Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том второй

Общие замечания. Из сделанного очерка можно усмотреть полное несходство Восточной войны с обликом наполеоновских войн. Мы видели, как правила стратегии сокрушения, извлеченные из последних, довлели над идеологией руководителей войны, и значительно затрудняли русским путь к успеху. У союзников практический смысл англичан поборол попытки Наполеона III следовать заветам его великого дяди и направил их в русло борьбы за географический пункт, борьбы на измор. Правильное решение стратегических вопросов в Восточную войну являлось во многом прямо противоположным выводам формальной логики из наполеоновских походов. Давление на Керчь, дабы ухудшить сообщение русских, не взять русскую армию в плен, а посадить ее на половинный паек, это операция, вполне разумная и в то же время целиком отвечающая идеям XVIII века, стратегии Бюлова.

Русское стремление к сосредоточению, к постановке вопроса об уничтожении живой силы, как решающего участь войны, игнорирование географических интересов и слепое следование стратегическим заветам Жомини себя не оправдало. Еще Клаузевиц подчеркивал, что если наступающая сторона будет задаваться второстепенной географической целью, то обороняющая исполнит свой долг, лишь сосредоточивая на защите ее всю свою энергию, а отнюдь не концентрируя свое внимание на обеспечении жизненных интересов государства, которым никто не угрожает. Опыт Восточной войны резко оттеняет эту диалектику стратегии. Осада Севастополя, важнейшее военное событие на пороге новейшей истории, открывает перед нами картину грандиозного материального сражения, и во многих своих чертах является прообразом еще более крупных материальных соревнований на фронтах Мировой войны.

Позиционный характер борьбы за Севастополь ослабил невыгоды, проистекавшие из низкого уровня тактической подготовки русской армии, и выдвинул на первый план материальные факторы.

Было бы ошибкой приписывать наши неудачи в Восточную войну недостаточному вниманию, уделявшемуся перед войной материальной подготовке. Феодальная Россия, несмотря на свой нищенский военный бюджет, накопила запасы вооружения, которые по качеству и по количеству оказались бы достаточными для энергичного краткого столкновения, в стиле походов Наполеона и Мольтке. Но при затянувшейся борьбе и ее позиционном характере центр тяжести был перенесен с довоенной подготовки на работу во время войны. Наши противники успели перевооружиться во время войны, и новые образцы их оружия, особенно артиллерийского, оказались, конечно, лучшими. Слабость государственного организма и военной системы России сказались именно в затруднительности импровизировать творческую работу во время самой войны; нам не удалось полностью ни создание новых войсковых частей, ни даже пополнение их, ни разрешение проблем транспорта, вооружения и снабжения. Решение участи севастопольского фронта зависело от базиса и сообщений с ним. Конные приводы Шостенского порохового завода конкурировали с паровыми машинами заводов Франции и Англии. Полторы сотни, тысяч русских телег силились организовать на несколько сот верст, по грунтовым путям, подвоз, который соперничал бы с сотнями пароходов, доставлявших быстро и дешево союзникам снабжение морем.

Если бы подвоз противников базировался только на парусном флоте, мы бы, несомненно взяли верх, так как зимой плавание парусных судов по Черному морю возможно только эпизодически. Если результат этого состязания затянулся, то лишь вследствие огромных запасов материальной части, накопленных Россией до войны в Севастополе, и поразительной организационной неурядицы союзников. Но огромное значение в наших неудачах имело и неверие аристократических вождей русской армии в ее силы, в силы русского государства. Эти вожди сильнее других ощущали культурную, политическую и экономическую отсталость России, недооценивали наши усилия, не замечали развала в неприятельском лагере, вносили сомнения в руководство войсками, пролагали дорогу пораженческим настроениям общества. Грехи русской политики мирного времени вызывали у командования своего рода угрызения совести, которые всегда будут обессиливать реакционных вождей в борьбе с более прогрессивной, представляющей передовой отряд человеческого развития страной.

