Белый Бурхан

Ыныбас смущенно опустил голову: слова Чета Чалпана оказались для него труднее вопроса. Но на помощь неожиданно пришел бурхан Пунцаг:

- Новостей в горах много! Какие же из них тебя интересуют в первую голову?

- Белый Бурхан и хан Ойрот! Что о них теперь говорят горы?

- Хан Ойрот собирает воинство Шамбалы. За Алтай придется драться с русскими, и не только с ними...

Чет Чалпан отпил глоток из своей чашки, кивнул головой:

- Значит, Хертек был прав. Хан Ойрот пришел не для того, чтобы утирать нам носы... Прости, гость, я слушаю тебя.

Но теперь взволнованно заговорил Ыныбас:

- Да-да, Чет! Алтай надо обновить! Хватит ему задыхаться в нужде, невежестве и темноте!

- Значит, война с русскими? Зачем?

- Мы не собираемся воевать с русскими!-отрезал Ыныбас. - У нас хватит и других врагов! Баи, купцы-чуйцы, зайсаны, камы...

Чет рассмеялся:

- Получается, Ыныбас, что ты будешь воевать со своим братом - камом Оинчы? Ну и что вы с ним не поделили?.. Нет, гости, война Алтай не обновит! Она только увеличит нищету, темноту и мрак... Белый Бурхан несет свет разума, а хан Ойрот - оружие чести! Плохо вы слушали горы, гости! Не поняли их язык...

Ыныбас и бурхан Пунцаг удивленно переглянулись. Слова Чета шли поперек всему, что они делали сейчас и собирались делать завтра! Нет, не случайно они заехали в эту долину!

- Спасибо, Чет, за тепло очага! А тебе, Чугул, спасибо за угощенье!-поднялся Ыныбас.-Нам пора... А Оинчы уже не кам, он тоже служит бурханам. Но твои слова я передам ему...

- И бурханам - тоже! - добавил второй гость.

Яшканчи провожал Хертека до перевала. А сборы и прощание были короткими: старый воин готов был подняться в боевое седло в любой момент и, когда он наступил, заторопился больше, чем надо. Но особенно удивила Яшканчи и Адымаш Савык: не залилась слезами, не бросилась на шею, не посмотрела упрекающим взглядом. Только потупилась, кусая губы:

- Я тебя буду ждать, Хертек.

- Я могу не вернуться. Уезжай к своим, на Бухтарму.

- Нет, Хертек. Я буду тебя ждать здесь.

Она сама подвела мужа к стременам, подала повод и молча отошла в сторону. Адымаш вздохнула и отвернулась она бы так не смогла, не сумела. И никакая женщина-алтайка, будь у нее даже каменное сердце, а не живое, тоже бы не смогла проводить мужа в неизвестность, как чужого...

Все жарче разгоралось небо за ребристым изломом Теректннского хребта, убегающего в бесконечность.

- Я о многом не успел поговорить с тобой, Яшканчи,-сказал Хертек виновато, пряча глаза.-Ты даже имени моего не знаешь!

- Да, они спрашивали у меня твое имя.

- Когда-то меня звали Бузур-оолом. Это имя наводило на врагов страх, а друзьям давало надежную защиту.

- Почему же ты не испугался позора и поменял свое имя?

- Чтобы не болтаться на веревке, переброшенной через черную верблюдицу! У меня не осталось друзей, но еще были живы мои кровные враги! И их было много.

- Свое имя ты вернешь у хана Ойрота.

- Я не буду возвращать свое имя, Яшканчи. Оно умерло вместе с нашей борьбой за справедливость... И если мне суждено погибнуть в новой борьбе, то я погибну под именем Хертека!

Яшканчи поник головой: Хертек выбрал трудный путь, но это - путь честного человека. И этот человек идет к хану Ойроту, чтобы взять оружие возмездия и отомстить обидчикам за обиды чужого для него народа... Много ли найдется в горах Алтая людей, которые могут поступить, как этот тувинец? Много или мало, но такие люди есть всегда! Иначе-зачем жить и во что верить?

Вот и перевал. Он высок, и отсюда, снизу, казался лестницей, уходящей своими террасами-ступенями прямо и темное небо, в последние утренние звезды. Скоро оно начнет раскаляться от встающего за спинами всадников солнца... Где же гости Чета Чалпана?

Яшканчи обернулся и увидел всадников, на плечах и головах которых уже лежал отсвет восхода. Они остановились в двух шагах, Яшканчи и Хертек спешились, но строгий голос бурхана сказал:

- Нам нужен только Хертек! И тотчас двинулись вперед, к перевалу. Яшканчи шевельнул повод, хотел поднять руку, чтобы помахать на прощанье, но не решился.

Адымаш не знала, как ей быть с Савык. Обычно женщины-алтайки тяжело переносили разлуку с мужьями, их надо было кому-то успокаивать, уговаривать, утешать, даже всплакнуть вместе с ними. А эта женщина казалась ей какой-то каменной. Увидев вернувшегося с перевала Яшканчи, она только спросила тихо:

- Он мне ничего не передал, Яшканчи?

- Хертек передал только деньги. Сказал, что он - воин, и деньги ему в бою не нужны. Вот, возьми.

Уже к восходу солнца все было прибранным в юрте, и женщины сели за рукоделье. У Савык оказались золотые руки: она ловко действовала иголкой, нашивая кусочки цветной материи на кошму. И грязно-рыжая, валянная из негодной шерсти сармыга оживала прямо на глазах - на ней появлялись горы, облака, козлы на утесах, парящие в небе птицы...

- Вот, если бы твой муж, Адымаш, сделал мне прялку...

- Он никогда не видел русской прялки,-покачала Адымаш головой, - как же он ее сделает?

Савык сама нашла кусочки сосновой коры и ножом вырезала из нее маленькую прялку и выточила такое же крохотное веретено из веточки тальника. Кайонок, думая, что тетя Савык делает ему игрушку, не сводил глаз с ее рук. Та, заметив это, спросила:

- А хочешь, Кайонок, будем с тобой маленькие вещи делать?

Мальчишка поспешно кивнул и начал запасаться корой, отдирая ее от дров, сложенных в стороне от входа. Женщины рассмеялись.

- Ой, Кайонок, - всплеснула руками Адымаш, - не рано ли ты о своем аиле начал думать!

Уже в сумерках вернулся с пастбища Яшканчи. Долго вертел перед глазами маленькую прялку Савык, потом спросил о размерах. Услышав ответ, кивнул... Но скоро забыл о своем обещании. Начались снегопады, забот пастухам прибавилось впятеро, и было не до поделок.

Яшканчи приходил усталый и сразу же заваливался на орын, не успев даже поужинать, тем более - поговорить с женщинами или поиграть с сыном...

Незаметно минул самый короткий и самый хмурый день в году, и мужчины-пастухи стали готовиться к приему молодняка: от сакмана зависел наступающий год, а значит, и вся их дальнейшая жизнь в этой или другой долине. Если раньше жены пастухов не видели своих мужей только днем, то теперь перестали их видеть и ночью.