История московской войны

Как раз в это время находившаяся в Дмитрове царица выказала свой мужественный дух. Когда наши вяло приступали к обороне вала, а немцы с москвитянами пошли на штурм, она выскочила из своего жилища и бросилась к валу: «Что вы делаете, злодеи, я — женщина, и то не испугалась!» Так, благодаря ее мужеству, они успешно защитили и крепость, и самих себя.

Окруженный в Дмитрове Сапега просит Рожинского о помощи

Часть москвитян и немцев расположилась под Дмитровом, обнеся свой обоз снежными валами, а другие, и сам Скопин, вернулись под Троицу. Когда пану Сапеге стало совсем невмоготу, а его люди из-за Волги все никак не возвращались, он послал в главный обоз к князю Рожинскому с просьбой придти на выручку или дать подкрепления. Но при таком разброде и неповиновении в наших обозах, о которых я упоминал выше, мы не могли двинуться с хоругвями к нему на помощь, да и сами готовились оставить это место. Кому мы ни предлагали, каждый отговаривался, ни один идти не хотел. Товарищи упрашивали меня доставить в Дмитров хотя бы пули и порох, которых там не хватало, они уверяли, что охотников наберется двести — триста человек. Я пошел к князю Рожинскому, уведомив его о желании товарищей, и попросил, чтобы он приказал приготовить пули и порох. Он дал двое саней, пули и порох, и еще двадцать донских казаков для сопровождения. Так как было полнолуние, я надеялся, что на эти двенадцать миль мне хватит одной ночи.

Сапеге в Дмитров отправлена помощь, царица уезжает в Калугу

Когда пришло время собираться, охотников нашлось едва ли человек с двадцать, еще и не каждый брал с собой челядинца. Увидев, что нас мало, другие стали нас поносить и издеваться, говоря: «Вам с таким желанием придется с нами в обозе остаться». Товарищи же были достойными и шли по доброй воле, они сказали мне: «Будь, что будет! Пойдем, даже если умереть придется!» Я с ними согласился. Были среди них (кого помню) Порваницкий, Шкот из Белзской земли, Марек Модреньский, Крензеляваский, Телефус, два Щавинских и Миховский. В сумерках мы вышли из обоза. Лежал глубокий снег, поэтому идти мы могли только друг за другом, разместив пули и порох посередине.

Отойдя от обоза на три мили, мы увидели через дорогу след — это в тот же день подъезжали к нашему обозу за языком триста [тридцать — ?] конных французов из-под Дмитрова. Вспомнив об этом, мы не встревожились, нас больше волновало другое: лошади, которые везли порох и пули, ослабели, и донцы, спешившись, припрягли к саням своих лошадей. Из-за этого мы задержались, и ночи нам не хватило. Рассвет застал нас в двух милях от Дмитрова. Там набрели мы на другой след, — это только что перед нами за пригорок перевалило на лыжах несколько сотен пехотинцев. Они вышли на рассвете из своего обоза осмотреть дороги, — не проходили ли в крепость люди. Там разминулись мы с конницей, здесь — с пехотой; было о чем подумать.

А тем временем послал Господь Бог такой густой туман, что мы друг друга едва могли разглядеть. Так, в тумане, мы вошли в крепость, доставили порох и пули и заверили наших в помощи. А в неприятельском обозе наше прибытие с несколькими десятками человек произвело такой переполох, что все решили, будто в крепость вошло с тысячу людей. Когда мы подъезжали к их обозу, москвитяне не выходили, отвечая: «Мы знаем, что вы из больших таборов пришли».

На следующий день от Осипова [125] к нам на выручку пришел Руцкий с несколькими сотнями, затем подошли и те люди, что ходили за Волгу. Оставив пана Сапегу в лучшем положении, я решил вернуться в наш обоз под столицу.

