День освобождения Сибири

«Как ни грустно было на душе, но это заявление вызвало у всех улыбку, а многие даже громко расхохотались.

— Передайте, кому хотите, — заметил один.

— Но только не эсерам, — бросил кто-то вдогонку.

— Так кому же? Меньшевикам? — спросил Ильяшенко.

— Да, да, да! Передайте меньшевикам, если хотите. Это будет так пикантно! — послышались голоса.

Видя, что Ильяшенко хочет до конца выполнить свой долг по всем правилам военного искусства и обычаям военной чести и морали, совещание постановило снабдить его таким документом, которого он добивался. Тут же и при моём содействии сделали набросок текста, который и передали мне, чтобы отпечатать его на машинке в трёх оттисках.

На этом расширенное собрание военно-революционного штаба завершило работу, его участники сразу же поспешили по домам — оповещать близких и родственников о предстоящей эвакуации и собирать самое необходимое в дорогу. Некоторые из тех, кто жил на окраине города, покинули совещание ещё раньше, боясь опоздать к отходу пароходов, которое намечено было на 4 часа утра [453]. В это время Вегман вместе с Ильяшенко отыскали в здании губисполкома одну из ответственных машинисток, которая и отпечатала им необходимый документ.

Томск, 1918 г. 31 мая.

Революционный Штаб, обсудив, ввиду приближения чехословацких эшелонов, положение дел, постановил:

Дабы избежать кровопролития и не подвергать город разгрому, эвакуироваться, передав власть над городом томской организации РСДРП (меньшевикам-интернационалистам) и забрав с собой имеющуюся на руках советскую кассу для передачи её общегосударственной советской кассе. Из остальных советских средств, хранящихся в томском отделении Народного банка, предлагается уплатить за вторую половину текущего месяца жалование служащим советских учреждений, а оставшуюся сумму предназначить для содержания детских приютов и богаделен, не находящихся на иждивении частных лиц. Революционный штаб, вынося настоящее постановление, находится в уверенности, что новая власть над городом возьмёт под свою защиту оставшихся в Томске сторонников Советской власти, как например, красногвардейцев, красноармейцев и др. Выполнение постановления о передаче власти над городом поручается командиру 1-й томской советской гаубичной батареи — Ильяшенко и командиру 1-го советского стрелкового полка Устьярову.

Этим же начальникам поручается до передачи власти освободить из заключения всех идейных противников Советской власти.

Члены Томского Военно-Революционного Штаба.».

Вениамин Вегман, несмотря на грозящую ему серьёзную опасность, также решил остаться в городе и разделить таким образом участь тех, кто не смог по разным причинам эвакуироваться вместе с «избранными». Вдвоём с Карлом Янсоном он в последний раз обошёл в то утро опустевшие кабинеты губисполкома (бывшие жилые комнаты гостиницы «Европа»). В одной из комнат они обнаружили орудийные замки. В силу невозможности увезти с собой всю артиллерию городского гарнизона красные решили снять с орудий замковые части, уложить их в ящики и забрать с собой, однако «эвакуационная лихорадка всех вывела из равновесия», и их попросту забыли на полу в губисполкоме. Когда закончили осмотр и вышли на улицу, то в городе уже начало светать. Попрощавшись, Янсон с захваченной по пути пишущей машинкой в руках сел в автомобиль и отъехал в сторону пристани, а Вегман остался у брошенного здания теперь уже совершенно один.

«Над рекою стоял легкий сизый туман, на фоне которого рельефно выделялся силуэт вооруженного «Ермака», к которому пешком и на лошадях стягивались со всех сторон собирающиеся эвакуироваться. Раздался первый гудок. Как больно резанул он моё ухо! Ещё два гудка — и они уедут! Скорей бы!».

Чего наслушался и натерпелся тогда в Доме свободы редактор «Знамени революции» — можно себе только представить. Он никогда потом публично никаких деталей того разговора не воспроизводил, а лишь ограничился однажды в высшей степени взвешенной по своей политкорректности выдержкой:

Не стану описывать ту горечь обиды, которую переживали красногвардейцы. Их пролетарскому негодованию ещё долго не было конца.

— Что же скажут горожане? Трусами они обзовут нас.

— Надо было дать бой чехословакам! Лучше смерть, чем такое постыдное бегство!

Вегмана, надо полагать, спасло в то утро от гнева красногвардейцев во многом лишь то обстоятельство, что он, так же как и они, оказался (причём добровольно) в числе «брошенных», то есть обречённых на неминуемое преследование со стороны тех, в чьи руки переходил контроль над городом, и среди которых, как все прекрасно понимали, находились люди по разным причинам, вряд ли склонные что-либо прощать большевикам, а также их активным сторонникам. Однако вместе с тем надо признать, что Вениамин Давыдович находился, если так можно выразиться, немного в более привилегированном положении, чем, допустим, рядовые красногвардейцы. Он в любом случае мог рассчитывать на некоторое снисхождение со стороны победившей власти, поскольку её костяк составляли эсеры, со многими из которых Вегман был прежде на короткой, что называется, ноге. Так, в частности, он некогда находился в приятельских отношениях с лидером ЗСК Павлом Михайловым. Кстати, последнего, а также всех арестованных 27 мая участников подпольной конференции, а равно с ними и других политических заключённых, находившихся в тюремном изоляторе на Воскресенской горе, освободил в половине седьмого утра 31 мая по поручению Ильяшенко некто Михаил Лившиц («Голос Сибирской армии», № 20 от 29 мая 1919 г.).