Курский излом

…На следующий день (6 июля. — В. З.) в результате атаки 300 танков бригады мне удалось дойти до второго оборонительного рубежа. После каждой успешно завершенной такой атаки при минимальных потерях я, согласно приказу, докладывал генералу фон Кнобельсдорфу.

Танковая бригада действовала совместно с дивизией «Великая Германия». В танковом полку «Великая Германия» было восемь рот танков Т-4 и рота «тигров».

Командовал полком граф фон Штрахвиц, находившийся на танке «Лев». Взаимодействовать с ним во время атаки было весьма затруднительно, так как он предпочитал действовать самостоятельно и не отвечал на позывные по радио. В конце концов, когда мне было приказано прибыть в штаб к генералу фон Кнобельсдорфу, фон Штрахвиц предпринял совершенно не поддающиеся логике действия, приведшие в результате к необратимому оголению фланга. Таким образом, в результате бездарных тактических маневров мы потеряли 12 «пантер», которые подорвались на минах и были уничтожены путем поражения в уязвимые для них борта»{540}.

Для специалистов приведенная цитата не является сенсацией, а вот для широкого круга читателей, думаю, будет достаточно интересной. Она позволяет смахнуть налет идеализации германской армии, и особенно ее танковых войск, которым порой грешат некоторые авторы, и взглянуть несколько по–иному, изнутри, на нашего противника и его командный состав.

Понимая, что так дальше продолжаться не может, Кнобельсдорф решает проблему. В 17.25 он приказывает объединить оба полка: 39‑й тп и тп «Великой Германии» под единым командованием полковника графа фон Штрахвица. Этот выбор не был случайным, граф пользовался авторитетом опытного и знающего командира–танкиста, которого знали в [582] дивизии и ценили. С этого момента и в последующие несколько дней в документах 48‑го тк созданное временное формирование именовалось как бригада Штрахвица, а потом, после ранения, вновь — бригадой Декера. Расчет опирался на то, что танковый полк дивизии является «родным» для нее и его штаб достаточно быстро, безболезненно поможет «влить» в ее состав полк «пантер». Полковник Декер участвовал в боях 5 и 6 июля, но после принятия решения Кнобельсдорфа он был вызван в штаб 48‑го тк для изложения ему сути приказа и находился почти неделю вне бригады.

Отмеченная в докладе Декера «не поддающаяся логике» атака была предпринята после 19.00 при атаке противника на Луханино. Командование «Великой Германии» попыталось протаранить нашу оборону массированным ударом танков на узком участке, не учтя в полной мере ни силу артогня с флангов, ни отсутствие возможности маневра из–за минных полей. Мне приходилось слышать рассказы ветеранов 1‑й ТА, которые вспоминали о том, что вечером 6 июля немцы предприняли необычную атаку. Между собой бойцы назвали ее «психической». На позиции бригад 3‑го мк и стрелковые подразделения 90‑й гв. сд двинулся огромный клин бронетехники, эшелонированный в глубину, причем атака началась без обычной для противника предварительной обработки с воздуха наших рубежей. Танки шли как на параде, казалось, даже интервал между ними был выверен до сантиметра. Наши офицеры, наблюдая в бинокль, начали считать бронетехнику, но сделать это не удалось, дым от двигателей десятков танков, а затем пелена пыли от разрывов снарядов заволокли часть техники. Решили, что атакует больше сотни, так как при подсчете сбились на цифре 82 танка. Наиболее эффективный огонь по этому клину вели батареи 1837‑го иптап, которые отошли в район Луханина после того, как прикрываемый ими отход 196‑го гв. сп и других подразделений 67‑й гв. сд в основном был завершен. Из журнала боевых действий 48‑го тк:

«19.00 «Великая Германия» докладывает, что после преодоления сильно заминированной местности с рядами колючей проволоки и противотанковым рвом находится в наступлении по балкам Ольховая, Большой. Бои очень тяжелые.

