Лекции Президентам по Истории, Философии и Религии

После убийства Плеве — пропагандирующий иудаизм Розанов в лучших традициях «марксистов» издал в Париже произведение под кощунственным названием — «Когда начальство ушло».

«Сгорели в пожаре Феникса отечества религия, быт, социальные связи, сословия, философия, поэзия. Человек наг опять. Но чего мы не можем оспорить, что бессильны оспаривать все стороны, — это — что он добр, благ, прекрасен» — несло Розанова, а второй такой же «интеллигент» — Андрей Белый после вышеприведённой цитаты Розанова с восхищением восклицал –» Это ли не оправдание революции?».

Через 13 лет Розанов не раз вспомнит эту свою глупость…

Молодой Н. А. Бердяев в 1907 г. дал точную оценку Розанову — «Хвалёный «мир» Розанова есть кладбище, в нём всё отравлено трупным ядом…

Розанов, сотрудник, «Русских вестника» и» Московских ведомостей», начинает флиртовать со стихией революции… Но политическая неосведомлённость, я бы сказал, почти малограмотность мешает Розанову разобраться в существующих политических течениях…».

Да и в христианстве Розанов никак не мог разобраться — «Он в сущности всегда любил православие без Христа», — отмечал этот парадокс Бердяев.

Хотя Розанов прекрасно понимал шумливых демократов, они же и — террористы, революционеры — «Все они — сладкие, демократичные. И безжалостные» — отмечал он. Прекрасно Розанов понимал и их главное оружие — «Печать — это пулемёт, из которого стреляет идиотический унтер».

Розанов о газетах — «Печатная водка. Проклятая водка. Пришли сто гадов и нагадили у меня в мозгу».

«Образовался рынок. Рынок книг, газет, литературы. И стали писать для рынка. Никто не выражает более свою душу. Никто более не говорит о душе. На этом и погибло всё».

Розанов всё это понимал и писал, своё… вплоть до 1909 года.

Зинаида Гиппиус в те времена умудрилась быть не только флагманом еврейской культуры в России, но и русской. Она была от статей Розанова в восторге, они все печатались и приносили Розанову солидные барыши. И он был любимцем её Религиозно-Философского общества.

На этом поприще Розанов достиг небывалой славы и похвалы — даже нарисовали его портрет, — Николюкин: «Превосходным памятником этого увлечения Розановым, говорит, А. Бенуа, остаётся портрет, рисованный пастелью Львом Бакстом, находящийся ныне в Третьяковской галерее.

Увлечение же это имело в данном случае ещё то специальное основание, что Лёвушка, будучи убеждённым евреем, особенно ценил в Розанове его культ еврейства».

Розанов на стороне евреев участвовал даже в некой мировой дискуссии, — в своей работе «Около церковных стен» — он выступил в защиту евреев против Иоанна Златоуста и его работы «Против евреев».

1909 год входил в период, который в учебниках советской эпохи называли периодом разгула реакционных сил. Часть революционеров-террористов была в тюрьмах и каторгах, другая их часть сбежала за границу. Казалось бы в России наступила долгожданная тишина и стабильность, о которой так мечтал Столыпин. Как раз в этом году Столыпин, используя Конституцию, — на 4 дня распустил Государственный Совет, который мешал ему провести нужный для его реформ закон.

Но на самом деле в этот период шла упорная идеологическая борьба. И Розанов самым активным образом в ней участвовал на стороне «прогрессивных сил» Зинаиды Гиппиус.

Работа Розанова написанная им в 1909 году «О Песни Песней» — это восторженный гимн еврейской нации. Именно с этого года Розанов обрушился с критикой на русскую православную церковь в статье — «Русская церковь», в книгах: «В тёмных религиозных лучах», «Тёмный лик», «Люди лунного света».

При этом Розанов пришёл к этой критике не в результате какого-то глубинного аналитического поиска, как это произошло у Ницше, Толстого и Флоренского, а по его любимой линии противопоставления — что лучше: юдаизм или христианство. Эти работы естественно нравились «прогрессивным» сторонникам революций — Максим Горький писал М.О.Гершензону:

«Особенно теплеет, когда В. Розанов в последних своих книгах: «Тёмный лик», «Люди лунного света», «Русская церковь» — убедительнейше доказывает, что наше христианство — нехорошо и душевредно».

