На исходе дня. История ночи

Эти страхи, хоть и преувеличенные, ни в коем случае нельзя считать необоснованными. Без сомнения, большинство ночных преступлений были относительно мелкими: в основном кражи без применения насилия. Пристрастие воров к темному времени суток было столь известным, что в словаре 1585 года они описывались как опасные преступники, «которые спят днем», с тем чтобы «красть ночью». В городах распространенным правонарушением были кражи из доков или со складов. Любые виды имущества в глазах воров выглядели законной добычей. В Олд-Бейли, центральном уголовном суде Лондона, некоему Френсису Мальборо было предъявлено обвинение в том, что он ранним утром снимал свинцовое покрытие с крыш домов. В сельской же местности, где процесс обнищания оставался непрерывным вплоть до конца XVI века, воровство принимало формы браконьерства, грабежей в садах, а также кражи дров. В декабре 1681 года Оливер Хейвуд из Йоркшира писал в своем дневнике, что «множество народа выходит попрошайничать, да и воруют тоже достаточно», в чем он мог убедиться в том числе и на собственном опыте: однажды вечером у него украли трех кур, а две ночи спустя последовала кража денег и «жирной гусыни» из двух соседних домов. В XVIII веке почти три четверти краж в сельских районах Сомерсета и 60 процентов во французской области Либурн производилось после наступления сумерек⁹.

Подобные преступления хоть и были широко распространенной проблемой, но не вызывали такого страха, как кражи с применением насилия. Кражи со взломом и вооруженные ограбления случались реже, но повсеместно сеяли в обществе ужас. Однажды ночью 1666 года, например, Сэмюэл Пепис, будучи разбужен шумом, доносившимся в его спальню извне, сначала почувствовал «сильный страх». Выяснив, однако, что обеспокоившие его звуки долетают с улицы, где воришки крадут соседское вино, он, совершенно успокоенный, вернулся в постель. Большую тревогу внушала опасность вооруженного ограбления: например, Пепис, боявшийся «мерзавцев», мог ей подвергнуться, проделывая путь пешком поздно вечером от Гринвич-паласа до Вулиджа. Самым устрашающим моментом в ограблении была явная угроза физической расправы. Хотя смертельные случаи были редкостью, по крайней мере в Англии, вряд ли у кого-то вызывало сомнения, что разбойники всегда готовы использовать силу. Действительно, обычно для устрашения жертву сначала бесцеремонно сбивали с ног, а уж потом приказывали «встать и отдать». Оружием служили пистолеты, палки и кинжалы; большие банды были нетипичным явлением, но мало кто из разбойников орудовал в одиночку. И мало кто демонстрировал деликатное обращение с жертвами, благодаря которому несколько конных разбойников с большой дороги, вроде Дика Терпина или Джека Шеппарда, получили известность в 1700-х годах. «Проклятия на ваши головы, мертвецы вы все, если сию же минуту не отдадите часы и деньги!» — пригрозил вооруженный бандит пассажирам дилижанса на Принцесс-сквер в Лондоне. Начальник полиции в Сити сообщал в 1718 году: «Владельцы таверн, кофеен, лавок и тому подобных мест в один голос жалуются, что клиенты боятся приходить к ним в заведения после наступления темноты, опасаясь, что с их голов стащат шляпы и парики, отберут оружие или могут их ослепить, побить, зарезать или заколоть»¹⁰.

От ограблений страдали почти все европейские города. В некоторых случаях воры натягивали поперек узких улиц веревки, о которые и спотыкались жертвы. В конце XVI века пешеходы в Вене или Мадриде не чувствовали себя в безопасности с наступлением темноты. В 1620 году некий приезжий обнаружил, что бандиты — постоянная угроза на улицах Парижа; а сто лет спустя уже парижанин писал, что «редкая ночь проходит без того, чтобы после не обнаружили тело убитого»¹¹. При дневном свете грабежи не были столь частым явлением. Поговаривали, что в XVI веке в Ирландии какие-то разбойники, наоборот, не грабили по ночам, так как это противоречило их кодексу чести, однако такое великодушие было исключением. В Лондоне «редко можно было услышать» о грабежах, совершенных «на открытых улицах днем». На смену им приходили новые виды воровства, менее связанные с насилием; особенно процветало искусство карманных краж, идеально подходящее для шумных многолюдных улиц¹².

