Три «почему» Русской революции

Поляки ударили первыми. Они пошли на Киев, заняли его в начале мая 1920 г., но вскоре их наступление захлебнулось, а затем они повернули обратно. Украинское общенациональное восстание, на которое они рассчитывали, так и не вспыхнуло; напротив, множество русских, особенно консервативные и националистические элементы, встали на сторону коммунистического режима, рассматривая его отныне как защитника Отечества. Поляков быстро прогнали — и тут встал вопрос, следует ли Красной армии вторгаться на территорию собственно Польши? Троцкий был против этого: англичане предупредили Москву, что если Красная армия пересечет так называемую линию Керзона, отделяющую территории, заселенные этническими русскими и украинцами, от земель, на которых проживают этнические поляки, то Великобритания выступит на защиту Польши. Однако Ленин решил пойти на риск. Он был убежден в том, что пришла пора начать победоносный марш на Запад.

Российские архивы недавно рассекретили его доклад в сентябре 1920 г., после поражения Красной армии в Польше, проливающий свет на эти события. Изо всех рассекреченных архивных документов, относящихся к тому времени, этот, возможно, наиболее впечатляющий. В крайне бессвязной речи — даже для человека, которому свойственна была беспорядочность в изложении мыслей, — Ленин утверждает, что после разгрома белых армий, которые, на его взгляд, были всего лишь наймитами Антанты, Политбюро решило, что оборонительная фаза конфликта с капитализмом завершена — коммунизм одержал в ней победу. Настало время перейти в наступление. И Германия, и Англия охвачены социальными беспорядками. Особенное значение он придавал появлению в Англии Совета Действия — организации, созданной в августе 1920 г. конгрессом тред-юнионов и лейбористской партией для проведения всеобщей забастовки в том случае, если английское правительство решит оказать военную помощь Польше. Не понимая английских реалий, Ленин был и впрямь убежден в том, что британский Совет Действия был аналогом российских Советов и что, соответственно, летом 1920 г. Англия оказалась в том же положении, в каком Россия была в феврале 1917 г. Он говорил о «сотнях тысяч» немецких коммунистов, готовых выступить навстречу Красной армии, вторгшейся в Польшу. Ему виделся неизбежный революционный взрыв в Южной Европе. В другой шифрограмме Сталину, датированной июлем 1920 г., он писал, что пришла пора «поощрить революцию в Италии», а по пути советизировать Венгрию, Чехословакию и Румынию.

Разгром Красной армии на полях Польши явился, судя по всему, результатом чрезмерной уверенности большевиков в собственных силах. Троцкий настойчиво возлагал ответственность за него на Сталина, утверждая, что тот, будучи политическим комиссаром Южной армии, вторгшейся в Галицию, нарушил приказ, согласно которому эта армия должна была соединиться с силами Тухачевского, осадившего Варшаву. Но судя по тексту ленинской телеграммы, можно предположить, что подлинная миссия Сталина заключалась во вторжении в южные области Центральной Европы и в Италию. Мне представляется, что Ленин решил, будто Варшава и так никуда не уйдет и армия должна развивать более широкие стратегические цели. Это ошибочное убеждение заставило его совершить еще одну роковую ошибку. Он приказал Тухачевскому выделить из войск, осаждавших Варшаву, сильную ударную группу, включая кавалерийский корпус, и перебросить ее в Померанию. Судя по всему, ему хотелось решить тем самым две задачи: воссоединиться с воображаемыми толпами немецких коммунистов, якобы устремившимися на восток, и заручиться поддержкой немецких националистов, уступив им Польский коридор и тем самым воссоединив Восточную Пруссию с остальной Германией. Оставив Сталина на юге и заставив Тухачевского идти на Померанию еще до того, как Польша была сокрушена окончательно, Ленин создал необходимые предпосылки для так называемого «чуда на Висле». Кстати говоря, вопреки распространенному мнению, поляки обязаны победой вовсе не французам, военную миссию которых они изолировали, а стратегические рекомендации игнорировали.

