Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века

Говоря о том, что дарить векселя не было в характере покойного, обвинение забывает, что этот подарок был сделан как обеспечение на случай смерти. Как бы ни был скуп Занфтлебен, он, однако, знал, я думаю, что, умирая, богатство с собой взять нельзя, оно должно остаться живым, и, смотря по тому, в чью сторону склонялись его симпатии, в сторону жены или детей, тому он и оставит большую долю. По своей скупости и недоверчивости покойный не давал права полного распоряжения теми векселями, которые предназначались в обеспечение Ольги Петровны, это правда. Он сам заведовал ими, сам сносился с должниками, получал проценты; вот почему и значится в кассовой его книге получение по векселям процентов, но все это нимало не опровергает объяснений Ольги Петровны. Да и скупость самого Занфтлебена совсем по делу не доказана; напротив, мы видим большое количество векселей от имени его сыновей, что указывает на то, что в деньгах им не отказывалось; свидетель Крапоткин помнит, что еще в 1875 году покойный желал обеспечить Ольгу Петровну деньгами, а свидетель Жеребин знает, что из денег, полученных от Талызина, Занфтлебен подарил Ольге Петровне 7 тысяч, а в ноябре при Матюниной он подарил ей вексель Панчулидзева; все это относится к тому времени, когда еще Ольга Петровна не была женой Занфтлебена. Бланки на векселях я считаю прямым доказательством того, что они были действительно переданы покойным Ольге Петровне, во-первых, потому что бланк обозначает эту передачу, а во-вторых, потому что нет иных объяснений этим бланкам. Допустить привычку Занфтлебена ставить бланки значит допустить привычку класть ценные вещи вместе с горючим материалом, да, кроме того, из письма Озембловскому мы узнаем совершенно противное. Покойный спрашивает Озембловского, как он желает принять векселя, по доверенности или по бланку; отсюда ясно, что бланк ставился по мере надобности; какая же другая потребность могла быть в этом? Поверенным они не могли быть переданы, потому что большинству (на 62) еще не истекли сроки, да притом вы видели, что в подобных обстоятельствах бланк ставился безоборотный. Векселя, бывшие в дисконте, имеют надписи уплаты, а на этих векселях таковых нет. Если они не могли быть переданы поверенным, не были в дисконте, то остается одно, что утверждает Ольга Петровна, и что точно подтверждается свидетелями Матюниной, Титовым, Безобразовым, Суворовым и Спиро, то есть, что этими векселями покойный обеспечил Ольгу Петровну на случай своей смерти. Из этих векселей выделяется вексель Спиро от 10 мая, составляющий, по мнению обвинителей, противоречие с объяснениями и Занфтлебен, и свидетелей, утверждающих, что передача векселей произошла в апреле. Точно определить число передачи, полагаю, никто не может, даже и сама Занфтлебен, и нужно полагать, что передача не происходила одновременно, но вексель Спиро совсем и не был подарен ей. Припомните слова Ольги Петровны о том, что покойный просил этот вексель передать Спиро, если он заплатит по бланку, и затем, если вы остановитесь на показании Спиро, вы будете иметь объяснение этим словам. Спиро желал занять у Занфтлебена денег, но, за неимением их, получил бланк для дисконта, а в обеспечение выдал вексель. Когда Спиро уплачивал по бланку, то вексель, взятый в обеспечение, разумеется, должен быть возвращен.

