История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Граждан

27 февраля 1917 г. председатель Государственной Думы М. В. Родзянко телеграфировал главнокомандующему Северным фронтом генерал-адъютанту Н. В. Рузскому: «Волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийные и угрожающие размеры. Основы их – недостаток печёного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику; но главным образом полное недоверие власти, неспособной вывести страну из тяжелого положения». Тяжелое положение? В стране продуктовые карточки были только на сахар (чтобы не гнали самогон), даже прифронтовые города обеспечивались электричеством. Исправно работали все коммунальные службы, канализация, водопровод, отопление, транспорт. В середине третьего года Великой войны россияне восстали от трудностей во время войны обычных, намного меньших, чем у противника, у которого всё уже выдавалось по карточкам и по очень низким нормам, восстали, испытывая полное равнодушие к судьбам отечества, но всецело поглощенные своими собственными проблемами, желая мира, теплого хлеба – но не победы.

В тот же день разбойная толпа захватила Таврический дворец, в котором заседала Государственная Дума. Очевидец тех событий, член Думы Никанор Савич вспоминал: «К Таврическому дворцу подошла большая группа солдат, принадлежавших в большинстве к нестроевой роте одного из гвардейских резервных полков. Этой толпой командовал какой-то субъект в штатском. Она вошла во двор, и ее делегаты проникли в караульное помещение Дворца, где в тот день несла караул рота ополченцев под командой прапорщика запаса. Последний, вместо того, чтобы отдать приказ силою не допускать восставших во Дворец, вступил в переговоры с субъектом, командовавшим мятежниками. Последний недолго вел переговоры. Он внезапно выхватил револьвер и выстрелил в живот несчастного прапорщика. Тот упал и вскоре умер в думской амбулатории. Его рота немедленно сдалась восставшим». Таврический дворец был захвачен, Дума больше ни разу не собиралась на заседания. Рота охраны восприняла убийство своего командира не как повод к отражению нападения бандитствующей толпы, а как предлог для немедленной капитуляции. Вечером в Таврическом дворце состоялось первое заседание Петроградского совета рабочих депутатов. Думцам оставили две комнаты секретариата на балконе, всё остальное здание Таврического дворца заполнил «революционный народ» – курил, лузгал семечки, слушал бесчисленных ораторов, время от времени постреливая в потолок. Когда с улицы раздался ружейный залп, солдатская толпа в Таврическом дворце приняла его за действие верных Царю войск и, в ужасе побросав ружья, бросилась врассыпную, многие выпрыгивали из окон в сад. Вскоре выяснилось, что это – ложная тревога.

Как легко было бы генералу Хабалову даже 27-го подавить беспорядки, будь у него хоть горсть верных войск. Но верных войск в распоряжении начальника Петроградского округа не было. «Во всём этом огромном городе, – записал В. В. Шульгин 27 февраля, – нельзя было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти». Таков был печальный итог потери общественного доверия.

Несмотря на указ об отсрочке сессии Государственной Думы, ее членами был избран Временный комитет Думы, исполнявший функции правительства до 2 марта. Петроград почти полностью перешел в руки революционеров, которые не встречали никакого сопротивления правительственных сил.

Император получил телеграмму от Родзянко с рекомендацией пойти на создание правительства, пользующегося доверием Думы. Той Думы, которой больше не было. Родзянко должен был бы просить у Государя помощи в наведении порядка, но он продолжал разрушать власть, фактически прикрывая респектабельным именем Думы бесчинства толпы и деятельность самозваного Петросовета. Просьбу Родзянко поддержал Великий князь Михаил Александрович.

Вечером Император приказал Георгиевскому батальону Ставки во главе с генерал-адъютантом Николаем Иудовичем Ивановым направиться в Петроград для восстановления порядка. Генерала Иванова Император назначил начальником Петроградского округа с вручением ему диктаторских полномочий. Одновременно он отдал приказ командующим ближайшими к Петрограду Северным и Западным фронтами отправить 28 февраля четыре пехотных и четыре кавалерийских надежных полка в Петроград для наведения порядка. Передовые части должны были вступить в город утром 1 марта одновременно с Георгиевским батальоном и тут же поступить в распоряжение генерала Иванова.

