Портрет механика Кулибина

9

Я обернул черничную ягоду березовым листом, раздавил ее и стал прикладывать к рукам и ногам. Точно так же я поступил с другими ягодами. Четверть часа лежал неподвижно и ждал, пока застынет сок, а затем принялся за мухоморы. Жевал и глотал я их с отвращением, но другого выхода не было. И тут же, как в омут, провалился в тяжелый, беспокойный сон. Мне снилось, будто я съел мухоморы для того, чтобы избавиться от непосильной бурлацкой работы...

Я проснулся от зычного баса Подковы:

- Подымайся, ребята, до Рыбни еще далеко!

Я приподнялся на локтях, пытаясь выполнить эту команду, но тут же рухнул на землю. Тело горело, как в лихорадке, ноги и руки сводили судороги, живот раздирали страшные колики. Я с трудом повернулся на бок, и меня тут же стало выворачивать наизнанку.

- Глянь, робя, - долетали до меня голоса, будто из другого мира, что с живописцем делается! Никак кончается!

- Отравился вроде!

- А не холера ли? Руки и ноги ему заголите!

Кто-то пощупал мне лоб, поднял рукава рубахи, штанины.

- Горит, как в огне!

- И дергается, как кукла на веревочках!

- Везде черные пятна, кровь гнить начала!

- Точно, холера! Зови хозяина!

Я впал в беспамятство и очнулся в тот момент, когда Осетров-младший распекал нашего старосту:

- Раньше мог бы проверить! В трюм я его не положу, и не надейся, там у меня товар! Не было еще такого, чтобы Осетровы муку холерой отравили!

- Ваше степенство, я ведь головой отвечаю за него! Князь Извольский мне строго наказал...

- Что наказал, олух ты царя небесного! Мукой, что ли, торговать за меня? Али бурлаков других нанимать, коли эти заразятся? Знаешь ли, дубина стоеросовая, какие я тогда убытки понесу?

- Позвольте, ваше степенство, по крайности, своего человека с ним оставить!

- Зачем?

- Дабы удостовериться в его кончине али, напротив, в выздоровлении.

- И так ясно: помрет! От холеры крайне редко спасаются. А я жертвовать еще одним человеком не могу, бурлаки и так с трудом расшиву тянут!

- И все же, ваше степенство, не откажите в нижайшей просьбе! У князя нрав крутой, вдруг потребует могилку указать?

- Мало ли их на берегу? Укажешь любую!

- Он проверить может! За обучение живописца деньги большие плачены. Мне головы не сносить, но и тебе, Данило Захарыч, зачем с ним ссориться? А я надежного человека выставлю. Схоронит он болезного и догонит нас...

И снова я будто провалился в темноту. На сей раз очнулся уже не скоро. И сразу же увидел лицо Степана, склонившегося надо мной.

- Очнулся, брат? Ну, слава богу, а то я уже волноваться стал, не съел ли ты мухоморов больше, чем нужно. Пока ты в беспамятстве пребывал, я тебе настой из валерьяны и ромашки приготовил. При отравлении - первое средство! На-ко, испей!

Он поднял мне голову и поднес к губам жестяную кружку с горьким настоем. Стуча о край ее зубами, я выпил настой почти до дна.

- Ну, вот и славно, - приговаривал Степан, пока я пил, - вот и хорошо! Враз полегчает.

Через несколько минут я почувствовал, что в голове стало проясняться.

- Никто больше не захотел со мной остаться? - спросил я.

- Холеры пуще огня боятся!

Я взглянул на небо.

- Солнце уже высоко, Степан. Пора идти.

- Слаб ты еще!

- Слаб не слаб, а медлить нельзя. Как бы не запоздало мое предупреждение!

Я оперся руками о землю, встал сначала на четвереньки, потом в полный рост. Все снова поплыло перед глазами. Меня зашатало. Ноги были как ватные и не слушались меня.

Степан подхватил меня.

- Обопрись на плечо.

Я сделал шаг, но колени предательски дрожали, как после тяжелой болезни.

- Так мы с тобой, - заметил Степан, - до Подновья не скоро доплетемся! Садись-ка лучше ко мне на закорки! - И, заметив, что я колеблюсь, прикрикнул на меня: - Полно совеститься-то! Так для дела твоего спешного лучше!

