрепить местность»{597}.

Разведка противника установила, что Дуброво обороняют лишь стрелковые части, усиленные артиллерией, и только потом за их позициями окопались мотопехотные соединения с танками. Нащупал враг и стык бригад А. Х. Бабаджаняна и Ф. П. Липатенко. Поэтому, как только гренадерский полк с бригадой Штрахвица, двигавшейся вдоль дороги к выс. 254.5, завязал бой за Дуброво, часть гренадеров ударила именно по смежным флангам мехбригад. Но оборона здесь была выстроена надежная, с ходу смять ее не удалось. В 10.00 в штаб 48‑го тк поступило сообщение:

«8.50. 167‑я пд получила приказ одной полковой группой атаковать вражеские позиции в 2 км западнее с. Покровка.

10.00. 167‑я пд выступила из Ольховки, а 11‑я тд огибает лес у выс. 245.2 и ведет тяжелый бой с сильным врагом у развилки дорог. «Великая Германия» все еще ведет бой на позициях вокруг Дуброво и в лесу юго–западнее выс. 247.2»{598}.

Практика боев показывала, что пехота, даже поддержанная полковой или бригадной артиллерией, долго не выдерживала повторяющиеся одна за другой атаки танков, которые чередуются с авианалетами, если перед ее позициями не созданы сильные противотанковые препятствия или заграждения. На стыке 1‑й и 3‑й мбр, кроме минных полей, ничего не было. Да и те после бомбежки в значительной мере детонировали. После того как позиции 268‑го гв. сп были прорваны, части обоих соединений: «Великой Германии» и 11‑й тд — предприняли несколько сильных танковых ударов в лоб 451‑го мсб 3‑й мбр вдоль дороги из Дуброва через выс. 247.2 на выс. 254.5. Эти атаки, в которых принимали участие и «пантеры», напоминали ход маятника. Немцы то отходили, то вновь устремлялись на позиции бригады полковника А. Х. Бабаджаняна.

Ранним утром на НП командира 3‑й мбр появились очень [639] важные гости, прибыло почти все руководство 1‑й ТА и 3‑го мк. Отсюда М. Е. Катуков, Н. К. Попель и С. М. Кривошеин решили наблюдать всю картину боя бригады с ударным клином 48‑го тк. И здесь пережили, возможно, одни из самых тревожных минут в своей жизни. После войны в книге мемуаров Н. К. Попель, описывая этот момент, датирует его 8 июля. Но факты, относящиеся к ходу боя, в частности ранение комбрига, свидетельствуют, что описанные им события происходили утром 7 июля в районе выс. 254.5:

«Когда я подходил к блиндажу Армо, — вспоминал член Военного совета, — в серо–голубом рассветном небе завыли первые немецкие бомбардировщики.

— Нэ нравятся мне эти утренние птички, — задрал голову Бабаджанян. — Кто много успеть хочет, рано начинает.

Наше с Катуковым присутствие связывало Бабаджаняна. Отдавая распоряжения, он косился в нашу сторону. Ему казалось, раз в такой день приехали к нему, значит, не совсем доверяют. А тут еще появился командир корпуса генерал Кривошеин, который без всяких задних мыслей недавно предлагал послать Армо учиться…

Но обстановка с минуты на минуту накалялась, и Бабаджаняну было уже не до представителей. Катуков положил ему на плечо руку:

— Война, Армо, без того дело нервное. Не надо усложнять.

— Слушаюсь, товарищ командующий, — кивнул Армо и добавил: — На Кунина прут танки. Посылаю роту пэтээр. Остаются в резерве только «сорокапятки»…

До нас доносились глухие, сливающиеся в общий гул разрывы. Когда гул откатывался в сторону, слышались отрывистые выстрелы танковых пушек, отчетливые очереди пулеметов и послабее — автоматные. Над оврагом свистели наши и немецкие снаряды. В повозки, в грузовые машины спешно грузили раненых. На месте медсанбатских палаток торчали лишь рогульки, на которые ставили носилки, да груды окровавленных бинтов и ваты.

Кортылева, заместителя Бабаджаняна по политической части, я не застал. Он с ночи находился в батальоне Кунина. В трубке я слышал его голос, измененный боем:

— Танки прошли через нас. Повторяю: танки прошли через нас. Идут в вашем направлении, готовьтесь…

В блиндаж стремительно вошел Бабаджанян. Смуглое лицо его стало серым: так он бледнел.

— Богомолов, — повернулся Армо к корпевшему за столом начальнику штаба, — организуй круговую оборону. Всех — в ружье. [640]

Богомолов прислушался к свисту осколков, прикрыл пилоткой лысеющую голову:

— Ясно, товарищ комбриг.

Катуков нетерпеливо крутил ручку телефонного ящика.

— Тяжелой бы артиллерии, — неуверенно попросил Бабаджанян.

— Знаю, — отрезал Катуков.

Наконец, командующий артиллерией Фролов ответил, и Катуков несколькими словами обрисовал обстановку:

— Нужен маневр траекториями. Понимаешь? По рубежам. Поворачивай артиллерийскую группу. Понимаешь? По рубежам…

Фролову можно было не объяснять подробности…

С Армо и Михаилом Ефимовичем мы быстро карабкались по склонам оврага. Вдоль гребня его, в заранее отрытых окопах, уже сидели штабные командиры, писаря, бойцы пункта сбора донесений…

Впереди все было затянуто плотной завесой дыма и пыли. И вдруг эту завесу прорвали десятки разрывов. Земля мелко задрожала под ногами. Артиллерия все била и била. Такую стену танкам не протаранить.

Когда огонь утих, и дым немного рассеялся, мы, словно сквозь туман, увидели вдали сплошную цепь немецких машин. Понять, какие подбиты, какие целы, было невозможно. Цепь зашевелилась — видимо, немецкие танкисты получили какой–то приказ. «Пантеры» рассредоточивались, пробуя обойти ПЗО{599}.