20.10 «Великая Германия» докладывает об ожесточенных боях против противотанкового фронта южнее Сырцево. Наши потери тяжелые. 11‑я тд также очень медленно продвигается около выс. 241.1 с танковым полком под очень сильным противотанковым огнем. Разведбатальон со штурмовыми орудиями прорвался с юга на эти вражеские позиции. Приходится взвешенно оценивать ситуацию и позволить частям боевой [583] группы на восточной окраине леса юго–восточнее Дуброво продвигаться вперед с перерывами»{541}.

В некоторых публикациях высказываются сомнения в том, что немцы в период июльских боев на обояньском направлении применяли в одном бою сразу по 70, 100 и более танков для прорыва нашей обороны. Авторы относят это к стремлению наших командиров преувеличить свои заслуги в отчетах перед вышестоящим командованием. Артиллеристы и танкисты якобы перекладывали свою вину за неумение воевать и большие потери в материальной части на то небывалое количество бронетехники, которое немцы использовали в боях. Особенно часто эта мысль начала звучать с выходом в свет на русском языке воспоминаний битых генералов вермахта. Сравнивая их с мемуарами наших военачальников, публицисты находят (естественно) серьезные расхождения в описании тех или иных событий, а поработать в архивах и проанализировать имеющуюся там информацию не удосуживаются. В результате появляются дутые сенсации. Это касается не только вопроса о применении бронетехники.

В действительности выбранная противником тактика была наиболее результативной и, пожалуй, учитывая особенности построения наших полос обороны, единственно возможной. Главное, использовать метод массирования бронетанковой техники на узком участке фронта позволяли тактико–технические данные немецких машин. Тяжелые и неповоротливые, относительно наших «тридцатьчетверок», они имели важную для того времени особенность — толстую броню и мощные орудия с хорошим прицелом и большой дальностью прямого выстрела. Все это давало возможность при налаженном взаимодействии с авиацией достигать высоких результатов. В отдельных случаях прорвавшиеся в глубину обороны танки практически безнаказанно «утюжили» позиции пехоты и артиллерии.

Надо отметить и такой факт. В первые дни операции «Цитадель» противник большое значение придавал психологическому воздействию на обороняющиеся войска, стремясь запугать их, сломить стойкость и подорвать уверенность в собственных силах. С этой целью враг использовал разного рода военные хитрости. Об одном из таких приемов докладывал офицер Генерального штаба при 1‑й ТА майор Петухов:

«Наблюдением в 10‑й мбр установлено, что противник для создания видимости большого количества танков 6–7.7.43 г. за танками Т-5 прицеплял макеты танков Т-5 2–3 шт. При обстреле [584] последних нашей артиллерией от них летели щепки и доски. Впоследствии от этих приемов противник отказался. Об этом же доносили артиллеристы полка РГК — 1212‑й иптап»{542}.

По данным штаба 3‑го мк, на участке Луханино, Сырцево, выс. 247.2, 10‑я, 1‑я и 3‑я мбр в течение дня выдержали восемь атак, в которых участвовало в общей сложности до 250 танков противника. Не исключено, что среди них немало было и хорошо изготовленных макетов. Замечу также, что в ходе операции «Цитадель» немцы использовали макеты танков и на других участках фронта. Так, в разведсводке 69‑й А Воронежского фронта № 08 на 22.00 15 июля указано:

«5. По данным инженерной разведки, противник в районе Верхний Ольшанец, Знаменка с целью создания видимости большего превосходства наряду с танками применял танки–макеты, которые буксировались настоящими танками»{543}.

Командование 48‑й тк осознавало, что столкнулось с новым русским соединением, усиленным танками, и осуществить намеченный план по разгрому нашей обороны на южном берегу р. Пены в этот день не удастся.

«22.00. «Великая Германия» докладывает, что войска достигли восточной окраины Дуброво, — отмечается в документах 48‑го тк. — В лесу юго–восточнее Дуброво замечены 48 вражеских танков. Танковая бригада еще сегодня намерена прорваться далее. Окружение западнее Сырцев невозможно по оперативным причинам. Ощущается нехватка боеприпасов в танках»{544}.