Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

Веер укоров и поучений евреям у Солженицына всеохватен — мне его не исчерпать. Да и надо ли исчерпывать? «Протянутое рукопожатие» Солженицына опасно не для евреев. В его двух томах еще раз перелопачены давно известные мифы и предрассудки — одним перелопачиванием больше, только и всего. Его «рукопожатие» опасно для России, особенно в наше время, когда ее самосознание столь сильно травмировано ввиду затянувшегося системного кризиса.

В сегодняшней России группы фашиствующих молодчиков устраивают погромы на рынках и еврейских кладбищах, поджигают синагоги, избивают и убивают иностранных студентов и вообще иностранцев, «кавказцев», правозащитников. Их идейные вдохновители открыто публикуют смертные «приговоры» «недругам России», и даже когда такие приговоры приводятся в исполнение, виновных «не находят». В стране издаются сотни красно-коричневых и просто коричневых газет, публикуется и широко распространяется «классика» антисемитизма и нацизма — от «Протоколов сионских мудрецов» до «Майн Камф» Гитлера. Это не подпольные издания: издатели не скрывают ни своих имен, ни адресов. Однако все попытки привлечь к суду подстрекателей к национальной вражде торпедируются прокуратурой, а когда это не удается, судебные разбирательства превращаются в фарс. Травля «малого народа», создание из евреев «образа врага» России стали профессией для большого круга интеллектуалов и политических деятелей — от академика И. Шафаревича до «историка» О. Платонова, бывшего первого секретаря СП СССР В. Карпова, бывшего министра печати России, ныне сопредседателя так называемой национально-державной партии Б. Миронова, другого сопредседателя той же партии А. Севастьянова, редактора и издателя В. Корчагина, литератора и редактора газеты «Дуэль» Мухина, писателя и редактора газеты «Завтра» А. Проханова и целого сонма других «интеллектуалов». [841] Опросы общественного мнения фиксируют неудержимый рост ксенофобии и антисемитизма и столь же стремительной рост популярности Сталина и «сталинских соколов».

«Нельзя освободить народ внешне больше, чем он свободен внутренне», — предупреждал в свое время Герцен, и сколь же провидческими оказались эти слова! В августе 1991 года Россия сумела сбросить с себя ярмо коммунистического режима, но очень скоро оказалась в духовном тупике, что в значительной мере определяется недостатком внутренней свободы — от предрассудков, ненависти, от тоски по «сильной руке». Выход из тупика станет намечаться лишь тогда, когда интеллектуальная элита России перестанет искать виновных на стороне, а примется за тяжелую работу своего собственного внутреннего освобождения.

Двухтомник Солженицына тут не в помощь. Скорее, наоборот. Писатель присоединил свой голос к тем, кто заталкивает страну глубже в пропасть, хотя она и без того не делает достаточных усилий из нее выбраться. А ведь Солженицын считает себя патриотом, претендует на то, что знает, «как нам обустроить Россию», и вообще знает, «как надо».

Народная мудрость глаголет: Упаси меня, Боже, от таких друзей, а с врагами я и сам справлюсь.

Вместо заключения

Завершая заметки на полях двухтомника А. И. Солженицына, я хочу рассказать кое-что из своей биографии: не весть какие важные вещи для города и мира, но для меня — судьбоносные.

В 1960 году, когда я был студентом Московского инженерно-строительного института, но на лекциях почти не бывал, просиживая целые дни в редакции институтской многотиражки под не очень аппетитным названием «За строительные кадры», в эту газетку пришло письмо из отдела науки «Комсомольской правды». В нем говорилось, что «Комсомолка» хочет привлечь к сотрудничеству студентов технических вузов, умеющих и любящих писать. Опыт газеты показывает, говорилось в письме, что тем, кто пишет о науке, научно-технические знания важнее диплома факультета журналистики. Аналогичные письма были разосланы в многотиражки других технических вузов.

