Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

Анализ сохранившихся протоколов заседаний судебной тройки ВЧК дал следующие результаты: 8 мая 1919 года из 23 рассматриваемых дел — 13 завершились расстрельным приговором; 17 мая 1919 года — 4; т. е. третья-четвертая часть арестованных расстреливалась. Протоколы заседаний Казанской губЧК, где также заседала «тройка» — председатель губЧК Карлсон, начальник секретно-оперативного (вначале отдел назывался провокаторский) отдела Дунаев, представитель губкома РКП(б) Ендаков и секретарь ЧК Шкеле, свидетельствовали, что 28 декабря 1918 г. из рассмотренных 43 дел к расстрелу приговорили 11 чел.; 21 декабря из 32 дел — 3 чел. Данные о расстрелах, произведенных уездными ЧК, не опубликованы. За семь месяцев 1919 года Казанская губЧК расстреляла: в январе — 44; в марте — никого; в апреле — 5; в мае — 29; в июне — 22; в июле — 10. За семь месяцев — 117 человек [187]. В то время функционировало 40 губЧК и 335 уездных ЧК [188].

Если предположить, что результаты деятельности всех губЧК были схожи с казанской, то получится цифра расстрелянных более 4 тысяч человек (117 × 40 = 4680). Это будет намного превосходить число жертв за первые семь месяцев 1919 г. (2089 чел.), особенно если учесть активное участие в красном терроре уездных ЧК и 49 особых отделов.

В 1918 году был узаконен большевиками от имени советской власти неограниченный массовый террор как главное средство удержания у власти создаваемой военно-бюрократической имперской системы. «В тех условиях, в каких мы работаем, обойтись без расстрелов совершенно немыслимо», — писал член реввоенсовета Восточного фронта Ф. Раскольников 28 июля 1918 г. Троцкому. Он предлагал на фронте и в прифронтовых районах «провозгласить неумолимый красный террор». По его мнению, ЧК должна расстреливать «без следствия и суда» всех, кто уличался в подготовке выступления против советской власти с оружием в руках, агитаторов, тех, кто временно стал у власти, «выпавшей из рук Советов» [189]. Раскольников в своем радикализме был не одинок, с ним солидаризировалось большевистское и чекистское руководство.

Именно в 1918 г. широкую практику обрело попрание законности во имя целесообразности, а идея жестокости провозглашена безальтернативной ради победы «добра» в будущем. В 1918 г. ВЧК стала мощной силовой структурой, подавлявшей всех, кого большевистский режим не устраивал. Чекисты вселяли страх и ужас среди населения. Они осуществляли государственный массовый и индивидуальный террор по системе круговой поруки. Ленин и, вероятно, Дзержинский лично никого не расстреливали. Но те, кто это делал, оправдывались необходимостью выполнения приказа. Эта безнаказанность в сто крат увеличивала ненависть, агрессивность, нетерпение люмпенизированного, измученного войной населения [190]. Всякая чрезвычайщина порождает беззаконие, которое вначале оправдывалось обстоятельствами гражданской войны и затем многими иными причинами. ВЧК с 1918 года стала символом произвола, страха и террора, «карающим мечом революции» [191].

Опасность функционирования, по сути дела, бесконтрольного учреждения, защищаемого от ответственности большевистским руководством страны, понимали многие. Адвокат В. Жданов в письме управляющему делами Совнаркома В. Бонч-Бруевичу, написанном 11 июля 1918 г., предупреждал, что ВЧК отличается от прежней охранки тем, что обладает «гораздо большими полномочиями»: производит дознание и следствие, казнит, допускает провокацию, ее состав некомпетентен, «невежественные следователи идут на поводу у агентов-провокаторов». Опытный юрист, защищавший еще в 1905 году И. Каляева, предлагал «лишить комиссию права самостоятельно решать дела, обязав ее каждое дело в определенный срок представлять в соответствующий трибунал для гласного разбирательства и допустить защиту к участию в дознаниях, производимых комиссией» [192].

Последствий это обращение не имело. Дзержинский был категорически против какого-либо контроля над деятельностью ВЧК, отказывая даже наркомюсту Стучке в необходимых материалах для выяснения обстоятельств убийства германского посла Мирбаха.