- А что старосте сообщишь? - спросил я его, забираясь на спину.

- Схоронил, мол, тебя по обычаю!

- Ты уж не обессудь, Степа, что удобный случай бежать упускаешь. Ради всех бурлаков жертва такая!

- Разве я не понимаю? - откликнулся Степан. - Слышал, как бурлаки о водоходной машине толковали!

Через два часа я уже крепко стоял на своих ногах. Степан вырезал мне ореховую палку, и, опираясь на нее, я смог двигаться самостоятельно.

- Давай вот что сделаем, - предложил мой попутчик. - Ты иди тихонько, как можешь, а я побегу вперед. Первым явлюсь в Подновье и предупрежу об опасности. А ты позже подойдешь и все подробно расскажешь.

Как я ни протестовал, Степан оставил мне все свое имущество: нож, жестяную кружку, котелок, два сухаря, огниво. Сказал, что налегке бежать ему будет легче и к ночи надеется быть на месте. Мне же ночь придется провести в лесу. На прощанье мы с ним обнялись и расцеловались.

Вскоре Степан скрылся за поворотом лесной тропинки, и я зашагал в одиночестве, стараясь не углубляться в чащу леса и не выпускать из виду Волги.

10

Ночевал я, как и предвидел Степан, в лесу. Развел костер, поставил варить грибную похлебку. На сей раз из белых грибов, а не из мухоморов.

Немного подкрепившись и утолив жажду кипятком со свежими ягодами черники и голубики, я собирался уже выйти из лесу и продолжать свой путь по берегу, как вдруг совсем рядом услышал волчий вой. Идти дальше было опасно, я решил остаться до утра у костра. Наломал побольше сушняку и веток и всю ночь провел в полудреме, поддерживая огонь.

Как только я закрывал глаза, мне чудилось, что со всех сторон из темноты светятся желтые волчьи глаза. И будто бы в волчьей стае бродят вокруг меня князь Извольский, отец и сын Осетровы, другие богатые купцы и от бессильной злобы оттого, что не могут добраться до меня, щелкают зубами.

На рассвете я погасил костер и, утомленный бессонной ночью, продолжал свой путь. К полудню я почувствовал такую усталость, что вынужден был найти укромное место в кустах можжевельника и поспать.

Проснулся я уже в сумерках. Съел последний сухарь, оставил в лесу котелок, кружку и ореховую палку. Сон восстановил силы, и я поспешил в Подновье уже по берегу. Ночь снова опередила меня, но прежде я увидел белокаменную церковку и избы Подновья на высоком берегу. Оставшиеся три версты тропинку освещали луна и звезды...

В урочище на бурлацкой перемене стояли на якоре две расшивы. По бортам одной из них четко выделялись два огромных колеса, похожих на мельничные. Я облегченно вздохнул. Кулибин не успел еще отправиться в путину, и мои усилия не пропали даром. Вторая расшива была обычной, бурлацкой. На берегу горел большой костер, а вокруг него спали измученные за шестнадцатичасовой уповод* бурлаки. Я не стал подходить к ним, интересоваться, кто они и откуда. Меня могли бы тоже спросить, как я очутился здесь, а то и просто догадаться, что я сбежал из путины.

_______________

* У п о в о д - дневной переход.

Я обошел костер стороной, поднялся по крутой тропинке в гору и вошел в село Подновье.

Вначале я даже порадовался, что мне удалось попасть сюда в темноте. Но ненадолго. Свет в избах уже не горел, их обитатели давно уже спали. Будить кого-то среди ночи, чтобы узнать, где изба Кулибина, во избежание лишних разговоров я не хотел. Я медленно шел вдоль околицы, пытаясь угадать ее. Цепные псы во дворах заливались лаем. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться к реке и скоротать ночь у костра с бурлаками, когда увидел огонек в окнах крайней избы. Я направился к ней, легонько стукнул в окошко, поднялся на крыльцо.

Дверь открыл высокий плечистый юноша, всего несколькими годами старше меня, с открытым мужественным лицом, обрамленным короткой русой бородой.

- Саша Волгин? - спросил он. - Проходи. А я Сергей Желудков.

В этом доме меня уже ждали.

В просторной горнице, обставленной вполне по-деревенски, за исключением разве что небольшого письменного стола с какими-то приборами и чертежами на нем, никого не оказалось.