Три «почему» Русской революции

Провал попыток экспортировать революцию означал, что возникает необходимость создать стабильное государство и профессиональное чиновничество для управления этим государством. Подобная задача требовала людей совершенно иного типа, чем профессиональный революционер, большую часть сознательной жизни проведший в подполье. И правда, сам устав партии большевиков гарантировал, что ее члены не занимаются ничем иным, кроме революционной деятельности, поскольку она требует полной отдачи. Соратники Ленина были неспособны руководить нормально функционирующим государством, иметь дело с ворохами всевозможной писанины, издавать инструкции разбросанным по всей стране партячейкам, назначать чиновников низшего уровня, — все это казалось им невыносимо скучным. Сталин был единственным из числа крупных большевиков, у кого имелись и вкус и талант к подобной рутине. Это и стало решающим фактором его восхождения на вершину власти.

Теперь позвольте мне обратиться к проблеме чиновничества. Советская бюрократия разрослась в таких неимоверных масштабах, потому что при коммунизме все без исключения, в чем участвовало двое или больше людей, должно было проходить под руководством партийных органов. Вся экономика страны, ранее находившаяся, главным образом, в частных руках, управлялась теперь из единого центра; точно так же обстояло дело со всеми общественными институтами, со всеми культурными объединениями, с духовенством, со всем вплоть до самых мельчайших ячеек общества, потому что, будучи опытными революционерами, большевики прекрасно понимали, что самые безобидные на первый взгляд организации могут служить ширмой для политической активности. Это означало создание гигантской бюрократической машины. А поскольку кадры самой компартии явно не подходили для решения такой задачи ни по числу, ни по уменью, — режиму пришлось взять на службу так называемых буржуазных специалистов. За этими затаившимися классовыми врагами требовался столь же жесткий надзор, как за «военспецами» в годы гражданской войны. Такая необходимость обусловила резкий рост численности и полномочий политической полиции, которая, начиная с 1920 г. и далее, проникла в каждую область жизни страны Советов.

Сталин рано понял, что, прибегнув к принципу материальной заинтересованности, может создать мощный бюрократический аппарат, преданный лично ему. В апреле 1922 г. Ленин назначил его генеральным секретарем. Ниже я объясню, почему это произошло. Используя это положение, Сталин принялся осыпать милостями верхний слой партаппарата, находившийся в Москве. Он обеспечил ключевым аппаратчикам лучшие жилищные условия, дополнительные продовольственные пайки, поездки на лечение в санатории Запада и т. д. К тому времени, когда Ленин по состоянию здоровья стал вынужденно отходить от дел, а точнее — от повседневного руководства партией и страной, в советской России уже сложилась привилегированная каста партийных чиновников, общим числом от пятнадцати до двадцати пяти тысяч человек, в значительной части обязанная своим назначением сталинскому секретариату. Эта группа, обосновавшись в Москве, становилась все более и более независимой от партийной массы, исчислявшейся на тот момент сотнями тысяч, лишив последнюю права голоса в решении текущих партийных дел, причем не только общенациональных, но и местных — в их собственных округах.

Вначале Ленин плохо осознавал, какой оборот принимают события. В своей работе «Государство и революция», написанной в 1917 г., он предсказывал, что в условиях коммунизма бюрократического чиновничества не останется: каждая кухарка сможет править государством, а через непродолжительное время люди сами привыкнут к тому, что ими никто не управляет. В январе 1919 г., в полемике с меньшевистским историком Н.А.Рожковым, он написал, что предложение Рожкова о том, чтобы Ленин взял на себя диктаторские полномочия для разрешения продовольственного кризиса, является «пустяком», потому что аппарат разросся в такой степени, что им не сможет управлять никакой диктатор. Когда в 1922 г. Троцкий привлек его внимание к тому факту, что на содержание партийного аппарата уходят десятки миллионов рублей золотом, Ленин вышел из себя от изумления и гнева. Он распорядился провести чистку, чтобы избавить партию от оппортунистов и приспособленцев, однако это не дало ощутимых результатов. В последние месяцы перед тем, как его сознание угасло, он был буквально одержим вопросом о бюрократии, обдумывая все новые способы сократить ее численно и повысить эффективность ее работы. Но результат оказался нулевым. Всемогущая партийно-государственная диктатура, которую он ввел в России, уже зависела от своих собственных слуг.

