Люди с чистой совестью

В долине Быстрицы уже светало. Вчерашняя бомбежка была всем хорошо памятна. Народ, поглядывая на небо, усердно погонял коней по шоссе. Большая часть их вышла из строя. Они посбивали себе копыта на каменистых дорогах. Непривычные к горам, еще два дня назад такие резвые кони еле тащились по каменистому шоссе. Обоз вышел из строя, пройдя по горам всего десять - пятнадцать километров.

Только пара небольших лошадок Павловского бойкой рысью обгоняла колонну. То ли его коняги родом из этих мест, то ли старый хозяйственник нашептал им какие-то колдовские слова, но "выезд" Павловского показывал класс резвости и быстроты. Помахивая хвостами, кони неслись, обгоняя уныло бредущий обоз, телеги с ранеными.

Сидя верхом на огромных битюгах артиллерийских упряжек, ездовые пушек изнемогали. Они устали понукать своих слоноподобных тяжеловозов. И с завистью провожали глазами повозку Павловского. Артиллерийские кони с усилием переставляли ноги с пудовыми копытами только под ударами кнута. А через секунду, жалобно опустив огромные добрые головы, они еле плелись по каменистой дороге.

- Расчахнулись, проклятые, - кричал, оборачиваясь на возу, Павловский. - Це вам не Пинские болота. И не степя-а-а... Тутечки дело поскладнее. И для германа тоже. Но и для нас.

Ездовые с ненавистью поглядывали вслед помпохозу. Велас повозочный санчасти (он же фармацевт и конский хирург) ворчал:

- Добре тебе языком молоть. Эх, нема правды на свите, щоб усе начальство перевелося.

Но оказалось, что правда еще существует на свете. Обгоняя обоз по краю обрыва, ездовой Павловского не рассчитал и вывалил своего хозяина в речку. К счастью, обрыв был невысок, дело окончилось синяками и шишками. Побарахтавшись с минуту в быстрой, но мелкой реке, Павловский под смех ездовых выбрался на берег. Из телеги вывалилось в реку два мешка сахару, мешок соли, несколько ящиков с мылом, литров тридцать водки, одеколон, мануфактура и еще множество бакалейных и галантерейных товаров.

- И де воно вмещается? Не меньше чем пивторы тонны. Не повозка, а пульмановский вагон, - разглагольствовал довольный Велас, кнутовищем показывая на черный ком шубы Павловского: словно расшалившийся щенок, ее рвала и метала Быстрица.

Народ повеселел.

- Ну, что, злая река? - спрашивал, смеясь, Базыма незадачливого помпохоза.

- Они ее подсластить хотели, - не удержался от насмешки Семенистый.

Намек на утонувшие два мешка сахару переполнил чашу терпения Павловского. Семенистый сразу после ядовитой реплики погнал коня в галоп. А вслед ему неслась отчаянная ругань помпохоза. Немного успокоившись, Павловский согласился с доводом Базымы.

- Река действительно злая!

Минер 4-го батальона Платон Воронько, взорвавший мост под Тернополем, ехал рядом со мной. Откинув непослушный поэтический чуб, он вдруг громко проскандировал:

По высоким Карпатским отрогам,

Там, где Быстрица - злая река,

По звериным тропам и дорогам

Пробирался отряд Ковпака.

Базыма хмыкнул себе под нос:

- Ничего. Получается! Мотив надо подобрать.

А когда совсем рассвело, мы, памятуя наши вчерашние приключения в Маняве, стали быстро размещаться в селе Зеленая.

Куплеты вновь сложенной песни уже ходили по рукам в коряво переписанных листках.

Он шумел по днепровским равнинам,

Там, где Припять и Прут голубой,

Чтобы здесь, на Карпатских вершинах,

Дать последний решительный бой,

пели в ротах на мотив "Казака Голоты".

"Последний ли? - подумал я. - И знают ли эти люди, всего полдня за этот месяц прожившие без боя, что им еще предстоит?!"

Дорога сворачивала влево, вдоль улицы Зеленой. А справа все шумела река Быстрица.

Кто знает, как она покажет себя, эта река.

А пока что:

По высоким Карпатским отрогам,

Там, где Быстрица - злая река...

гремит по колонне песня

Дни и ночи стрельба-канонада,

Только эхо по сопкам ревет

Партизан не желает пощады

И на помощь к себе не зовет.

Не зовет он далекого друга,

Что на фронте за тысячу верст,

Из-за Дона и синего Буга

Ты придешь к нам, наш сменщик, на пост.

Так пели партизаны 20 июля 1943 года в нескольких километрах от государственной границы Советского Союза.

29

В селе Зеленая мимоходом была разгромлена немецкая погранзастава. Пограничники отошли в горы без боя, побросав свои пожитки и чемоданы. Уничтожили только рацию и боеприпасы. Немецкая застава прикрывала широкую долину Быстрицы и ущелье Зеленой и Зеленички. Таким образом, выход на венгерскую сторону был открыт. По приказу Ковпака на заставе был оставлен батальон Кульбаки. Все соединение ушло в ущелье реки Зеленой.

После изнурительных маршей, закончившихся двумя трудными переходами в горах, стоянка нужна была до зарезу. Но почему Ковпак выбрал ее в ущелье Зеленой? - спрашивали мы себя.

Молодой разведчик Журов, бывший пограничник, робея и волнуясь, доказывал, что остановиться здесь - значит нарушить границу целого государства.

- Это же не какого-нибудь бургомистра или гебитскомиссара пощупать! О нарушении границы через несколько минут будут знать в Будапеште.

Почему осторожный Ковпак не внял здравому голосу? Только позже я понял, что и Ковпак и Руднев крепко надеялись: заварим кашу, а тем временем подойдут Сабуров, Олексенко и Шитов, ударят на Бессарабию молдавские партизаны Андреева и Шкрябача, на Винницу пойдут Мельник и Буйный. Это был план одновременного удара многими отрядами на юг Украины. Федоров еще раньше нас ушел на запад под Ковель.

А сейчас, карабкаясь по склонам к ротам, тренируя старые ноги в ходьбе по горам, командир как бы говорил хлопцам всем своим видом:

- Проходили мы не раз границы и похлеще! Брали под пулеметным да минометным огнем рубежи Днепра и Припяти, выпутались и из "мокрого мешка". Держи голову выше, хлопцы!

Не мог же Ковпак перед всеми раскрывать тайну важнейшего плана, в котором его отряд выполнял только одну составную часть задачи - роль авангарда. Ковпак знал: не хватит у Гитлера резервов, чтобы ликвидировать тот мощный удар главных сил партизанских, который был подготовлен под руководством ЦК КП(б)У летом 1943 года на юге Украины.