Исчезновение вексельной книги составляет последнее обстоятельство, на котором мы должны остановиться. Обвинение утверждает, что книга эта похищена и уничтожена душеприказчиками и Ольгой Занфтлебен с целью лишить наследников возможности определить состояние покойного и тем, стало быть, скрыть следы похищения документов. Прежде всего, следовательно, нужно определить, какое могла иметь значение эта книга после смерти Занфтлебена. Для него, разумеется, это была книга важная, потому что каждый значок, непонятный другим, обозначал много для Занфтлебена. На основании осмотра других книг и свидетельских показаний, мы можем составить себе понятие о вексельной книге. Книга эта заключала запись векселей под известным числом и сумму долга; в скобках обозначался действительный долг. Уплата по векселю обозначалась вычеркиванием его в книге. Спрашивается: такая книга, в которой проведение черты уничтожало вексель, могла ли служить документом для наследников и должников и уликой для подсудимых? Она не имела ровно никакого значения, потому что проверить по ней действительное количество векселей было очень трудно; при том характере ведения книг, который мы замечаем, для должников цифра в скобках ровно ничего не доказывала; а душеприказчики чертой в книге могли уничтожить всякий вексель, и проверить этого нельзя, потому что черту проведет всякий одинаково. Да, наконец, какую пользу может принести уничтожение вексельной книги, когда по кассовой можно проследить получение по тем же документам, которые значились в вексельной, когда, наконец, есть книга алфавитная совершенно одинакового содержания.

Очевидно, что цели похитить эту книгу нет и не могло быть никакой, и только лишь отсутствие этой книги здесь на суде дает наследникам широкий простор строить ни на чем не основанные предположения и обвинения...

Думается мне, что обстоятельства, выставленные против подсудимых, объяснены и разобраны с достаточной подробностью, и мне остается еще представить вам общую характеристику действующих лиц и их отношений.

В объяснениях обвинителя было очень много намеков, не разъясненных превращений, объяснить которые он отказывался сам, и все это, думаю я, происходит от одностороннего взгляда на дело, от желания отыскать в действиях подсудимых преднамеренное зло. Нужно посмотреть на дело без всякого предубеждения, и картина семейных отношений явится слишком обычной. Я не назову, по примеру обвинения, наследников Занфтлебена дурными людьми, не назову потому, что это будет против моего убеждения. Когда впервые я как защитник, выслушивал объяснения Ольги Петровны, проникнулся жалобой на злобу наследников против нее, я был увлечен ее горем и несчастьем и восстановлен против них. Казалось мне, что это в самом деле дурные люди, проникнутые лишь чувством мести и злобы против Ольги Петровны, но хладнокровное отношение к делу, пять дней судебного следствия, давшего много того, чего не добыло следствие предварительное,— все это привело меня к убеждению, что ни Ольга Петровна, ни наследники, ни сам покойный Занфтлебен не создавали семейных неурядиц, а явились они сами собой и привели к печальным результатам. Свидетельница Матюнина показала, что покойный начал свою деятельность, как говорится, с гроша и впоследствии нажил то значительное состояние, которое служит теперь предметом раздора. Начавший свою деятельность с ничтожными средствами, Занфтлебен мог приобрести состояние только путем умеренности, аккуратности и даже скупости, ему была известна нужда, лишения и тот трудный путь, который нужно пройти, чтобы избавиться от них.

