Роман с президентом

В ближайшем же окружении президента аппаратный опыт имели лишь тогдашний первый помощник В. В. Илюшин и глава Администрации Ю. В. Петров. Их сил явно не хватало, чтобы уследить за калейдоскопом событий. Тем более что и тот и другой обеспечивали главным образом административные нужды президента. Для того чтобы держать руку на пульсе большой политики, у них просто недоставало времени и опыта.

Что касается В. В. Илюшина, то он был «вброшен» из провинции в московскую политику сравнительно недавно, почти не имел связей с московской политической элитой. Вкус к большой политике к нему пришел позднее. Для того чтобы играть политическую роль в команде президента, ему нужно было вначале преодолеть политический монополизм Г. Э. Бурбулиса, а затем и вовсе вытеснить его из окружения президента. В отличие от Бурбулиса В. В. Илюшин предпочитал политических позиций не занимать, убеждений не декларировать, на телевидении не показываться, интервью не давать. Его политический нейтралитет, отсутствие четких политических контуров, настораживали, иногда вызывали раздражение, но, с точки зрения интересов президента, в сущности, это было неплохо. У первого помощника при всех кренах президентской лодки оставалась возможность при необходимости спокойно маневрировать и в центре, и даже левее центра. Но это качество Виктора Васильевича я смог оценить не сразу. Я не помню, чтобы В. В. Илюшин поссорился с кем-нибудь из реальных или потенциальных противников президента. В этом отношении у него был своего рода талант. Он поддерживал хорошие рабочие отношения и с А. Руцким, и с Р. Хасбулатовым, и с Н. Рябовым даже в периоды самой яростной их конфронтации с президентом. Но, видимо, именно эти качества «нейтрального» игрока и ценил в нем президент. Это давало уверенность в том, что в момент, когда президенту требуется совет, первого помощника не подведут ни страсти, ни поспешность, ни политические симпатии. При разговорах об Илюшине после событий октября 1993 года журналисты часто задавали каверзные вопросы. Например, о его особых отношениях с Юрием Скоковым. Или почему в списке ближайших сподвижников Б. Н. Ельцина, подлежащих интернированию и суду, подписанном А. Руцким 3 октября 1993 года, не было его фамилии?

Но это риторические вопросы, на которые необязательно было отвечать.

На любом крутом вираже, когда другого человека могло «занести», Илюшин умел сохранить устойчивость «маятника Фуко». В политике это ценное качество. Президент хорошо отзывается о нем в своей книге «Записки президента». Однако в демократических кругах это его свойство вызывало настороженность. Не знаю, любил ли Борис Николаевич Илюшина, но, безусловно, ценил за высочайшую аппаратную компетентность, за способность быстро выполнить поручение, дать нужную информацию. Но в том, что касается политики, Виктор Васильевич предпочитал не высказывать идей, не формулировать предложений. Как правило, он присоединялся к мнению президента. Умел делать это не суетно, соблюдая достоинство. В отношении Ельцина к Илюшину сказывалась многолетняя привычка: ведь В. В. Илюшин вырос под крылом Ельцина с комсомольской должности в Свердловске до одного из самых влиятельных лиц в государстве. Видимо, Ельцину импонировала и закрытость первого помощника, его неяркость, умение держаться в тени. Я заметил, что В. В. Илюшин никогда не осмеливался шутить при Борисе Николаевиче и всегда придерживался сухого административного тона. Думается, он по-своему страдал от этой системы отношений. При всей кажущейся близости это были отношения президента и высшего чиновника. И Илюшин, кстати, сам любил подчеркивать это. Но, по-видимому, он все-таки остро завидовал тем действительно сердечным и неформальным отношениям, которые имелись у Ельцина с Коржаковым. Отчасти это предопределяло неизменное соперничество между первым помощником и главным телохранителем. Когда у президента «отняли» Коржакова, Борис Николаевич остро переживал это. Некоторое время даже есть в одиночестве ему пришлось привыкать, ибо за многие годы привык делить трапезу именно с Коржаковым. С В. Илюшиным президент, насколько мне известно, расстался достаточно спокойно, во всяком случае внешне.