Царица, надумав перебраться в Калугу, уговорила четверых из двадцати моих товарищей ее сопровождать. Пан Сапега хотел этому воспрепятствовать, но она сказала: «Никогда тому не бывать, чтобы он для своей выгоды мной торговал, у меня есть три с половиной сотни донских казаков, и если понадобится, дам битву». И Сапега ей больше не препятствовал. Царица поехала с теми, кого уговорила из моей компании. В мужском уборе, взяв сани и коня, она добиралась когда на санях, когда верхом.

Польское войско разделяется, князь Рожинский умирает

После нашего ухода пан Сапега, по возвращении к нему людей из-за Волги, задержался в Дмитрове ненадолго. Бросив Дмитров, он пошел к Волоку. Мы из-за своих разногласий также двинулись без всякого шума к Волоку, взяв с собой арматы, которые были многочисленны и ценны. Отстроенный, словно город, обоз мы подожгли [126].

От Волока всем разрешили разойтись, кто куда хочет. На стороне короля осталось нас, с князем Рожинским и паном Зборовским, три с половиной тысячи. Все остальные с паном Сапегой вернулись в Калугу к Дмитрию [127]. С нами остались и три с половиной сотни донских казаков, что были под Дмитровом, — им князь Рожинский приказал осадить Волок, сам же он хотел задержать полк Руцкого и поехал уговаривать их в Осипов монастырь. Во время встречи люди Руцкого, не поддавшись на уговоры, ухватились за оружие, рассердившись на князя Рожинского из-за какого-то ничтожного повода. Он тоже не стерпел. Те, кто был с Рожинским, едва увели его, утихомирив бунт. При этом Рожинский где-то на каменной лестнице упал на простреленный бок. Вскоре после этого он, частью из-за меланхолии, ибо терзался мыслями о том случае, а частью из-за ушиба, заболел и впал в горячку.

Но еще до своей болезни он устроил так, что из полка Руцкого одни ушли, а другие все же остались. На место ушедших прибыли новые люди, а именно: я со своими товарищами и Веспасиан Русецкий — со своими. Остался к сам Руцкий с некоторыми ротмистрами своего полка, затем в Осипов привезли пушки. Остался с нами и князь Рожинский, но уже будучи больным; там же он и умер, проболев лишь неделю [128]. Тело его было вывезено в Польшу.

Часть польского войска в Осипове

Мы остались в Осипове. Пан Зборовский с большей частью войска двинулся к Смоленску и дошел почти до Вязьмы, от нас наверное миль за тридцать. Москвитяне, увидев, что мы остались далеко позади своего войска, снарядили под Волок две тысячи людей во главе с Валуевым [129]. Когда он пришел, донские казаки не захотели удерживать [город], мы вынуждены были выйти из Осипова и пропустить их к себе. Однако оставить их с собой в крепости мы не решились и расположили казаков в острожке, который перед этим построил для себя Руцкий (для того, чтобы взять Осипов).

Потом наступила распутица, до поры обезопасившая нас в крепости. Мы надеялись, что спасение скоро придет к нам или из Смоленска, или из других наших отрядов.

Прошла зима, Валуев остался в Волоке, в двух милях от нас, а мы — в Осипове. Выезжать нам было уже небезопасно и языков добывать стало трудно.

Иноземное войско во главе с Горном и Делавилем идет из Швеции против поляков и направляет удар на Осипов

Этой весной из Швеции снова вышло иноземное войско во главе с Эдвардом Горном [130] и Петром Делавилем [131], у которого было девять сотен французов. А всего их было несколько тысяч. Встали они близ Погорелой крепостцы [132], не более чем в десяти милях от нас. Через неделю после Пасхи, или чуть позже [133], тайно пробравшись с тысячью французов и немцев и двумя тысячами москвитян Валуева, пришел к нам с петардами [134] Делавиль. Увидев петарды, наша стража не очень насторожилась. Уже всходило солнце; спешившись, пошел сам Делавиль, приладил петарду к воротам предместья и выбил их. Иноземцы ворвались в предместье, одни обратились на деревянные зубцы и пошли к детинцу [135]. Детинец был каменным, а предместье — деревянным. Большая часть других иноземцев пошла к детинцу, потому что ворота там не были закрыты и наши через них спасались из предместья.