Мы видели развал английской армии; явления развала замечались и во французской армии — например, французам пришлось отозвать из Крыма достойного, но строгого генерала Форей, против которого солдатская масса выдвинула нелепое обвинение в изменнических сношениях с русскими. Дисциплина шаталась и среди французских солдат и среди французских генералов. Но английские и французские политики имели под собой гораздо более широкий и устойчивый базис, чем русское самодержавие, и сумели добиться победы, хотя и условной.

Старый порядок феодальной России в значительной степени держался в том военном престиже непобедимости, который он сохранял с эпохи разгрома Наполеона. Поражения Восточной войны открыли путь буржуазным реформам Александра II. Крепкая, недостаточно оцененная дисциплина русской армии позволила претерпеть все неудачи Восточной войны без больших потрясений для государства; старый порядок разваливался еще преимущественно только в сознании верхов. После Восточной войны возможны была еще различные направления во внутренней политике. Окончательно на путь отмены крепостного права Россия стала после поражения в 1859 г. другого реакционного европейского государства — Австрии, и торжества над ним национально-революционных идей.

1) Camille Rousset. Histoire de la guerre de Crimeé. — Париж. 2 тома. 3-е издание 1894 года. Наиболее известный, популярный труд знаменитого французского историка.

2) Н. Шильдер. Граф Эдуард Иванович Тотлебен. Его жизнь и деятельность. — Петербург, 1885–86 гг. 2 тома. Несмотря на совершенно не беспристрастный тон оценки Тотлебена, обращающий биографию в панегирик, автор местами проявляет себя как крупный историк. Мы только у него нашли цитированное нами письмо Долгорукого об экономическом положении России.

3) А. М. Зайончковский. Восточная война 1853–1855 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. — Петербург 1908–1913 гг. т. I, т II, ч 1 и 2, 2 тома приложений; 1 атлас. Автор свою широко задуманную историю успел довести лишь до конца Дунайской кампании. Наибольший интерес представляют приложения, содержащие много неизданных дипломатических и военных документов, напр. записки Жомини о русском развертывании.

4) Под редакцией Тотлебена. Описание обороны Севастополя. — Петербург, 1863–1873 гг. 3 тома. Монументальное издание, включающее технические подробности, снабженное прекрасными планами, авторы его, однако, не располагая еще архивными данными по переписке царя и военного министра с главнокомандующим в Крыму, попытались довольно неудачно выйти за пределы технического описания обороны и дать очерк общего хода военных действий.

5) Богданович. Восточная война 1853-56 гг. — Петербург, 1876-77 гг. Труд устарел, но охватывает всю войну и содержит интересные данные. Несомненно, выше по научности патриотически-популярного трехтомного сочинения Дубровина История Крымской войны. Петербург, 1900 г.

6) Kinglake. The Invasion of the Crimea (1868). Любопытный, многотомный труд, рисующий события с английской точки зрения. Имеется и во французском переводе. Автор — маленький Тьер, воспевающий лорда Раглана и его сподвижников.

7) J. Revol. Le vice des coalitions. — Paris, 1923. Автор, после Мировой войны, в которой на французском фронте происходили многочисленные трения между английским и французским командованием и лишь в марте 1918 г. было достигнуто объединение военного руководства, заинтересовался теми трениями, которые происходили в Крыму при отсутствии единства командования, но очертил их недостаточно глубоко.

8) К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. X и XI, под редакцией Д. Рязанова; изд. института К. Маркса и Ф. Энгельса. Указанные тома содержат большое количество статей эпохи Восточной воины, освещающих не только политическую сторону войны, но дающих и ряд ценных военных суждений, например, об особенностях английской армии и ее управления, об оценке общей обстановки в отдельные моменты войны. Нужно, однако, иметь в виду, что в 1853–55 гг. статьи Энгельса преследовали особые цели, и что углубление Энгельса и Маркса в военные вопросы еще не достигло полной силы. Только спустя 3 года Энгельс ознакомился с Клаузевицем.