Третьим фактором, способствовавшим торжеству Сталина, было нарастающее сопротивление коммунистической системе со стороны рабочего класса. На Девятом съезде партии, прошедшем весной 1920 г., а потом и на Десятом, состоявшемся год спустя, члены партии, остающиеся у станка, высказали серьезные возражения против принятой линии. Они говорили, что партия обюрократилась и что аппарат контролируют партийные интеллигенты, «белоручки», никогда не занимавшиеся физическим трудом и быстро перенявшие привычки царского чиновничества. Они требовали радикальных перемен в этом плане. Каждый партийный функционер, предлагали они, должен по три месяца ежегодно заниматься физическим трудом — в промышленности или в сельском хозяйстве. Постепенно, по мере приобретения опыта рабочими кадрами, управление государственной экономикой следовало передавать профсоюзам. Такие требования выдвинули старейшие рабочие-большевики с партийным стажем, начинавшимся до 1917-го и даже до 1905 г.

Тем самым Ленину был брошен вызов. Ленин всегда терпеть не мог то, что он называл «самодеятельностью», а мы назвали бы «демократией». Он никогда не верил — ни до революции, ни после нее — в то, что рабочие сами по себе способны построить социализм или руководить экономикой. В ярости он обрушился на весь русский пролетариат. В обращении к Одиннадцатому съезду партии (1922) он сделал поразительное заявление о том, что в России вообще нет пролетариата в марксистском смысле, а лишь всевозможные лодыри, поступающие на заводы, чтобы уклониться от службы в армии. В ответ на что Александр Шляпников, один из ведущих большевистских лидеров из рабочих, руководитель так называемой «рабочей оппозиции», взял на себя дерзость публично поздравить Ленина с принадлежностью к «авангарду несуществующего класса». Позднее он поплатился за подобные высказывания жизнью.

Теперь Ленин серьезно беспокоился о будущем партии. Возникновение оппозиции в ее рядах (внепартийная оппозиция была эффективно ликвидирована) предоставляло ему два пути. Он мог согласиться с необходимостью демократизации партии, мог дать рабочим и другим лояльным оппозиционерам право голоса при принятии партийных решений и вообще восстановить те рудименты партийного самоуправления, которые имелись у большевиков до и во время революции. Но проникнутый всегдашним неверием в готовность рабочих согласиться с его типом радикализма, он боялся, что подобные уступки ослабят, а то и сведут на нет революционное рвение, равно как и лишат партию ее величайшего достижения — железной дисциплины и единства. Поэтому он предпочел второй путь: подавление организованного недовольства в рядах партии. На Десятом съезде он заставил соратников принять секретную резолюцию, запрещавшую то, что он называл «фракционной борьбой». Под этим он понимал любую организованную оппозицию курсу, формально принятому руководящими органами партии — Политбюро и Центральным комитетом. Одной из причин, по которым Ленин выбрал на роль генерального секретаря именно Сталина, была его уверенность в том, что тот сумеет подавить любую «фракционную деятельность» и не даст партии сойти со строго ортодоксального пути. Он, однако же, не сумел понять, что Сталин будет рассматривать как «фракционную деятельность» также и любую оппозицию лично себе и своим методам управления. Тем самым были уничтожены остатки демократии внутри компартии.

Троцкий проголосовал за эту резолюцию, преданную гласности лишь год спустя, — и уже в скором времени оказался жертвой налагаемых ею ограничений. Каждый раз, когда он пытался собрать группу единомышленников, чтобы направить партию по другому пути или вступить в конфликт лично со Сталиным, его обвиняли во «фракционной борьбе». И доказывать обратное он мог с великим трудом, потому что сам провозгласил: «Партия всегда права». Это неизбежно означало, что всегда прав оказывается и тот, кто контролирует партию. А история сложилась так, что этим человеком был не он, а его самый заклятый враг.