Дети Занфтлебена воспитаны уже при иных условиях. Им не пришлось испытывать нужды и лишений, и они выработали себе взгляды на жизнь, различные от взглядов отца. Там, где отец их чувствовал излишество, они представляли нужду, где отец видел роскошь, они видели необходимость. Различие условий воспитания, различие взглядов породили первые столкновения между отцом и детьми. Все показания наследников в настоящее время сводятся к тому, что отец их был человек скупой, властолюбивый, что он не давал им средств даже на образование, и между тем, наряду с этими показаниями, вы видите значительное количество документов на каждого из сыновей, указывающих, что отец давал им деньги и довольно много, а духовное завещание указывает, что документы брались не для взыскания по ним, а для справедливого раздела наследства. Свидетели, в свою очередь, показывают, что из-за денег были довольно частые столкновения между отцом и детьми. Сыновья просят денег столько, сколько им кажется нужным, отец дает столько, сколько он считает необходимым, отказ отца порождает в детях недовольство против него, а отец видит в этом непочтение. Судебное следствие дает нам возможность вывести заключение, что еще при жизни матери между отцом и детьми Занфтлебен происходили недоразумения, доходившие до того, что отец жаловался на своих детей близким знакомым, и мы знаем от Матюниной даже случай болезни матери, причина которой приписывалась детям. Со смерти матери поводов для столкновений является больше. Больной и раздражительный старик не может примириться с той жизнью, которую ведут его дети, шум ему надоедает, он начинает искать уединения и вместе с тем нуждается в уходе; он сталкивается с Ольгой Петровной, которая впоследствии становится его женой. Ольга Петровна была девушка бедная, не имевшая ни средств, ни близких людей, поставленная в необходимость зарабатывать свой хлеб на первых порах, по выходе из Николаевского института; не трудно, разумеется, завлечь старика, и почин к их сближению должен принадлежать самому Занфтлебену. Как бы там ни было, для помощи ли бедной девице, или с другими целями, но Занфтлебен приехал в квартиру Онуфриевой и предложил ей у себя место за 100 рублей в месяц. С этого времени начинается отдаление детей от отца и сближение покойного с Ольгой Петровной. Независимо от ее интриг и не по ее вине отдаление детей перешло впоследствии в окончательный разрыв. Я говорю «независимо от Ольги Петровны», потому что и показания свидетелей характеризуют ее как женщину скромную, к которой покойный относился с любовью, и, главным образом, духовное завещание, при ней составленное и хранившееся у так называемого сообщника ее, положительно доказывает справедливость этой мысли. Если допустить, что характер Ольги Петровны от одного знакомства с Занфтлебеном быстро, моментально изменился, как думает обвинение; если допустить, что она из неопытной институтки быстро превратилась в опытную женщину, руководимую в своих поступках лишь корыстными целями, тогда невозможно понять, как такая женщина допустила завещание не исключительно в свою пользу. Составление завещания сводится всецело к выражению расположения покойного к детям или жене, кого больше он любит, тому и откажет. Вы замечаете, что раздор между отцом и детьми был явный, дети не бывали у своего отца, стало быть, почва для того, чтобы уговорить старика лишить детей наследства, готова, и нельзя допустить, чтобы женщина, имевшая влияние на разрыв, как думает обвинение, стремившаяся завладеть всем состоянием, присутствовавшая при составлении завещания, не достигла своей цели. Если духовное завещание оставляет большую часть, громадную часть в пользу детей, и если это духовное завещание писано при Ольге Петровне, очевидно, что она не употребляла и не желала употреблять никакого влияния на старика во вред детям. Обвинитель, разумеется, такого объяснения допустить не желает, потому что оно уничтожило бы самые основные обвинения, и потому он дает иное объяснение, впадая в весьма яркие противоречия. Характеризуя покойного Занфтлебена как отца семейства, обвинитель говорил, что он был человек скупой, властолюбивый, жестокий, он приписывает ему такие качества, которые лишают возможности предполагать о сильном влиянии на него неопытной девушки, и вот, чтобы доказать это влияние, обвинитель изменяет характеристику Занфтлебена. Он говорит, что в характере старика ко времени сближения его с Ольгой Петровной стало заметно некоторое раздвоение — он стал слабее, мягче, слезливее, нуждался в уходе и вместе с тем увеличилась его болезненная подозрительность. Но и при таком, разумеется, возможном изменении характера нужно, однако, указать в другой стороне способность воспользоваться размягченностью старика, и обвинение делает быстрый переход к характеристике Ольги Петровны, превратив ее из неопытной в злую, коварную и опытную женщину. Однако, оказывается, есть факты, противоречащие такому выводу, а именно духовное завещание, в котором влияние незаметно, и обвинитель говорит: «Как ни был слаб старик, однако воля его была достаточно сильна», и там, где вопрос коснулся денег, эту волю побороть не могли, а затем, тотчас же переходя к объяснению о несостоявшемся примирении с детьми, обвинитель говорит, что покойный не желал мириться с ними у себя, «потому что там была хозяйка, против которой не стоек был старик». Вы видите, что для того, чтобы обойти эти факты, обвинение прибегает к таким различным характеристикам и Занфтлебена, и Ольги Петровны, что в деле фигурируют не два лица, а пять.