Соответственно, как отмечает А. Николюкин — христианский брак по Розанову — это «голое и безлюбовное размножение», производство «духовных чад Церкви».

Вполне закономерно, что в своей оголтелой критике христианства Розанов не мог не налететь на такого видного специалиста в этом вопросе как Мережковский, — Розанов:

«Мережковский, расшевеливая литературной палочкой, огоньки в сердцах людей, — творит тоже дело Злого духа, без малейшего понимания христианства», «Это — Достоевский блестел, а — Мережковский около него лепился…» и т. д.

«Открыв или перелистав его книги, можно прийти в смятение, в ужас, даже — в негодование. «Бог, Бог, Бог, Христос, Христос, Христос», — положительно нет страницы без этих Имён, именно Имён, не с большой, а с огромной буквы написанных — такой огромной…»

После подобных высказываний Розанову трудно, конечно, было сохранить хорошие отношения не только с Мережковским, но и с Гиппиус. Произошёл разрыв. Пробежала первая трещина в отношениях Розанова с еврейским сообществом, мудрые представители которого никогда не приветствовали такую оголтелую критику христианства, так как, исторически и идеологически христианство было ответвлением от юдаизма, еврейское дитя, хотя многие считали его ошибочным, сектантским.

Мережковский в письме дочери Розанова, уже после смерти Розанова, писал —

«Вы, вероятно, знаете, что между нами были глубокие и сложные отношения. Он знал, что я его люблю… И вместе с тем, между нами лежал тот меч… Всю свою огромную гениальную силу В.В. употребил на борьбу с Христом, Чей Лик казался ему «тёмным» и Кого он считал «Сыном Десницы», т. е. Злого Духа».

Здесь уместно процитировать оценку Леонида Андреева об опубликованных Розановым письмах между ним и М. Горьким — «Относительно Розанова — да, я удивился, когда прочёл его хвастовство твоими письмами, хотя думаю, что хвастался этот мерзавец пощёчинами.

Бывают такие шелудивые и безнадёжно погибшие в скотстве собаки, в которых даже камнем бросить противно, жалко чистого камня».

Зарвавшийся Розанов позволял в адрес Мережковского самые хамские выпады — « «Идейно» там вы можете говорить что угодно, а как вас положить в одну постель с» курсисткой» — вы пхнёте её ногой. Всё этим и решается. А с» попадьею» если также, то вы вцепитесь её в косу и станете с ней кричать о своих любимых темах, и, прокричав до 4-х утра, все-таки в конце концов совокупитесь с нею в 4 часа, если только вообще можете совокупляться (в чём я сомневаюсь — Роз.). В этом всё дело, мой милый, — «с кем можешь совокупляться». А разговоры — просто глупости…».

Вторая трещина возникла на самом пике юдофильства и критики христианства как логическое продолжение по причине поведения его друзей-евреев и в результате наблюдательности Розанова:

«…Как зачавкали губами и идеалист Борух, и такая милая Ревека Ю-на, друг нашего дома, когда прочли «Тёмный лик», «Они думали что я не вижу, но я хоть и «сплю вечно», а подглядел…

А Ревека проговорила у Шуры в комнате: «Н-н-н да… Я прочла «Тёмный лик». И такое счастье опять на губах, точно она скушала что-то сладкое. Таких физиологических вещиц надо увидеть, чтобы понять то, чему мы не хотим верить в книгах, в истории, в сказаниях. Действительно, есть какая-то ненависть между Ним (Иисусом Христом) и еврейством. И когда думаешь об этом — становиться страшно. И понимаешь нуменальное, а не феноменальное: «распни Его»,

«Тут я сказал себе: «Назад! Страшись!».

На почве критики христианства Розанов встретился с православным священником и прекрасным философом Павлом Флоренским. И как это иногда бывает — горячий и убеждённый в своей правоте Розанов налетел как волна… на скалу… — и разбился. Через некоторое время Флоренский стал его другом, авторитетом. Они вместе с Булгаковым принимали активное участие в деятельности «Общества ищущих христианского просвещения».