Путешествия по Центральной Азии. Путешествия по Сибири

Итак, в начале января во двор посольства прибыли две неуклюжие крытые двуколки на двух громадных прочных колесах, которые выдерживают бесчисленные ухабы больших китайских дорог. В них распределили весь багаж, в одной поместился я, в другой – Цоктоев вместе с посредником, хозяином транспорта.

Распростившись с гостеприимными соотечественниками и облачившись в китайский костюм, я направился вглубь Китая, к сожалению, без переводчика, выучив только самые необходимые слова для объяснений на постоялых дворах.

Глава пятая. По северному Китаю от Пекина до Южной окраины Ордоса

Я выехал из Пекина 3 января 1893 г. после обеда.

Первые 10 дней мы ехали по Великой Китайской равнине, представляющей мало живописного, в особенности зимой, при отсутствии зелени. Почва равнины состоит из лёсса, и все здесь серо-желтое – дорога, пыль, вздымаемая колесами и копытами, поля, еще не засеянные, стены домов в селениях и городах. Весной, когда все зелено, картина, конечно, другая. Равнина на восток уходит за горизонт – она тянется до Желтого моря, а на западе ограничена довольно высокими горами на расстоянии от 5 до 40 км от дороги, но из-за непрозрачности воздуха, наполненного лёссовой пылью, эти горы были еле видны. Несмотря на январь, снега не было ни на равнине, ни на горах.

Равнина густо заселена и сплошь возделана. Через каждые несколько километров встречались селения или города, а в промежутке – пашни, сады, кумирни, семейные кладбища в рощах среди полей. В Китае общественные кладбища имеются при городах, но в сельской местности каждая семья или, вернее, род имеет свое кладбище, для которого отведено место среди принадлежащего роду поля. И так как культ предков соблюдается свято и могилы рода содержатся хорошо, то мертвые, в сущности, занимают много места в ущерб живым. Мертвых не закапывают в могилы, а оставляют в очень массивных гробах из толстых досок на поверхности и засыпают землей или обкладывают камнями, кирпичом, сырым или обожженным. Эти семейные кладбища обычно обсажены деревьями, а у более богатых тут же возведена маленькая кумирня со статуей божества, перед которой в определенные дни совершают моление, зажигают курительные свечи и ставят маленькие жертвы.

Эта равнина не представляла интереса для геолога, и я торопился проехать поскорее первые 600 ли (около 300 км) до городка Хуолу, где мой маршрут поворачивал на запад, в горы. Поэтому мы выезжали еще до света, в 4–5 часов утра, ехали до полудня, останавливались часа на два для отдыха на постоялом дворе и опять ехали до темноты или дольше. Таким образом удавалось проезжать только 35–40 км в день, так как мулы, впряженные в тяжелые повозки, двигались шагом и нередко останавливались, пропуская встречных или для передышки. В повозку были впряжены три мула: один в оглобли и два в пристяжку. Возчик то шел пешком, то присаживался на оглоблю, а я в повозке мог лежать, читать или спать, когда надоедала однообразная местность или было темно.

Ночевали на постоялых дворах того же типа, который уже описан, и часто страдали от холода, пока не разогреется кан. Я сначала пробовал довольствоваться пищей, которую можно было получить на постоялом дворе; она состояла из жидкой пшенной каши, или вареных кусочков теста, или «гуамяни» – вермишели из гороховой муки, которая сдабривалась соусом из зеленого лука, чеснока или черного уксуса. Это обычная пища основной массы китайцев. На юге Китая главную пищу составляет рис, тогда как на севере его заменяет пшено. По особому заказу можно было получить поджаренное мелкими кусочками мясо.