28 февраля восставшие солдаты и рабочие захватили Адмиралтейство, Зимний дворец и Петропавловскую крепость. Правительство было арестовано и заключено в крепость. Бунт победил в столице. С середины дня российские посольства заграницей перестали получать сведения из Петрограда. Государственная власть Империи погрузилась в немоту.

Императора же в этот день не было ни в столице, ни в Ставке, ни с Георгиевским батальоном. Он отбыл в Царское Село, где находилась семья. Крупный политический деятель интуитивно, «спинным мозгом» ощущает решающий момент и происходящее в стране, но Николая II в нужное время в нужном месте не оказалось ни в первую, ни во вторую русскую революцию. Напрасно генерал Алексеев умолял его остаться в Ставке и вывезти в Ставку семью, где под охраной боевых гвардейских частей они были бы в полной безопасности. Алексеев напоминал Государю, что готовится наступление, что хорошо подготовленный отряд войск легко подавит беспорядки среди запасных полков в Петрограде, что между фронтовыми частями и запасными, не желающими идти на фронт, имеется понятный антагонизм, и боевые части не соблазнятся революционной фразой и смогут принудить бунтовщиков к повиновению. Но всё напрасно. Жена звала Императора в Царское Село к больным корью детям, впадала в истерику, бомбардировала Императора телеграммами.

Без пяти час ночи 28-го Император в последний раз встречается в Могилевском губернаторском дворце с генералом Алексеевым в присутствии генерал-майора свиты Его Императорского величества Владимира Николаевича Воейкова. Генерал Алексеев на коленях умолял Государя не покидать Ставки, но генералам убедить Императора не удалось, и в 2 часа ночи он перебирается из губернаторского дворца в свой поезд. В 2.10 уже в поезде принимает генерал-адъютанта Николая Иудовича Иванова и дает ему последние указания – как действовать в Царском Селе и в Петрограде, а начальнику поезда повелевает в ночь отправиться в Царское, минуя восставший Петроград. «Как счастлив я, что увидимся через два дня», – пишет Царь Александре Федоровне перед самым отъездом из Могилева. 28 февраля в 5 часов утра царский поезд покинул Ставку.

Свидетельство очевидца

«Лёг спать в 3¼, так как долго говорил с Н. И. Ивановым, которого посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 часов, – записал Император в дневник 28 февраля. – Ушли из Могилева в 5 часов утра. Погода была морозная, солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 часов».

1 марта меньшевицко-эсеровский Петросовет принял приказ № 1 о демократизации армии, разрешивший работу революционных организаций в армии и обернувшийся её распропагандированием, утратой боеспособности во время войны. В Таврический дворец стекались многочисленные делегации, приветствовавшие происходящее – победу революции. Царскосельские гвардейцы с развернутыми красными знаменами пришли к Таврическому дворцу присягать Думе, которой уже не было. В тот же день Великий князь Кирилл Владимирович надел красный бант и привел к Таврическому дворцу свой гвардейский морской экипаж. Все эти демонстрации верности Думе имели место до отречения Императора Николая II, то есть являлись прямой изменой присяге и потому были не только постыдным, но и тяжким преступным деянием.

Свидетельство очевидца

Французский посол в Петербурге Морис Палеолог пишет об этой демонстрации: «Во главе колонны шёл Конвой, великолепные всадники, цвет казачества, надменная и привилегированная элита Императорской Гвардии. Затем прошел полк Его Величества, священный легион, формируемый путем отбора из всех гвардейских частей и специально назначенный для охраны особ Царя и Царицы. Затем прошел еще Железнодорожный полк Его Величества… Шествие замыкалось Императорской дворцовой полицией, отборные телохранители, приставленные к внутренней охране императорских резиденций… И все эти офицеры и солдаты заявляли о своей преданности новой власти, которой они даже названия не знают… Во то время как я пишу об этом позорном эпизоде, – резюмирует посол республиканской Франции, – я вспоминаю о честных гвардейцах-швейцарцах, которые были перебиты на ступенях Тюильрийского дворца 10 августа 1792 г. Между тем Людовик XVI не был их национальным Государем, и, приветствуя его, они не величали его „царь-батюшка“»… – Морис Палеолог. Дневник посла. М.: Захаров, 2003. – С. 740–741.