Меч и перо

В комнату вошла Талиа и, поздоровавшись с гостями, разостлала на ковре скатерть. Старый Джанполад обратился к Низами:

- В какой бы дом деревни ни вошел сейчас уважаемый поэт, он увидел бы, что каждая семья сидит за точно такой же скатертью. Наша деревня - это большая семья в пять тысяч человек. Сейчас мы все сидим у скатертей.

Талиа вышла из комнаты и вскоре вернулась, сопровождаемая несколькими девушками в белых шелковых платьях. Они несли подносы с едой и кувшины с шербетом.

- Да, в наших домах все очень похоже, - продолжал Джанполад, -единственная разница в том, что мы едим разные блюда.

- Неужели всем семьям готовят разную еду? - спросил Низами.

- Каждая семья ест то, что ей по вкусу. В каждом квартале есть общественный матбах. Семья с вечера по своему желанию заказывает еду на следующий день. Работаем мы много, продуктов у нас достаточно, хватает и нам самим и нашим гостям. В этой деревне со дня ее основания никто ни у кого ничего не украл, потому что жители ее не знают нужды. Но, как я вам уже сказал, у нашей жизни много врагов. Они не желают, чтобы крестьяне в других деревнях жили так, как мы, ибо таких крестьян будет трудно притеснять и обманывать.

После еды Низами рассказал хозяевам дома, зачем они приехали. В конце он добавил:

- Мне кажется, султан Тогрул вынашивает недобрый замысел осуществление которого является целью этого его путешествия в Аран. Он неспроста замышляет остановиться в вашей деревне. Я считаю, до прибытия сюда армии Тогрула велиахд, его брат узбек и Талиа-ханум, должны уехать в Гянджу. Если Тогрул действительно замышляет новое преступление, в Гяндже ему не удастся осуществить его, так как все гянджинцы - сторонники велиахда.

Фахреддин поддержал идею Низами. Гёзель тоже одобрила ее.

Старый Джанполад, поблагодарив Низами за заботу о благополучии его внуков, распорядился позвать трех деревенских аксакалов. Когда старики пришли, у них спросили разрешения на отъезд из деревни велиахда Абубекра с женой и братом.

Аксакалы дали свое согласие.

На следующий день после отъезда велиахда Абубекра в Гянджу, султан Тогрул подъезжал к деревне Пюсаран. Известие об этом пришло в послеобеденный час, когда все крестьяне находились дома.

Фяхреддин и Низами, которым было любопытно взглянуть на пюсаранцев, вышедших встречать хекмдара, спустились к небольшому лугу у дороги.

Впереди всех стояли три аксакала. За ними в ряд выстроились старики, чуть подальше --мужчины всех возрастов. Все были одеты одинаково.

По другую сторону дороги стояли пожилые женщины, за ними женщины помоложе, а позади всех - девушки и парни.

Молодежь была одета во все белое, старики и старухи - в голубое.

Низами, положив руку на плечо друга, тихо сказал:

- Если бы люди во всем мире жили по законам, существующим в этой деревне, тебе никогда не пришлось бы извлекать из ножен свой меч. Мы напрасно смеемся над нашими отцами и дедами, которые говорили: "Придет время, волки и овцы будут жить в мире!" Сейчас, глядя на жизнь пюсаранцев, я не считаю эту мысль такой уж смешной и вздорной. Мы еще раз убеждаемся в том, что все зависит от жизненных условий и воспитания. Ты согласен со мной, Фахреддин? Я опять не могу не поспорить с мыслями великого Фирдоуси. Взгляни на этих людей! Как они дружны, как едины! Разве все это не есть результат воспитания?! Волк не сразу становится безжалостным хищником. Я убежден, волчонка можно воспитать вместе с овцой, и он будет привязан к ней, как к родной матери. Фирдоуси говорит: "Если дочь порочной, развратной матери отдать на воспитание в благородную, добропорядочную семью, все равно, когда она ощутит себя женщиной, она пойдет по дурному пути своей матери". Доказать ошибочность такого суждения легко, - достаточно представить себе обратное: если мы возьмем маленькую девочку, родившуюся в честной, благородной семье, и отдадим на воспитание дурной женщине, несомненно, она вырастет не такая, как ее родители, а пойдет по пути той, с которой жила и которая ее воспитывала. Да, да, людские нравы зависят от условий жизни и воспитания. Беда народов заключается в том, что их правительства, издавая законы, не думают о счастье и воспитании своих подданных. Законы владык мира обеспечивают счастливую жизнь лишь небольшой кучке людей, стоящих у власти. А разве нельзя сделать, чтобы крестьяне из других деревень жили так, как пюсаранцы?! Можно! Но кто позволит?! Подобная жизнь, подобное общество невыгодны правителям и их подручным.