Молочных продуктов в Китае почти нет: отсутствие лугов не позволяет держать коров, и даже коз разводят только в гористых местах, где они находят корм на склонах, неудобных для распашки. Молоко продается иногда в аптеках (козье, ослиное, даже женское), а о твороге, сметане, масле пришлось забыть на все время путешествия по собственно Китаю и в случае надобности поджарить пищу пользоваться растительным маслом. Пресная и малопитательная пища скоро надоела, и я предпочел вернуться к походной, которую имел в Монголии. Цоктоев покупал мясо и каждый вечер варил суп, заправленный какой-нибудь крупой из дорожных запасов или гуамянью. Обед во время дневной остановки состоял из остатков холодного мяса и чая. К чаю покупали хлеб, который в Китае представляют или маленькие круглые булочки, сваренные на пару, или плоские печеные, по желанию – с начинкой из сушеных слив или каких-то ягод; те и другие из пшеничной муки. Рожь в Китае не сеют. Овощи и фрукты, вероятно, ввиду зимнего времени, в продаже отсутствовали.

Отмечу дешевизну продуктов: наш походный стол, достаточно сытный, обходился нам двоим всего в рубль в день и только немного дороже, чем кушанья на постоялом дворе, причем в эту сумму входила и плата за кипяток для чая и за огонь для варки супа.

Проезд по равнине занял 8 дней; на этом пути мы миновали два больших города – Баодин и Чжэндин, в которых постоялые дворы были несколько лучше: в комнатах, кроме двери, было и окно (конечно, с бумагой вместо стекла), кан был покрыт войлоком и, пока он нагревался, в комнату вносили жаровню с углем. Уголь для нагревания комнат изготовляется в виде шариков из смеси лёсса и каменноугольного порошка; эти шарики, накаляясь, горят медленно, без дыма, и дают много тепла. Этот способ очень распространен в Китае, и, познакомившись с ним, я потом требовал жаровню с шариками везде, где было возможно, т. е. где поблизости были угольные копи. Плохое состояние дорог было причиной того, что уже на расстоянии более 100 км от копей уголь не по средствам большинству населения, которое отапливает жилища соломой, навозом, мелким кустарником, и зимой мерзнет.

От Хуолу большая дорога в Тайюань повернула на запад, в горы провинции Шаньси. В сущности – это высокое плоскогорье, которое обрывается уступами на восток, к Великой равнине; эти уступы расчленены размывом на горные гряды и группы. Местность стала живописнее, скалистые гряды поднимались среди холмов и долин, появились рощицы, кустарники; дорога стала труднее, с подъемами и спусками, и грязнее. Здесь я прекратил езду в темноте и по временам вылезал из повозки, чтобы изучать состав гор и собирать образчики. Это плоскогорье богато каменным углем и железной рудой. Часто встречались ослики и мулы, нагруженные корзинами с углем, полосовым железом, чушками чугуна, носильщики с хрупкими чугунными котлами и горшками на коромыслах.

Местность также густо населена, и почва везде возделана, где возможно; холмы и склоны покрыты лёссом, и дорога часто представляет собой глубокую траншею или дефиле, врезанное в лёсс, не вырытое человеком, а постепенно выбитое колесами и копытами в этой мягкой почве, которая рассыпается в пыль, уносимую ветром. Так в течение веков мало-помалу углубляется дорога, иногда на 10–20 м, и идет между двумя желтыми отвесными стенами (см. рис. на стр. 69). В этих дефиле две повозки не могут разъехаться; если дефиле длинное, то кое-где оно искусственно расширено, и здесь нужно ждать проезда встречной повозки, о чем возчики извещают громким криком. В коротких дефиле также предупреждают криком о въезде, чтобы встречные подождали.

Мы уже так часто видели лёсс и говорили о нем, что нужно, наконец, пояснить подробнее, какая это порода. Лёсс, желтозем, по-китайски хуан-ту («желтая земля»), – это смесь мелких песчинок и частиц глины и извести, т. е. по составу это известковый суглинок; цвет его серо-желтый или буро-желтый; он очень мягкий, его легко можно резать ножом и давить между пальцами. Но, вместе с тем, он вязкий и хорошо держится в обрывах, даже в 5—10–20 м высоты. Лёсс пронизан мелкими порами и вертикальными пустотами в виде тоненьких трубочек, оставшихся после истлевших растительных корешков; поэтому лёсс хорошо фильтрует воду, а кусок лёсса, брошенный в воду, долго выделяет пузырьками воздух, содержавшийся в пустотах.