Мое обретение полюса

У каждой палатки стояла сияющая хозяйка, готовая как подобает встретить гостей, и мы ни одну из них не обошли коротким визитом. Темы разговоров были, естественно, ограниченны, как в таких случаях бывает и в цивилизованном мире. Мы справлялись друг у друга о здоровье, обменивались новостями, вспоминали умерших, говорили о родившихся детях, о заключенных браках. Затем — об удачной охоте, от которой зависело процветание или нужда. Если бы мы оказались в обществе цивилизованных людей, скорее всего завязался бы разговор о политике — здесь таких тем не касаются: эскимосам нет до этого дела и здесь не читают газет.

Самой важной новостью было то, что известный всем Миа освободился от лишних жен, чтобы добыть средства для покупки собак. Мне доверительно сообщили, что в настоящее время кроме него в поселке остался только один многоженец, у которого две жены.

Казалось бы, здесь могло процветать большое население, потому что в среднем трое пухлых смышленых ребятишек приходятся на каждую семью (младший, как правило, живописно выглядывает из кармана на спине матери). Однако условия существования в этом районе таковы, что несчастные случаи и высокая смертность снижают плотность населения.

В каждой палатке имеется приподнятая вроде платформы площадка, на которой все спят. На краю этого возвышения сидят, а по обе стороны от него располагаются каменные светильники, в которых сжигают ворвань, используя мох вместо фитиля. Над спальным местом устроено нечто вроде вешалки для просушки одежды, там также торчат несколько колышков — вот и вся мебель. Меховые одежды придают эскимосам свирепый вид, не вяжущийся с их добродушными физиономиями и сговорчивым нравом.

Пока мы наносили визиты, на борту яхты шла азартная меновая торговля. Там скопились груды мехов и моржовых бивней, которые предназначались в обмен на ружья, ножи и иголки. Все моряки, начиная с мальчишки-уборщика и кончая капитаном, внезапно разбогатели, сделавшись обладателями ценных песцовых шкур и бивней нарвала.

Эскимосы, получившие свою долю в этой игре, были тоже возбуждены. За великолепного песца, от которого эскимосу меньше пользы, чем от собачьей шкуры, он получал карманный нож, который прослужит ему полжизни! Какая-то женщина выменяла свои меховые штаны, стоившие не менее ста долларов, на красный носовой платок, которым она может повязать голову или украшать свое иглу еще долгие годы. Другая отдала свои рукавицы из медвежьей шкуры за несколько иголок и была чрезвычайно довольна такой сделкой. Толстый юноша радостно показывал всем две блестящие оловянные чашки — одну он приобрел для себя, другую — для своей будущей невесты. Он был в высшей степени счастлив оттого, что приобрел девятицентовую оловянную поделку всего за один бивень нарвала стоимостью девяносто долларов!

С наступлением полуночного прилива мы поставили шхуну на ровный киль в ее импровизированном доке на берегу. Затем с помощью вельбота и двух лодок-дори отбуксировали судно в бухту и там поставили его на якорь.

Первая встреча с моржами состоялась в Вольстенхольм-фьорде. Стояли великолепные, светлые дни, какие бывают в середине августа. Окрестности выглядели очаровательно. Шхуна стояла на якоре в Норт-Стар-Бей. Бухта казалась сверкающим озером, по водной глади его стрелами летали кожаные каяки туземцев, гоняющихся за тюленями и гагами. На низких травянистых берегах вокруг палаток из тюленьих шкур толпились женщины и дети, одетые в меха. Они спорили с собаками за обладание более удобным местом, чтобы наблюдать за странными деяниями белых людей.

Мыс был отмечен приметным ориентиром — огромной скалой с плоской словно стол вершиной, вздымавшейся к небу на высоту примерно шестисот футов. Вокруг этого гиганта со страшным го моном носились чайки, кайры и вороны. Эту скалу эскимосы с присущим им умением давать меткие названия окрестили Уманак, а свою деревушку — Умануи.

Вольсгенхольм-фьорд — обширное замкнутое водное пространство, уходящее в глубь побережья узкими рукавами — ущельями, забитыми сползающим в море материковым льдом, от которого

постоянно откалываются айсберги. В искрящейся воле отражались окрестные берега; эти отражения переливались всевозможными синими и бурыми красками, контрастируя с черными и белыми тонами земли. На западе, на фоне неба, вырисовывались, словно сработанные резцом, стены Акпони и другие острова, еще дальше стелилась серая, как сталь, дымка, которая окутывала море — эту дорогу, ведущую к полюсу.

