На исходе дня. История ночи

Никто не был в безопасности в подобных драках — ни хозяева таверн, ни сторонние наблюдатели. Конечно, некоторым драчунам хватало сообразительности сверкать не кулаками, а пятками. К тому же оружием обычно служили не пистолеты, а палки и ножи. Если обеспокоенному хозяину удавалось угомонить клиентов, перепалка останавливалась, по крайней мере до того, как тлеющее негодование не возгоралось с новой силой на улице. После ссоры в таверне Альт-Шайтнига Иоганн Дитц со товарищи были окружены в темноте работниками, вооруженными холодным оружием и дубинами. «Невозможно было отличить кастрюлю от чайника», пока каждый боролся в темноте «за сохранность собственной шкуры». Вероятность насилия существовала в течение всего вечера. Пьяницы могли столкнуться по пути домой или, еще хуже, вступить в борьбу с незнакомцами, ищущими приключений. Избежав разбойников и грабителей, невинные прохожие могли неожиданно пасть жертвой случайного насилия, происходящего не из жадности или мести, а от отравления алкоголем. Сэмюэл Джонсон писал:

IV

Огонь, угроза которого была постоянной после наступления сумерек, внушал людям раннего Нового времени более сильный ужас, чем преступность и насилие. Дело было не только в том, что ночью менее эффективными были меры предосторожности, но и в том, что в ночные часы требовалось много тепла и света. Угроза пожара, «этого наиужаснейшего и беспощадного тирана», служила источником тревоги с незапамятной поры, но она стала еще актуальнее в плотно населенных городских районах, где дерево и солома, благодаря дешевизне и легкости обработки, все так же преобладали в строительстве, особенно в Северной и Центральной Европе. Только чума вызывала побочный страх, но о ее приближении можно было узнать заранее. Даже в 1769 году некто Palladio, пишущий в Middlesex Journal, жаловался: «Англичане живут и спят, будто окруженные своим погребальным костром». Тесные ряды домов и торговых лавок создавали лабиринт узких улочек и петляющих переулков, крайне уязвимых при возникновении больших пожаров. Яго в «Отелло» (ок. 1604) говорит ночью: «Кричите, точно в городе пожар» [20], а сэр Уильям Дэвенант в 1636 году отмечал кошмарную опасность, «которую порождают полуночные пожары в перенаселенных городах»⁴⁸.

Сильный ветер усугублял ситуацию. Во время пожара 1652 года, охватившего значительную часть Глазго, ветер менял направление пять или шесть раз. «Огонь перекинулся с одной стороны улицы на другую», — описывал ситуацию священник прихода Нью-Килпатрик. Заезжий гость в Москве пришел к заключению, что «не проходит ни месяца, ни недели, чтобы некоторые дома — если ветер сильный, то и целые улицы — не превращались в пепел». Священнослужители страдали наравне с мирянами, богатые наравне с бедными. Невинные люди гибли в огне, который в обычной городской жизни был уготован еретикам и ведьмам. Писатель Николя де Ламар замечал, что пламя, в отличие от других хищников, «пожирает все подряд и не имеет уважения ни к храмам, ни к королевским дворцам». В считанные минуты чей-нибудь дом и имущество, труд всей жизни, могли быть уничтожены, а с ними — и надежда на дальнейшее существование⁴⁹. Среди других ужасных последствий был разрушительный эффект, который большие пожары оказывали на местную экономику. Стратфорд-на-Эйвоне, переживший с 1594 по 1641 год целых четыре пожара, уже в 1614 году характеризовали как «древний, но очень бедный торговый городок»⁵⁰.

Неудивительно, что всего-навсего пожарная тревога могла до смерти напугать человека. А в 1680 году толпа, узнав, что одна женщина грозится спалить город Уэйкфилд, уволокла ее на навозную кучу, высекла и оставила там на всю ночь. Горькая участь постигла датского лодочника и его жену, пытавшихся поджечь город Рандерс. После того как их протащили по всем улицам и многократно «ущипнули раскаленными щипцами», они были сожжены заживо⁵¹.