Поражение в Польше потрясло Ленина. Полагаясь на свои революционные интуицию и опыт, он приказал Красной армии и так называемому Полревкому (Польскому революционному комитету, которому предстояло образовать советское правительство Польши) выдвинуть те же лозунги, какие уже доказали свою эффективность в России, — захватывай землю, бери под свой контроль фабрики и заводы, вешай кулаков и буржуев. Но в Польше эти лозунги не сработали. Позже Ленин жаловался немецкой коммунистке Кларе Цеткин на то, что польские крестьяне и рабочие не пришли на помощь Красной армии, а вместо этого встали на защиту панства — то есть польских помещиков, — захватывая и убивая отважных русских парней, пришедших освободить их. Здесь он столкнулся с чем-то, чего так и не смог понять, — с совершенно иной политической культурой, нежели та, что преобладала в его собственной стране, — культурой уважения частной собственности и чуткости к патриотическим призывам.

Троцкий сказал Чан-Кайши, главе Гоминдана, поддерживавшему в тот период тесные контакты с Москвой, что после поражения в Польше Ленин распорядился, чтобы Красную армию впредь не использовали для непосредственных операций за границей во избежание столкновений с местным национализмом.

К 1921-му всем, кроме самых неисправимых оптимистов, стало ясно, что события октября 1917 г. не повторятся больше нигде и, следовательно, на неопределенное время революция будет ограничена территорией России и ее владений. Теория «построения социализма в одной стране» была выдвинута не Сталиным во время его конфликта с Троцким, а раньше — самим Лениным.

Столь кардинальная перемена курса имела неизбежные последствия, о которых Ленин заговорил вслух, а Сталин учел в своих действиях. Ленин, судя по всему, пришел к выводу, что раз уж коммунизм восторжествовал в России по окончании и в результате мировой войны, то и его триумф на всем земном шаре станет возможен только после еще одной мировой войны. Разумеется, следовало использовать все революционные ситуации, складывающиеся за границей, по мере их возникновения, но главным образом следовало опираться на построение в советской России несокрушимой современной военной машины для подготовки к этому мировому конфликту. В дипломатическом плане хороши были любые средства для обострения отношений между Германией и странами Антанты.

В 1921 г. Ленин и Троцкий наладили военное сотрудничество на постоянной основе с немецким рейхсвером, предоставив ему тем самым возможность обойти ограничения, наложенные Версальским договором, и предложив организовать производство и испытание запрещенных видов вооружений (танков, боевых самолетов, подводных лодок и отравляющих газов) на советской территории. В обмен немецкая сторона предоставила советской инструктаж в области самой современной военной стратегии и тактики. Это сотрудничество, закончившееся лишь осенью 1933 г. и сыгравшее огромную роль в модернизации как советской, так и немецкой армий, становится лучше известным только сейчас, после рассекречивания советских архивов, потому что немцы уничтожили большую часть относящейся к данному вопросу документации.

Главной целью советской дипломатии в 1920–1921 гг. и в последующий период стало предотвращение сближения между Германией, Францией и Англией. В архивах я нашел примечательную инструкцию, выданную Лениным комиссару иностранных дел Георгию Чичерину в начале 1922 г., когда готовилась Женевская конференция. Цель этой конференции, созванной странами Антанты, состояла в том, чтобы устранить наиболее острые противоречия финансового и иного рода, отделяющие их как от Германии, так и от России, и реинтегрировать эти страны в международное сообщество. Общеизвестно, что конференция была саботирована сепаратным договором между Германией и Россией, подписанным в Рапалло, благодаря которому их двусторонние проблемы оказались разрешены. Но ранее нам не было известно, что Ленин умышленно саботировал Женевскую конференцию, судя по всему, из страха перед сближением Германии с ее недавними противниками. Он писал Чичерину, возглавлявшему советскую делегацию в Женеве: «Нам выгодно, чтобы Геную сорвали… но не мы, конечно». Он советовался с наркомом иностранных дел о том, как добиться этой цели, и просил его возвратить записку на предмет ее последующего уничтожения. Записка, к счастью, не была, как предполагалось, сожжена и позволяет пролить дополнительный свет на подрывную тактику советской дипломатии в послевоенном мире.