Опричнина

С.Б. Веселовский верно подметил ошибочность построения Платонова, сводившего опричнину к борьбе Ивана Грозного с боярством. Но, отвергая платоновскую концепцию, Веселовский отказался вообще видеть какой-либо исторический смысл в опричных преобразованиях. С этим, конечно, согласиться нельзя.

К сожалению, С.Б. Веселовский не успел завершить свои работы по истории опричнины. В его архиве сохранились лишь этюды и наброски, которые, по-видимому, должны были войти в задуманную монографию. В настоящее время они опубликованы в его книге «Исследования по истории опричнины» [210].

В 1956 г. в Институте истории Академии наук СССР состоялась дискуссия на тему об историческом значении деятельности Ивана Грозного [211]. Докладчик профессор С.М. Дубровский подверг строгой критике работы Р.Ю. Виппера, С.В. Бахрушина и И.И. Смирнова, которые идеализировали деятельность Ивана IV и опричнину [212]. Идеализацию Ивана IV С.М. Дубровский не без оснований связал с периодом культа личности И.В. Сталина, с его известными высказываниями (в 1947 г. в беседе с С.М. Эйзенштейном и Н.К. Черкасовым) о том, «что Иван IV был великим и мудрым правителем», что опричнина играла прогрессивную роль, что одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он «не довел до конца борьбу с феодалами, — если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени…» [213].

Большинство участвовавших в дискуссии согласились с тем, что в исторической литературе допускалось непомерное преувеличение роли Ивана IV в истории России.

С поддержкой положений С.М. Дубровского выступил В.Н. Шевяков, посвятивший опричнине специальную статью [214]. Социально-экономическую сущность опричной системы, которая якобы продолжалась до смерти Бориса Годунова, автор усматривает в борьбе дворян-помещиков (оплота царского деспотизма) с боярами-вотчинниками. Ликвидация опричнины приводит к постепенному превращению в XVII в. помещиков в вотчинников. Проводя варварскую, реакционную политику, Иван IV стремился стать «восточным деспотом типа турецкого султана Магомета И. С этой целью он ввел опричнину» [215]. Однако власть государя еще при Василии III «была доведена до степени абсолютной монархии». Поэтому «никакой нужды в опричнине не было» [216].

К сожалению, В.Н. Шевяков не подкрепил эти решительные суждения достаточным количеством конкретно-исторического материала. Поэтому они вызывают многочисленные недоуменные вопросы.

Трудно, в частности, согласиться с тем, что борьба в годы опричнины шла между двумя формами феодального землевладения — поместным и вотчинным. Нет у нас и данных, позволяющих считать, что опричнина продолжалась до 1605 г.: факты репрессий, обрушившихся на отдельных бояр при царях Федоре и Борисе, не дают оснований считать это время опричниной. Противоречит последним исследованиям по истории государственного аппарата XVI в. утверждение В.Н. Шевякова о торжестве абсолютизма в России еще в первой трети века.

Таким образом, попытка нового пересмотра истории опричнины, предпринятая В.Н. Шевяковым, оказалась неудачной.

Ценные для изучения истории России XVI в. наблюдения и выводы содержатся в обобщающем труде М.Н. Тихомирова «Россия в XVI столетии». Исходя из ленинской характеристики периода «московского царства», М.Н. Тихомиров показал неизжитые следы экономической и политической раздробленности в стране. Ключ ко многим явлениям периода опричнины лежит именно в этих обстоятельствах. Так, характеризуя остатки новгородских вольностей в XVI в., М.Н. Тихомиров связывает поход Ивана Грозного на Новгород в 1570 г. со стремлением покончить с обособленностью этой земли [217]. Жестокий разгром Твери опричниками также, по его мнению, «вызывался определенными политическими целями: борьбой против остатков феодальной раздробленности» [218]. Эти соображения М.Н. Тихомирова позволяют лучше разобраться в сложных перипетиях политической борьбы опричных лет.

Р.Г. Скрынникову принадлежит двухтомный труд по истории опричнины [219]. В своем динамично построенном очерке автор основное внимание уделил внутриполитическим событиям опричных лет. Социально-экономическая проблематика опричнины в работах Скрынникова дана эскизно. Солидная источниковедческая база его книг (в частности, исследование синодиков Ивана Грозного позволила автору сделать ряд важных конкретно-исторических выводов). Однако с общей оценкой существа опричнины, данной Скрынниковым, согласиться трудно. Автор считает, что «высказанный в литературе взгляд на опричнину как на классовую меру, антикрестьянскую по своим основным целям и задачам, Нельзя признать убедительным» [220]. Скрынников полагает возможным выделить два периода в истории опричнины. «При своем учреждении, — пишет он, — опричнина имела резко выраженную антикняжескую направленность». Ссылаясь на отправку «сотен княжеских семей» в Казанский край, Скрынников указывает, что «объективно подобные меры способствовали преодолению остатков феодальной раздробленности» [221]. После «короткой полосы компромисса» (весной 1566 г.) «последовал поворот к массовому террору». При этом «причиной кровавой драмы» было «стремление правителей, утративших поддержку правящих группировок господствующего класса, любой ценой удержать власть в своих руках». Старомосковское боярство, приказная бюрократия и руководство церкви пострадали более всего в годы террора. «С политической точки зрения террор против указанных группировок был полной бессмыслицей» [222]. Вообще, точка зрения Скрынникова представляет также своеобразный «компромисс» между старыми платоновскими взглядами и построениями Ключевского.

За последние годы возрос интерес к истории России XVI в. в странах социалистического лагеря. В Чехословакии издан перевод последней советской публикации посланий Ивана Грозного [223]. Дискуссия по вопросам оценки деятельности Ивана Грозного, проведенная советскими историками, нашла отражение в ГДР и Польше [224]. В Румынской Народной Республике издан обзор по изучению деятельности Ивана IV в советской историографии [225].

Большой интерес представляет специальное исследование польского историка А. Вавжинчика о торговых отношениях Руси с Польшей, которые существовали, несмотря на многочисленные войны между этими странами [226]. Экономическим, политическим и культурным отношениям Болгарии и Чехии с Россией посвятили свои труды И. Снегаров и А. Флоровский [227].

Много работает по изучению балтийского вопроса Э. Доннерт. Ему в частности, принадлежит обстоятельный критический пересмотр литературы по русско-ливонским отношениям во второй половине XVI в. [228]

Что касается зарубежной буржуазной историографии, то она по своим методологическим позициям примыкает к идеалистическим направлениям русской дореволюционной исторической науки. Да и среди зарубежных ученых, занимавшихся опричниной, мы встречаем целый ряд белоэмигрантов (В.Б. Ельяшевич, Л.М. Сухотин, Г.П. Федотов и др.). Все это объясняет, почему буржуазная историография оказалась не в состояции продвинуть вперед исследование коренных проблем опричнины. Известный интерес представляют переводы на немецкий, французский, английский, датский и итальянский языки переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского, одного из важнейших источников по истории опричнины [229]. Большое научное значение имеет издание рукописи записок Генриха Штадена [230]. Издание снабжено тщательно выполненным комментарием, в котором содержится много самых разнообразных источниковедческих замечаний и библиографических указаний. В некоторых из этих публикаций учтены источниковедческие итоги работы советских историков. Убедительными представляются некоторые источниковедческие наблюдения Н. Андреева в его работе о послании Курбского Вассиану Муромцеву [231].