Всадники

Остановился. Незнакомая окраинная улочка. Домишки, пустые палисадники. В оконных стеклах горит солнце. Весна! "А Зина одна на чердаке. Сбежал от нее, как последний трус. Как те шкеты. Назад, скорее назад!"

Севкино внимание привлекли какие-то звуки. Музыка! Но на чем это играют? Не гармонь, не балалайка, не скрипка. Повернулся к приотворенному окну, задернутому занавеской, и заслушался.

Удивительная штука - музыка! Севка знает, что стоит на окраинной улице Тюмени, а кажется, что не здесь. Чудится, будто эскадрон атакует лавой. Вот вылетели с лесной опушки кони, стелются по земле, прижав уши, а всадники привстали на стременах, вскинули клинки... Над плетнями заголубели дымки выстрелов - это пехота белых... И вдруг - пулеметная строчка. Словно дерюгу рвут...

Музыка смолкла, но она еще звучит в Севке. Храпят ошалелые кони, свистит в Севкиной руке кнут, пулеметчик Федор Дроздов припал к "максиму": та-та-та-та!

- Что ты стоишь тут, мальчик?

Очнулся Севка. Из отворенной калитки на него смотрит высокая седая женщина.

- Это вы играли? - спросил.

- Я.

- А на чем?

- На рояле, мальчик. Я рада, если тебе понравилось. Хочешь еще послушать?

- Ага!

- Так заходи, пожалуйста!

Сняв у порога шлем, Севка вошел в маленький домик, опасаясь, как бы не затоптать лаптями крашеный пол.

- Вот он, волшебник! - указала старушка на рояль. - Ты разве никогда не видел?

- Нет.

Пальцы ударили по клавишам, взлетели вверх, снова упали. И Севка позабыл все на свете. Теперь ему почудилось, что оказался он в своем поселке. Вернее, на лугу, возле речки, которая протекает через поселок. Кузнечики в траве стрекочут, журчит на перекате вода, порхают бабочки, пчелы, звеня, садятся на цветы, а стремительные ласточки так и режут небо... И нет ни войны, ни забитых вокзалов, ни голода, ни болезней. Есть только радость.

- Это Чайковский, - будто сквозь сон слышит Севка. - Еще играть?

- Нет! - спохватился он. - Спасибо... Вот если б вы позволили в другой раз прийти...

Шел Севка обратной дорогой к бане - словно нес на себе тяжелый груз. Музыка музыкой, а Зина-то одна. Что подумает, когда проснется? Клава небось нянчилась с Севкой, как с маленьким. А он? Может, ей уже получше? Хоть бы выздоровела!

Нет, не лучше. Солому как положил поверх пальто - так и лежит.

- Болит? - подошел он на цыпочках к Зине. - Да ты никак плакала?

- Ну и плакала! Где ты был?

- Ходил другую квартиру присматривать, - соврал Севка.

- Зачем?

- Тут тебе нельзя. Грязно... Вот если б согласилась одна старушка. Она мне на рояле играла. Еленой Ивановной зовут.

- На рояле? - удивилась Зина. - Какой ты счастливый! Эх, мне бы послушать.

- Зачем же слушать, раз ты сама умеешь? Выздоровеешь и сыграешь... Этого... Чайловского.

- Чайковского! - поправила Зина. - Думаешь, сыграю? А если это тиф?

- Вот выдумала! - прикрикнул Севка. - Так уж и тиф. Есть еще испанка... да мало ли всякой хворобы!

- Правда? А ты меня не бросишь одну?

"Догадалась!" - подумал Севка. Уши как огнем охватило и некуда деть глаза. Но пересилил себя.

- Да ты что? Как же я тебя брошу? Это ж надо быть... как те шкеты... На-ка вот, пожуй лепешку.

Зине совсем не хотелось есть. Но, чтоб не обидеть Севку, взяла лепешку, откусила, долго-долго жевала и с усилием проглотила.

- Вкусная! - прошептала Зина. - Только сейчас не хочу. Когда захочу съем. Ладно? Я лучше подремлю...

Задумался Севка. Никогда еще на него не сваливалось такой беды. Ну, было в дороге трудно, так он же один. А теперь приходится думать за двоих. Самому жить негде, и есть нечего, и надо ехать, а как быть с Зиной? Ей ведь особенная пища нужна. И квартира. Чтобы чисто, тепло. Вот если бы у Севки были деньги... Ну, положим, можно продать бумажник, дядя Мирон простит. А больше что продать? Платок, так он теперь Зине нужен, градусник - тоже. Полушубок-то не продашь... Пойти разве к той бабушке? Не поможет, так хоть посоветует.

Снова Севка у знакомого домика на окраинной улице Тюмени. Вышла к нему Елена Ивановна, удивилась:

- Так быстро по музыке соскучился?

- Нет, бабушка, я не за музыкой...

Рядом с этой старой женщиной он почувствовал себя таким маленьким, таким беспомощным, глупым и жалким, как когда-то рядом с матерью. Слезы выкатились сами собой и поползли по щекам, как ни сдерживал их Севка.

- П-посоветуйте, б-бабушка!

- Успокойся, детка! Может, твоей беде помочь можно... Ты расскажи. Пойдем в дом.

Кое-как успокоился Севка и рассказал все начистоту. Умолчал лишь, куда следовал эскадрон, потому что военная тайна. И про полушубок - это к делу не относилось.

- Мне что! - закончил он. - Найду эскадрон - и при деле. А вот с Зиной как быть? Пусть не родная она мне, но ведь не бросить.

- Не бросить! - кивнула старушка. - Как же нам быть? Больницы теперь переполнены, да и уход там плохой, и питание. Если ко мне? Мы, правда, еще не знаем, что у нее за болезнь. Но если и тиф, я не боюсь, сама перенесла. Ну, и присмотрела бы за Зиной не так, конечно, как в бараках. А вот с питанием? Я ведь бывшая учительница гимназии. Продаю вещи - тем и живу. Первое время еще ладно. Пока человек болен, ему не много нужно. А начнет поправляться, тут уж подавай. Надо все легкое, свежее - все самое лучшее.

- Дальше-то я что-нибудь придумаю, - пообещал Севка. - А вот на первое бы время? Чтоб ей там не быть, на чердаке.

Елена Ивановна всей душой хотела помочь этим попавшим в беду ребятишкам. Охотно поверила она в искренность Севкиного обещания. Но твердо знала и другое: еда не сказка, ее не придумаешь!

- Хорошо, Сева, - наконец согласилась старая женщина. - А как же мы доставим сюда Зину? Я знаю, где баня. Это не близко.

- То уж моя забота! - вскочил с табуретки счастливый Севка. - Я мигом! - Нахлобучил шлем и выскочил за дверь.

Уже смеркалось, когда запыхавшийся Севка ввалился на чердак.

- Идем, Зина, я тебе такую квартиру нашел!

- Мне ведь не дойти, - смутилась Зина.

- И не надо. Донесу!

- Подожди, дай чуть-чуть отдохнуть. Слушай, вот я лежала и думала: сама виновата! Убежала, а теперь не увижу ни Клаву, ни маму.

- Да брось ты! Теперь-то беспременно поправишься. Там знаешь какая старушка? Учительница гимназии. Это тебе не чердак.