Вдали на дороге показался туг [туг - древко с привязанным конским хвостом, знак власти падишаха ] , возвещающий о приближении тахтревана султана Тогрула.

Низами и Фахреддин поспешили вернуться в деревню.

Султан Тогрул остановился в доме Джанполада. Жена покойного атабека Мухаммеда Гёзель оказала высокому гостю радушный прием.

Хекмдар, узнав о том, что велиахд Абубекр и его брат Узбек уехали в Гянджу, помрачнел и нахмурился.

- Значит, мои племянники не пожелали встретить брата своего отца? сердито сказал он.

- Они поспешили в Гянджу, чтобы организовать там торжественную встречу элахазрету, - слукавила Гёзель.

После того, как Тогрул отдохнул с дороги, ему доложили, что в Пюсаране находится посольство гянджинцев.

- Скажите послам, я приму их после вечерней трапезы, - ответил Тогрул.

Хекмдару не сказали, кто возглавляет посольство. Знай он, что в Пюсаран приехали Низами и Фахреддин, возможно, он не пожелал бы принять их.

Когда вечером в дом Джанполада пришли двенадцать аранцев и султан Тогрул увидел своих недругов поэта Низами и Фахреддина, он догадался, кто виновен в отъезде велиахда Абубекра и его брата Узбека из деревни Пюсаран.

Падишах встретил послов неласково и лаже не сразу предложил им сесть. Он долго разговаривал со своими приближенными, не обращая никакого внимания на аранцев, затем, обернувшись к Низами и Фахреддину, спросил:

- Зачем пожаловали, уважаемые?

Низами почувствовал настроение Тогрула.

- Мы приехали передать элахазрету привет и желания аранского народа, сказал он.

- Мне известны эти желания! Что касается привета аранцев,сомневаюсь в его искренности, так как я не видел сегодня ни одного из вас среди встречавшей меня толпы.

- Торжественная церемония встречи элахазрета султана будет организована у Гянджи, нас же послали к вам совсем по другому делу.

- Интерсно, зачем?

- Элахазрету султану известно, что между Ширванским государством и Араном установились теплые, дружеские отношения. С другим нашим соседом, грузинским народом, мы тоже

живем в братском согласии. Элахазрет должен понимать: мир между Ширваном, Грузией и Араном - большое политическое достижение. Но прибытие элахазрета в Северный Азербайджан с большим войском встревожило наших добрых соседей. И они правы: у них есть все основания волноваться. Подумайте сами, в государство, которому не угрожает военная опасность, народ которого не восстает и не бунтует, прибывает многочисленное войско! Ясно, это делается неспроста. Здесь есть какой-то тайный умысел. Поэтому аранский народ, не желая портить дружеских, братских отношений со своими соседями, просит, чтобы войско уважаемого элахазрета султана вернулось назад в столицу. Элахазрет Тогрул может быть уверен: в Гяндже и других городах Арана имеется достаточно войск, чтобы обеспечить безопасность нашего падишаха.

Тогрул самодовольно усмехнулся.

- В настоящий момент ваш падишах не настолько слаб и беззащитен, чтобы аранский народ мог заставить его войско разоружиться! Мне кажется, мысль, только что высказанная

поэтом, не является мыслью всего аранского народа, - она принадлежит лишь присутствующим здесь трем-четырем джанабам. У меня есть много оснований так думать. Нельзя управлять огромным государством с помощью идей такого ничем не примечательного поэта, как Низами. Падишах, стоящий во главе этой империи, сам хорошо знает, как ему поступать. Я прошу, чтобы поэт Низами избавил меня от своих наставлений, которыми он