Лидер партии левых эсеров Мария Спиридонова осенью 1918 г. обратилась с открытым письмом в ЦК партии большевиков. Она осуждала красный террор, убийство тысяч людей «из-за поранения левого предплечья Ленина», писала, как левые эсеры, члены коллегии ВЧК Александрович и Емельянов умоляли свое партийное руководство освободить их от чекистской работы [193]. Возможно, так и было. Но ведь нельзя забыть, что левые эсеры вместе с большевиками создавали ВЧК, что они не возражали и сами принимали участие в расстрелах и были лишь против объявления террора государственной политикой. 1 сентября 1918 г. газета «Известия ВЦИК» опубликовала резолюцию ЦК партии левых эсеров, в которой они называли себя представителями «крайне левого крыла революционного социализма, считающими террор одним из способов борьбы трудящихся, масс». ЦК партии левых эсеров предлагал на покушение на Ленина ответить «встречным нападением на цитадели отечественного и международного капитала…». Письмо Спиридоновой было неуклюжей попыткой отмежеваться от красного террора, который внушал страх перед властями, а не доверие к ним. Заметим, что многие левые эсеры, работавшие в местных ЧК, осенью 1918 г. вступили в РКП(б) и наиболее преданно служили «машине смерти» [194]. Какого-либо реального сопротивления деятельности ВЧК в 1918 г. оказано не было.

Лето и осень 1918 года знаменовали собой переход к массовому красному и белому террору. Это была высшая точка развития экстремизма в стране, которая смогла продержаться с небольшими отливами более 70 лет. Начиналось же все тогда. Следом шло совершенствование, упорядочение системы сыска, террора, насаждение страха.

В 1919 году советская карательная политика опиралась на приобретенный опыт проведения массовых расстрельных акций. Они лишь приобрели стабильный, усовершенствованный характер. Продолжали действовать институты заложничества, концлагеря, внесудебные расправы. Созданная в начале февраля 1919 г. комиссия ЦК РКП(б) в составе Дзержинского, Сталина и Каменева предложила оставить за ВЧК розыскные функции и право внесудебных расстрелов при введении военного положения. Но через месяц, в марте, в связи с наступлением армии Колчака все права ВЧК осени 1918 г. были восстановлены.

В конце марта 1919 г. был утвержден на заседании Совнаркома состав членов коллегии ВЧК. В нем 14 человек во главе с Дзержинским. Не указаны по крайней мере двое: Сталин и Бухарин. Сталин выполнял поручение ЦК РКП(б) — контролировать деятельность ВЧК; Бухарин был направлен в 1919 г. Лениным в коллегию ВЧК с «правом вето». Именно в те годы Сталин познал всевластие и беззаконность, развил вкус к жестокой целеустремленности и лаконичному решению судеб людей: есть человек — есть проблема; нет человека — нет проблемы. Бухарин оправдывал террор, цитируя Сен-Жюста: «Нужно управлять железом, если нельзя управлять законом» [195]. Направление политических работников столь высокого ранга для сотрудничества с ВЧК означало не что иное, как придание этому репрессивному органу авторитета, иллюстрацию непосредственного участия большевистского руководства в карательной политике, партийного освящения творящегося произвола. Исследователи истории ВЧК (А. Велидов, Д. Леггет) полагают, что это учреждение контролировалось не Совнаркомом, а ЦК РКП(б). Но можно лиц, бравших на себя ответственность за деятельность ВЧК, назвать персонально: В. И. Ленин, Н. И. Бухарин, Ф. Э. Дзержинский, И. В. Сталин. Все они были избраны в состав ЦК на VIII съезде партии большевиков (март 1919 г.). Руководитель ВЧК сам был полномочным членом высшего партийного ареопага и стремился воздействовать на членов ЦК, доказывая всячески нужность и «секретность», т. е. ненужность контроля над вверенным ему учреждением [196]. Поэтому любые попытки ограничить какими-либо законами, проверить работу чекистов наталкивались на круговое поручительство и противостояние наиболее авторитетных членов ЦК. Ведь не кто иной, как Бухарин, тогда формулировал: «В революции побеждает тот, кто другому череп проломит» [197].