Целые флотилии айсбергов крейсировали в разных направлениях, волоча за собой словно хвосты кильватерные струи, сверкающие подобно голубому хрусталю.

Еще дальше, милях в десяти от нашего наблюдательного пункта, в море противоборствовали течения. Небольшие льдины медленно кружились там, как в водовороте. На них расположились стада моржей. Нам не было видно самих зверей, но их резкие голоса, звенящие в холодном воздухе, как радиотелеграфные сообщения, словно призывали нас к действию. Мистер Брэдли не выдержал, и началась подготовка к сражению.

Мы располагали моторной лодкой (самое важное оружие в охоте на моржей), специально построенной для этой цели. Ее выкрашенный в белое, чтобы имитировать льдину, складной тент в собранном виде напоминает спину кита. Под таким истинно арктическим камуфляжем мы надеялись поохотиться на моржей.

Взяв на буксир окрашенные белой краской две лодки-дори, мы посадили туда двух приглашенных на охоту эскимосов-гарпунеров. Эскимосы в каяках вскоре изумились, увидев, что их скорость не шла ни в какое сравнение с нашей. Впервые в жизни они потерпели поражение в родной стихии. Столетиями эскимосы верили в то, что каяк — самое быстроходное судно в мире. Конечно, их обгоняли большие суда белых людей, но у тех, по представлениям эскимосов, были неземные крылья, и поэтому они в расчет не принимались. Однако обычный вельбот с двигателем внутреннего сгорания заставил эскимосов вытаращить от удивления глаза, как это делают любопытствующие тюлени. Все просились на борт нашего суденышка, чтобы посмотреть, как мы заставляем его двигаться: они считали, что мы кормим его ружейными патронами.

Около часа мы мчались вперед, пока не заметили большой ледяной блин, усеянный черными бугорками. «Авек! Авек!» — закричали эскимосы. Такие же крики неслись над маслянистыми водами и с других лодок. Моржи расположились примерно в трех милях к юго-западу; малым ходом мы прошли еще две мили. Тем временем мистер Брэдли готовил суденышко к охоте. Руководство тактическими действиями было передано Миа. Помощник капитана сидел на руле. Я дергал за рычаги управления бензинового движка. Направление атаки было выбрано перпендикулярно к ветру; когда мы приблизились к «дичи», движок остановили.

Мы разглядывали стадо в бинокль, и наши сердца учащенно забились. Животные оказались огромными самцами с блестящими бивнями, которыми они разили друг друга в борьбе за место поудобнее. Одни из них нежились на солнце, лениво поворачивая головы то в одну, то в другую сторону, другие спали, время от времени тихо похрюкивая во сне. Пока их туши колыхались в сытой дремоте, их органы пищеварения, словно откладывая счет в банке, вырабатывали тот самый жир, которым им предстояло расплатиться с нами в этой азартной игре.

Осторожными гребками мы бесшумно продвигались вперед, а каяки подкрадывались к моржам, чтобы гарпуны вовремя вступили в дело. Эскимосская тактика охоты основана на тщательном изучении повадок моржей. Засыпая, зверь обязательно ложится носом к ветру. Он держит уши настороже и готов уловить любой шум с любого направления; глаза моржей во время краткого пробуждения немедленно осматривают горизонт. Однако поле зрения у моржа весьма ограниченно. Только слух и обоняние позволяют ему обнаружить опасность на большом расстоянии. Мы осторожно приближались, берясь за весла только тогда, когда все моржовые головы были опущены. Наконец мы подошли на триста ярдов [65] Изготовив свои смертоносные приспособления, эскимосы в каяках сблизились ярдов на пятьдесят. Настал самый ответственный момент. Совершенно неожиданно раздался какой-то неясный тревожный звук. Твари проснулись и в испуге попрыгали в воду: Повернув каяки, эскимосы поспешно отступили, ища спасения рядом с вельботом. Это стадо было уже не про нашу честь. Моржи как стрелы пронеслись под водой и осмелились всплыть только на безопасном расстоянии от нас.