Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

7 мая, в преддверии праздника Дня Победы, на доме № 3 по улице Грановского была торжественно открыта мемориальная доска Клименту Ефремовичу Ворошилову, скончавшемуся в декабре 1969 года. На митинге, посвященном этому событию, выступили люди, которые хорошо знали легендарного командарма. Они вспоминали, каким прекрасным человеком был Ворошилов. И, конечно, не произнесли ни слова о массовых репрессиях в Красной Армии в 30-е годы, к которым приложил руку тогдашний нарком обороны. Впрочем, эта "забывчивость" была не случайной: кремлевское руководство во главе с Брежневым проводило тогда курс на тихую реабилитацию Сталина (почти пять месяцев назад на его могиле открыли памятник) и некоторых его соратников. Клим Ворошилов в этом списке занимал одно из первых мест.

9 Мая актер Николай Губенко встретил в деревне Мартьяниха под Великими Луками. Там он в качестве режиссера снимал свой первый самостоятельный фильм "Пришел солдат с фронта". Профессиональных актеров там было всего лишь несколько человек (сам Губенко, Михаил Глузский, Ирина Мирошниченко, Федор Одиноков, Иван Косых), в остальных ролях снимались жители деревни, в основном уже пожилые. И когда 9 Мая 71-го проходили съемки эпизода, переносящего зрителя в этот же день 45-го года, вся деревня участвовала в работе. И на глазах у большинства сельчан были настоящие слезы, как тогда, в 45-м.

10 мая профессор Ленинградской консерватории Исаак Гликман на три дня приехал в Москву, чтобы встретиться со своим старым приятелем, композитором Дмитрием Шостаковичем. Почти пять месяцев они не видели друг друга по причине, о которой я уже до этого упоминал, — Шостакович все это время курсировал между Москвой и Курганом, где проходил лечение у доктора Илизарова. Гликман с волнением ждал этой встречи, поскольку боялся, что курганское лечение не помогло Шостаковичу. И он не обманулся в своих предположениях: перемен к худшему не обнаружилось, но тем не менее пребывание в Кургане не принесло композитору сколько-нибудь существенной пользы.

Во время прогулки по Жуковке Шостакович поведал гостю постыдную историю издания Тринадцатой симфонии. Советские музыкальные издательства не желали публиковать это крамольное сочинение, но, когда узнали, что в Западной Германии оно выходит из печати, тут же получили указание начальства срочно издать партитуру симфонии.

— И вот какой камуфлет получился: издатель из ФРГ сделал подвох советскому издательству, — с улыбкой на устах произнес Шостакович.

11 мая — черная дата в отечественной криминальной истории. Именно тогда начался кровавый путь нелюдя в человеческом обличье — маньяка Геннадия Михасевича, который будет творить свои черные дела в течение 14 лет и отправит на тот свет 34 женщины. В тот майский день 71-го года 24-летний житель белорусского поселка Солоники Витебской области Михасевич убил свою первую жертву. Произошло это спонтанно.

Михасевич приехал в поселок Экимань, чтобы встретиться со своей возлюбленной по имени Лена. Однако девушка на свидание не пришла, предпочтя ему другого парня. Обозленный на весь женский род, Михасевич заметил впереди себя 16-летнюю девушку и, не говоря ни слова, напал на нее. Сомкнув свои руки у нее на шее, он не разжимал их до тех пор, пока несчастная не задохнулась. Бросив жертву в кустах возле автобусной остановки, Михасевич сел в автобус и уехал в Солоники. Тело задушенной нашли только на следующий день, и, поскольку свидетелей этого убийства не было, дело на долгие годы перешло в разряд "висяков".

12 мая в газетах публикуется Указ Президиума Верховного Совета РСФСР о награждении сотрудника милиции города Кирова, младшего лейтенанта милиции В. Чёчурина, медалью "За отличную службу по охране общественного порядка". Отличная служба заключалась в следующем. Однажды в отделение милиции, где служил Чечурин, поступил тревожный сигнал: в доме № 53 по улице Чапаева бушует пьяный дебошир. Собственно, подобные вызовы бывали в любом отделении милиции Советского Союза ежедневно, поэтому воспринимались как рядовые. И дело обычно заканчивалось просто: либо дебошир успокаивался, едва завидев милиционеров на пороге своей квартиры, либо, если появление стражей порядка его не отрезвляло, пьянчужку пинками сопровождали в отделение — оформлять протокол на 15 суток. Однако на этот раз дело обернулось куда серьезнее. Дебошир с улицы Чапаева оказался мужиком крайне озлобленным, да к тому же он принял "на грудь" слишком много и не испугался стражей порядка. Мало того, ухитрился схватить со стола на кухне нож и пырнул милиционера в живот. К счастью, второго удара не последовало, поскольку Чечурин успел перехватить вновь занесенную для удара руку преступника и выбить лезвие. Затем последовал еще один болевой прием, который свалил дебошира с ног и заставил его признать свое поражение. Преступника затем отправили в кутузку, а храброго милиционера в больницу, где ему тут же была сделана операция. Что было дальше, нам известно: награда нашла своего героя.