Эпидемия грабежей не обошла стороной и сельскую местность. Разбойники, чаще пешие, чем конные, скитались по большим дорогам, соединявшим города и деревни. В темноте из-за оград они свистом подавали друг другу сигналы. За пределами Лондона low-pads [16] прославились тем, что сбивали всадников на землю длинными шестами. Однажды ночью 1773 года двое солдат, Томас Эванс и Джон Эрли, вооруженные пистолетами, вышли на большую дорогу близ поселения Донкастер в Западном Йоркшире, поскольку это был «рыночный день и должно было быть много фермеров, возвращающихся с рынка домой с деньгами». Даже в колониальной Америке путешественники иногда были вынуждены следовать далеко не безопасными маршрутами. Так, на окраинах Филадельфии в Северном Делаваре несколько напуганных путников укрылись в частном доме и всю ночь провели без сна. «Эта часть страны едва населена, — разъяснял Джон Фонтэйн, — и те люди, что живут здесь, считают своим долгом ограбить всякого проезжего»¹³.

Судя по ужасу, который испытывали путешественники перед ночными нападениями, о чем свидетельствуют многочисленные путевые заметки, дороги на Европейском континенте были куда опаснее, чем в Англии или Америке. Сельская местность, с ее густыми лесами и пышной растительностью, кишела бандитами, многие из которых были закаленными в битвах вояками. Среди разбойников встречались также бродяги и дезертиры, имевшие дурную славу из-за того, что не щадили своих жертв. Путешественники называли их «человекоубийцы» и классифицировали от Strassenraubers в Германии до briganti в Италии. Во Франции, утверждал некий приезжий, «если вы подверглись нападению на большой дороге, вы потеряете не только деньги, но и жизнь»¹⁴.

Повсюду злоумышленники охотно использовали преимущества ночи. «Ночью мне достанется больше денег», — говорил в 1750 году Деннес Брэннам своему лондонскому сообщнику, что в его устах означало, что людей сначала с помощью молотка лишат сознания, а потом заберут кошелек. Другой его «коллега», будучи обвиненным в дневном ограблении, принесшем ему почти пять гиней, настаивал на своей невиновности: «Совершенно невероятно, чтобы я заставил человека бояться за свою жизнь в середине дня». Для некоторых воров, не склонных специализироваться на одном виде преступлений, день подчинялся определенному распорядку. У преступности имелось собственное расписание. Чарльз Масколл, разорившийся лондонский извозчик, так описывал типичный день: «Мы встречались, как правило, около девяти часов утра в пабе „Кингс Армз" и там оставались до шести или семи вечера, поскольку именно в это время обычно отправлялись собирать добро по карманам. Если же нам доводилось обнаружить носовые платочки, то мы приносили их хозяйке „Кингс Армз". Затем мы ужинали, а после выходили на уличное дело». В девять часов вечера на Олбемарл-стрит Масколл и трое его вооруженных сообщников напали на слугу, ударили его в лицо пистолетом, завязали глаза и приставили второй пистолет к горлу — это принесло им чуть меньше 20 шиллингов. «Взгляните на дневную нищету и ночные грабежи по всей стране», — взывал некто в 1650 году¹⁵.

Но если бы грабеж был худшим из того, что могло случиться ночью, тогда городские семьи спали бы крепче. Больше всего они страшились вторжений взломщиков в свои жилища. Каждый вечер хозяин с семьей укрывался в доме, неприкосновенность которого он призван был охранять. Дом служил защитой от стихийных бедствий, а также убежищем от повседневных опасностей и суматохи. В молитве XVI века говорилось: «Дома построены для нас, чтобы мы укрывались в них от плохой погоды, лютых зверей, а равно от волнений и суеты этого беспокойного мира». Считалось непростительным для кого-либо проникновение в чужой дом в ночное время, то есть когда, пользуясь определением правоведа сэра Эдварда Кока, «наступает темнота, а дневной свет уходит, так что… невозможно разглядеть внешность человека». Даже сама по себе кража не была обязательной, достаточно было насильственного проникновения в «жилой дом» с «намерением совершить преступление». В английском законодательстве взлом наряду с поджогом трактовался как преступление не только против собственности, но также и против «места жительства» собственников¹⁶.