К середине XVII века в крупных городах появились «пожарные машины» — примитивные механизмы для подачи воды. В основном в Европе орудия борьбы с огнем оставались традиционными и ограничивались кожаными ведрами, лестницами и «большими крючьями», предназначенными для разбора брусьев и соломы, с тем чтобы искры не перекинулись дальше. Редкий год тот или иной город или селение в Англии не переживали катастрофу. С 1500 по 1800 год как минимум в 421 пожаре в провинциальных городах погибало от десяти и более домов одновременно, а около 46 пожаров, случившихся в этот период, уничтожили более ста домов каждый. Сэр Ричард Блэкмор в 1695 году отмечал: «В один из крупных городов ночной пожар ворвался, / Зловещим светом засиял всепожирающий оскал и искрами распался. / Повсюду пламени стена, что достигает неба, и дым густой валит» [21]⁵².

Конечно, Великий пожар в Лондоне, который начался ранним утром 2 сентября 1666 года в пекарне, все еще значится среди самых страшных в истории человечества. Поначалу казалось, что с огнем вполне можно справиться, лорд-мэр даже высказал мнение, будто «женщина может затушить его, помочившись». Но раздутый восточным ветром огонь спалил четыре пятых города за четыре дня. В золу и пепел превратились старый собор Святого Павла, 87 церквей, более 13 тысяч домов и такие общественные здания, как ратуша, таможня и Королевская биржа. Джон Эвелин в дневнике записал: «Камни от Святого Павла летели, будто снаряды, расплавленный свинец стекал на улицы потоком, и даже тротуары рдели пламенной краснотой, так что ни лошадь, ни человек не могли ступить на них». Вслед за этой катастрофой город переживет еще 40 серьезных пожаров в период до 1800 года⁵³.

Ни одна другая столица не подвергалась такому суровому испытанию, как Лондон, но пожары внушали ужас повсюду. Огонь, разгоревшийся однажды ранним весенним утром 1737 года в Москве, забрал несколько тысяч жизней. Хотя бы одну крупную катастрофу пережил почти каждый большой город. Париж был необыкновенно везуч, так что в XVIII веке некий писатель подсчитал, что в Лондоне обычно сгорало по меньшей мере 50 домов на каждые пять, спаленных во французской столице. А вот Тулуза полностью сгорела в 1463 году, как и Бурж в 1487-м, и почти четверть Труайе в 1534-м. Лучшая часть Ренна была разрушена в 1720 году в пожаре, бушевавшем семь дней⁵⁴. В колониальной Америке угроза огня росла по мере роста городов. В 1679 году, всего лишь три года спустя после предыдущего пожара, Бостон потерял еще 150 зданий. Страшные пожары вновь разгорелись в Бостоне в 1711 и 1760 годах. В последнем из них пламя уничтожило почти 400 жилых домов и торговых зданий; то был «самый поразительный пожар из известных в эту эпоху и в этой части света», отмечал очевидец в своем дневнике. Огонь поглотил значительную часть Чарлстона в 1740 году, тогда как Нью-Йорк и Филадельфия подвергались лишь небольшим бедствиям⁵⁵.

Огонь представлял серьезную опасность и для сельской местности. В деревнях — не важно, упорядоченно там располагались дома или бессистемно, — пламя быстро распространялось от одного здания к другому, к хозяйственным постройкам и далее; открытые пространства — как частные, так и общественные земли — находились за пределами деревни. Загоревшуюся крышу, сделанную из связок соломы или тростника, практически невозможно было спасти, что очевидно из драматических полотен голландского художника XVII века Эгберта ван дер Пула. В Дании, замечал барон Людвиг Хольберг, «в деревнях постройки располагались очень близко друг к другу, так что если загорался один дом, то за ним должна была последовать вся деревня». Риску подвергались урожай, скот и стойла, выложенные соломой, особенно в период засухи. Одна из самых ужасающих сельских катастроф разразилась ночью 1727 года в кембридж-ширском поселении Барвелл. Сарай, где более семидесяти человек смотрели кукольное представление, внезапно загорелся, и люди оказались в ловушке. Из-за того что двери были заперты, погибли практически все. Останки были настолько неузнаваемы, что всех похоронили в братской могиле и поставили надгробный камень, который до сих пор можно видеть на церковном дворе Барвелла⁵⁶.