Согласно статистике, в далеком 71-м году случаев сопротивления работникам милиции тоже случалось немало — 385 за весь год. Однако следует учитывать, что в сравнении с нынешними временами львиную долю этих противоправных действий составляли обыкновенные правонарушения, не сопряженные с посягательством на жизнь. Погибали стражи порядка от рук преступников не так часто. Причем раньше чаще всего использовалось холодное оружие, поскольку достать его было гораздо легче, чем огнестрельное. На Западе в те годы ситуация выглядела иначе, напоминая нынешнюю российскую действительность. Вот лишь один пример.

В дни, когда младшего лейтенанта милиции В. Чечурина наградили медалью, в Палермо мафия расправилась с местным прокурором. Он ехал на кладбище, чтобы навестить могилу жены, но до погоста так и не добрался: трое неизвестных из проезжавшего мимо автомобиля хладнокровно расстреляли прокурорский лимузин из автоматов. Погибли сам прокурор и его водитель.

Советские люди читали подобные сообщения с чувством гордости за родную страну. Ведь тогда ничего подобного у нас не происходило. Хотя были и в СССР бандиты, по своей кровожадности ничуть не уступающие итальянским мафиози. Например, братья Толстопятовы, которые вот уже три года наводили ужас на жителей Ростова-на-Дону. Или банда Монгола в Москве, которая в мае 71-го все так же "бомбила" теневых воротил. Но про этих "ухарей" разговор у нас будет еще впереди. А пока оставим на время криминальную тему и поговорим о чем-нибудь более приятном. Например, об искусстве,

В мае свет увидел еще один "верховный" Указ — о присуждении певице Клавдии Шульженко звания народной артистки Советского Союза. Награда, скажем прямо, запоздалая, поскольку такая певица, как Клавдия Ивановна, заслужила ее значительно раньше. Но власти предержащие считали иначе. У них вообще была своя собственная шкала ценностей. Какому-нибудь артисту средних возможностей звание "народного" обламывалось аж к 40-летию, а другим либо к 65-летию (как в случае с Клавдией Шульженко или Марией Мордасовой), либо вообще никогда (Лидия Русланова уйдет из жизни, будучи всего лишь заслуженной артисткой РСФСР).

В. Хотулев рассказывает: "Когда Шульженко присвоили звание народной артистки СССР, ее пригласили в Кремль для вручения соответствующей грамоты. "Одной неудобно идти. Коралли? (бывший муж певицы. — Ф. Р.). Невозможно". Она позвонила Епифанову (гражданский супруг Шульженко в 1957–1964. — Ф. Р.). Ей передали, что он жив, здоров, много работает, в Москве бывает редко, все по экспедициям. Посмеиваясь, она представляла, как зазвонит телефон в его квартирке, как он схватит трубку и, услышав ее голос, замрет на мгновение. Ничего подобного не произошло. Он просто и сердечно с ней поздоровался, будто они расстались только вчера, и, когда услышал ее просьбу, так же просто согласился ее сопровождать. Не справился о здоровье, не спросил, над чем она работает. Даже не сказал, что рад ее слышать. "Ну не гад?" Она повесила трубку и подумала, что вот за эту его непредсказуемость и обескураживающую простоту она его и любила. Да, любила. Хотя сегодня он мог быть чуть внимательней. Соврал бы, что рад слышать… Ну да бог с ним. Мне шестьдесят пять, пожилая тетка, столько болячек, не знаешь, как с ними со всеми ужиться. А ему? 52 или 53, неважно, молодой мужик, полон сил, небось все еще за девками бегает… Она вспомнила свои дикие приступы ревности, отравлявшие его и ее жизнь. Он всегда уверял, что не давал повода. Возможно. Повод дало зеркало, где она замечала едва заметные метаморфозы, происходившие с ней; она видела, что рядом с ней он становится… моложе. Это было невыносимо.