Ярослав Голованов

В назначенный день и час на шестом этаже здания «Правды», в Голубом зале, за огромным столом, собралось около двадцати студентов. Во главе стола сидел заведующий отделом науки Михаил Васильевич Хвастунов — высокий, тучный и (как я потом мог убедиться) душевно щедрый человек, а рядом с ним штатные сотрудники отдела: Ярослав Голованов (позднее автор известных книг об освоении космоса и космонавтах, биограф главного конструктора Королева, незадолго перед кончиной выпустивший трехтомник интереснейших дневников и воспоминаний) и Дмитрий Биленкин, ставший позднее писателем-фантастом (К сожалению, ни одного из них уже нет в живых).

Хвастунову тогда было лет 45. На его счету был десяток популярных книг о науке, переведенных на многие языки (он писал под псевдонимом М. Васильев), а его сотрудники были всего на четыре-пять лет старше нас, студентов. Собравшиеся читали стихи, рассказы, заметки, юморески. Волновались, как на экзамене, и, стараясь этого не показывать, много острили. Засиделись далеко заполночь. Подводя итог этому «смотру молодых сил», Михаил Васильевич (МихВас, как все его звали) сказал:

— Безнадежных здесь нет. Двери отдела науки для вас всегда открыты. Мы вам поможем. Остальное будет зависеть от вас. За каждую опубликованную строчку мы платим. (Последнее было немаловажно, учитывая мизерность наших стипендий).

Мы стали бывать в отделе науки, но большинство через какое-то время отсеялось. Остался костяк из шести-семи человек. В отделе науки стояло три рабочих стола, несколько стульев, большой кожаный диван и — постоянный треп. Рассказывали анекдоты, забавные истории. МихВас часто читал наизусть стихи поэтов серебряного века, которых хорошо знал, — лучше всего Брюсова и запретного Гумилева. У МихВаса, Димы и Славы всегда для нас было время. Было загадкой, когда они собственно работают. Впрочем, в горячие дни — для отдела науки это были дни космических запусков — они работали быстро, споро, и всем, кто приходил в такой день, хватало дела: мы помогали вычитывать гранки, рубить «хвосты», придумывать заголовки, аншлаги; поздно ночью нас развозила по домам редакционная «Волга».

Дмитрий Биленкин

Мои рукописи чаще редактировал Дима Биленкин, реже Слава Голованов. Дима был замкнут, суховат, слегка ироничен, требователен. Слава был более снисходителен. Но оба сажали меня рядом с собой, и фраза за фразой перебирали весь текст. Удалялись языковые штампы, лишние слова, иной раз перестраивалась композиция. Это была школа, стоившая нескольких университетских дипломов. Через какое-то время я печатался и в «Науке и жизни», «Технике молодежи», в других изданиях. Окончив институт, я — по распределению — попал на водопроводный участок № 13 в подмосковном Люблино, работал сменным инженером, но будущего уже не мыслил вне печати и литературы.

О том, что в «Комсомолке» пасется молодежь, разбирающаяся в естественных науках, было известно во многих редакциях, и когда появлялось штатное место, звонили МихВасу. Его рекомендации весили много, и постепенно весь наш выводок разошелся по разным изданиям — от «Пионерской правды» до ТАСС, от журнала «Изобретатель» до «Известий». Все — кроме меня, хотя с некоторого времени МихВас именно меня сватал особенно усиленно, не скупясь на похвалы. Все понимали, хотя и не говорили вслух (во всяком случае, при мне), что мне «не везет» из-за пятого пункта. Но МихВас не сдавался. В журнале «Советский Союз» я даже начал работать — условно, на волонтерских началах. Сделал два больших материала, в их числе очерк о работах известного генетика Б. Л. Астаурова, получившего тогда «диплом на открытие». Открытие — действительно крупное — было им сделано еще в 1947 году на тутовом шелкопряде, но лысенковцы его подвергли остракизму. И вот появилась возможность «вставить перо» всесильному Трофиму Денисовичу.