Вообще, президент не любил ярких людей рядом с собой. В этом он напоминал актера. Ему хотелось, чтобы весь блеск рампы, все аплодисменты принадлежали только ему. В отношении политического успеха он был страшным ревнивцем. Это проясняет многие нюансы его взаимоотношений, в частности, с Ю. Лужковым, В. Черномырдиным, С. Филатовым, позднее с А. Лебедем. Ему не нравилось, чтобы кто-то выступал из его тени.

Итак, возвращаясь мысленно в тревожные дни осени 1992 года, повторю еще раз: команда Р. Хасбулатова явно переигрывала президентскую рать. Нам приходилось догонять события, реагировать на упреждающие, часто очень точно рассчитанные ходы Хасбулатова. Причем реакция Кремля нередко носила декларативный, «лингвистический» характер, облекаясь в форму не политических действий, которых требовали демократы, а президентских выступлений или заявлений пресс-секретаря. Если бы не контроль над силовыми структурами, который президент взял на себя после августа 1991 года, то, боюсь, политическую битву за власть демократы в 1992–1993 годах проиграли бы. Тот факт, что в октябре 1993 года президенту все-таки пришлось прибегнуть к «последнему аргументу королей» и вывести к Белому дому танки, в сущности, говорит о том, что политическую партию мы проиграли.

В этой связи хотелось бы напомнить один из частных, но показательных эпизодов, который говорит о неопытности к неготовности к реальной борьбе тогдашнего окружения президента.

5 августа 1992 года Президент России отбыл в отпуск в Сочи. С ним, по уже установившейся традиции, уехали А. В. Коржаков и В. В. Илюшин. У остальных помощников появилась возможность тоже взять недельки две каникул. Поскольку я заступил на службу в Кремле всего три месяца назад, отдых мне еще не полагался. Я остался в Москве на связи.

11 августа в сводках новостей прошла информация о предстоящем в Москве Совещании товаропроизводителей. Особого значения я ей не придал. Может быть, оттого, что несколькими днями ранее президент встречался с одним из главных организаторов совещания Ю. Гехтом и даже предложил Е. Гайдару выступить на совещании от лица Правительства.

Все это внушало спокойствие.

Но на следующий день мне позвонил один из знакомых журналистов и спросил, знаком ли я с документами и проектом заключительной резолюции Совещания товаропроизводителей. «Документы носят резко антиправительственный и антипрезидентский характер. Вы что там ушами хлопаете?» — резковато спросил журналист.

Я забеспокоился. Насторожило и то, что участники совещания стали усиленно распространять информацию о возможном участии Б. Н. Ельцина в их встрече. Все мои попытки связаться с президентом в Сочи и узнать о его отношении к совещанию не увенчались успехом: «прикрепленный», сидевший на телефоне, отвечал: президент на корте… президент купается… президент отдыхает. Я был еще новичком в команде и не знал, когда можно настаивать, а когда нет.

Между тем в вечерней сводке зазвучали еще более тревожные ноты. Сообщалось, в частности, что директорское лобби на Совещании будет требовать «сильного правительства народного доверия». В переводе на более простой язык это означало, что Совещание товаропроизводителей может стать детонатором требований «свалить» правительство Гайдара. Присланные мне из «Интерфакса» проекты документов Совещания подтверждали эти подозрения. Показательно, что ни в Администрации президента, ни в Службе помощников никто этими документами не располагал.

Крайне обеспокоенный, я позвонил главному редактору «Известий» И. Н. Голембиовскому и попросил о помощи. Игорь Несторович обещал провести «журналистское расследование». Не знаю, кто его вел, но с поразительной оперативностью в газете появилась публикация, проливающая дополнительный свет на эту закулисную интригу. Фактически совещание организовывал Верховный Совет. С благословения Хасбулатова в Москву вызвали 2,5 тысячи участников (главным образом, работников Советов) и пытались представить это номенклатурное собрание как гневный голос всей индустриальной России.